любой вкус. Куда ни взгляни – то соблазн, то искус. Вот казино «Аризона», а вот диско «Красная зона». На Ленинградке, у комплекса ЦСКА, это место знает вся веселая Москва, там над пульсирующей толпой в неоновых клетках, в пятнах света извиваются голые девки.
Всё это для Аксенова не только экзотика, но и кошмар. Он шепчет: в Америке такое невозможно. Ох, сколь многое невозможно в Америке из того, что он видит в России.
Аксенов верил в перемены и ждал их. Но и вообразить не мог, как
Этот базар-вокзал ничуть не походил на благолепное торжество буржуазного процветания. В неразберихе ох как вольготно было тем, кто тосковал по совку, страшился свободы, презирал личность, обряжал патриотизм в поддевку черной сотни, а на Запад напяливал личину врага. Но… «Заткнись, красная жаба! Не трожь Запада – нашей духовной родины!» – требовал Аксенов. Но, на беду, его приказ исполнялся только в книгах. И то не всегда.
Да, он понимал: в периоды крушения прежних систем и утверждения новых иначе не бывает. Но окружающее безобразие нравилось ему не слишком. Впрочем, он надеялся: в недрах бардака зреют закон, порядок и человеческое достоинство. И, конечно, какое-то неведомое и невиданное русское искусство… И когда оно наконец прорвется наружу, потрясенный мир радостно изумится, и ну ликовать в пароксизме светлого восторга.
Пока же вся эта тонко подмеченная прозаиком суета требовала превращения в художественный текст. Он не мог не стать полным парадоксов. Рядом: вырождение идеалов и торжество идеалов; отсутствие ценностей и высота этих ценностей; мафиозность власти и властность мафии; устремленность к прилавкам товарного рая, при нуле человеческих чувств, и безбрежность этих чувств; зверская мерзость злобы и простая чистота любви. Доктор Аксенов знал: перед ним страна, истомленная наследственным, генетическим недугом. Он не претендовал на роль целителя, но готов был участвовать в консилиуме. И как писатель внес в него вклад в виде книги – «Негатив положительного героя», став одним из первых «зеркал первой криминальной русской контрреволюции», что и было отражено в заголовке одной из статей о нем[243].
Анатолий Гладилин считает «Негатив» самой интересной книгой Аксенова, написанной в Америке и напрасно почти не замеченной журналистами и исследователями.
С этого-то негатива и возьмется Аксенов печатать несколько снимков – образов – другого российского героя. Предприимчивого человека. Молодого русского дельца. Лидера нового молодого народа. Успешного гражданина-горожанина. Сильного интеллектуала. Что средь бандитской катавасии не падает духом, не опускает рук, а бьется за лучшее будущее для себя, а заодно и для всех. Капитализм – это демократия плюс приватизация всей страны! Ура! И пусть этот лозунг останется лишь рекламным набором слов, герой уже здесь. В сюжете.
Первый его оттиск – Славка Горелик. Деловой сын стареющего красного интеллигента, парень с подпольным прошлым и острым чувством юмора. Второй – женское отражение Славки – Светлякова Наташа (она же – Какаша), «звезда станции метро 'Нарвские ворота'», красавица, распутница, соратница в борьбе за новый мир.
Эта пара окружена характерами второго ряда и обоего пола. Тут и комсомольская наставница Ольга Кольцатая, и веселые девчонки – заветные подруги Людка Штраух, Маринка Дикобразова, Ольга Мухамедшина и другие, а также и юноши – комсомольцы, беспокойные сердца – Вадим Дулин, Юрка Эссерер, Равилька Шамашедшин со товарищи из клуба «Баграм», и интересные бандюганы – Налим и его братия, и шайка международных подонков Резо, Васо, Отари и Нукрешик, и эмигранты всех мастей и разных поколений, от седых аристократов-монтеров-сантехников в третьем поколении графа Джина Воронцофф и князя Ника Олады до зрелых лет писателя в изгнании Стаса Ваксино (он же Влас Ваксаков) и самих Наташи и Славки с родителями, кто по легкомыслию, а кто по необходимости сваливших за кордон. Это роман «Кесарево свечение», которому предстоит сыграть поворотную роль в судьбе автора.
Следом идет Саша Корбах – режиссер трудной судьбы, о коем Аксенов говорил на семинаре в Спасо- Хаус. Отринутый советами изгой и штатовский нищеброд, волею автора превращенный в посланца романтических идеалистов Запада в новую Россию. Тут же и сами миллиардеры-романтики – Стенли Корбах и его команда, тимуровцы нашего времени, желающие перевести Россию – дряхлую старуху и неопытную деву в одном лице – по утлому мостику над вонючим потоком распада, усобицы и самоубийства. Занимаясь этим, Саша являет миру свой новый сладостный стиль (перенятый у великого Данта и воспетый в одноименном романе Аксенова), но сопутствующая ему удача отворачивается, и приходится побеждать в другом краю.
Третий образ – герой, схожий с Гореликом, но героичней. Мы с ним знакомы. Помните – Гена Стратофонтов? Ну да, мальчик, не теряющийся в сложных ситуациях. Но уже не пионер. А бизнесмен- металлург, сделавший редкие земли[244] не только источником своих миллионов, но и именем романа. Молодой, полный сил и уверенности в себе выходец из ВЛКСМ – «Всероссийского капиталистического союза молодежи», мужчина, занятый превращением России в сильную и удобную для жизни буржуазную страну – любимицу мирового сообщества цивилизованных и устремленных в будущее свободных наций.
У этих героев нет иного пути, кроме как сквозь танковый август 91-го, когда народная духовная революция смела клику гэкачепистских воротил. Не миновать им и нищего 92-го. Как и пика – октября 93-го, когда тоже не обошлось без танков. Они и сломали хребет хищной красной гидре, выдрали ее клыки и ядовитое жало, превратив в гадкое, но не смертельно опасное существо, способное дико выть, но не кусать. Не проскочить им и мимо бандитских разборок, и чеченских побоищ, и тоталитарных трюков власти.
7
Нет нужды пересказывать сюжеты этих книг. Но отметим: их герои идут по историческим вехам новых времен, важным для их автора. Там есть политика. Ибо и Аксенов ее не миновал.
Путч ГКЧП придется аккурат на его день рождения, и он, только что покинувший Москву, проведет этот и последующие дни в Париже, тревожась о судьбе страны и своего сына Алексея, который провел их на баррикадах у «Белого дома».
Радость победы над мятежом через несколько часов прозвенит в его радиопередаче, а затем и в «Новом сладостном стиле»[245]. «Этот момент, – говорил Аксенов в микрофон, – можно без преувеличения назвать величайшей и славнейшей страницей в истории России. Похоже было на то, что в сердцах миллионов происходит некое чудо: 'Хватит! – кричали все. – Никогда больше!' Старухи и уличные панки, афганцы и работяги, журналисты, музыканты, интеллектуалы, каменщики – все стояли рука об руку на площади, которая легко могла оказаться русским Тяньаньмэнем.? <…> Это были самые счастливые дни в жизни нашего поколения. Что бы еще судьба ни держала в запасе, всё-таки мы можем теперь сказать, что всё пережитое… стоило пережить. Если и было чувство горечи в моей душе, то от того лишь только, что я улетел из Москвы в Париж… утром 18 августа… В то время, пока мой сын стоял на баррикадах, а моя жена была в толпе, 'окружающей Белый дом'… я сидел с кипой газет на Монпарнасе, и Париж со всем своим блеском тускнел перед революционной Москвой».
А в романе «Новый сладостный стиль» после победы Саша Корбах думает: «Пусть это всё… утвердится в истории лишь как дата неудавшегося переворота… всё равно три дня в августе 91-го останутся самыми славными днями в российском тысячелетии, как чудо сродни Явлению Богородицы. А может, это и было Ее Явление?»
Вот он – байронит Саша – на московских баррикадах… Строил-строил, стоял-стоял, потом присел, да и уснул на фанерке. А очнулся, когда запищал мобильный. Помните, такие были черные ящики с ручкой, как у атташе-кейса? Звонил шеф и друг Стенли Корбах, залетевший в Индию. Поговорили. И тут Саша услыхал аплодисменты. «Вокруг стояла группа поклонников, мужчин и женщин… Этих 'поздних шестидесятников'
