виды в большинстве случаев заканчивают свой жизненный путь — у их «кладбищ». Преследователь-убийца не необходим в этой иерархии, он просто обгоняет поджидателей и выискивателей обречённых. (Мы отвлекаемся здесь от полезной функции преследователей-убийц как «браковщиков», отсеивающих в первую очередь неполноценные особи, которые благодаря этому не успевают оставить потомства, отягощённого плохой наследственностью). Далее уже надо представить себе конкуренцию между самими видами убийц: одни эффективнее в этой функции, чем другие; появляются убийцы, имеющие возможность избирательно питаться лишь некоторыми желательными для них частями жертвы, некоторыми их внутренностями или только горячей кровью, оставляя всё прочее другим наземным и пернатым плотоядным. Существует гипотеза, что махайрод — саблезубый тигр — был именно таким высокоэффективным убийцей, изумительно приспособленным именно к умерщвлению, а не к освоению туши и пережёвыванию мяса, что он обходился извлечением и пожиранием только печени жертвы[353]. Итак, ни в коем случае не следует смешивать нашу «пирамиду чисел» с вопросом только о хищниках-убийцах, с разветвлённостью и множественностью их видов. Пирамида остаётся в цельности, если их и вовсе нет, но их наличие, как и специализация их видов, свидетельствует о межвидовой борьбе за первоочередное присвоение мяса, ещё чаще — лучших частей мяса и питательных веществ животных (в основном травоядных, но отчасти также и других плотоядных видов).
Четыре интересующих нас больших этапа в судьбах плиоцено-плейстоценовой фауны крупных наземных хищников это: 1) сначала процветание и изобилие их с преобладающей формой полиморфного подсемейства Machairodontinae; 2) упадок хищников с полным вымиранием этой ведущей формы и почти полным исчезновением других; 3) возрождение хищной фауны, на этот раз с преобладанием так называемых пещерных хищников; 4) упадок и вымирание и этих хищников. Дальше уже следует современная голоценовая фауна, в которой хищники новых типов не достигли такого высокого расцвета, несомненно, из-за действия антропического фактора, т. е. конкуренции человека, который теперь уже выступает как активный убийца, а также охранитель и защитник стад.
Нас сейчас интересует первый из названных этапов, когда в составе биоценозов появляются первые виды прямоходящих высших приматов, т. е. представители семейства троглодитид в лице австралопитековых (включая Homo habilis).
К концу третичного периода уже появилось большинство родов ныне живущих млекопитающих, хотя мы ещё не находим среди них почти ни одного современного нам вида[354] . Миоцен и, особенно, плиоцен — время интенсивного развития и наибольшего обилия млекопитающих. На территории СССР верхнеплиоценовая фауна может быть охарактеризована хапровским комплексом, фауна самого конца плиоцена — псекупским комплексом. Западноевропейской параллелью является так называемый виллафранкский комплекс, который в свою очередь служит репером для некоторых палеонтологических ярусов Азии и Африки[355]. Для этой верхнеплиоценовой фауны характерны многочисленные лесостепные и степные травоядные: различные виды гиппарионов, носороги (двурогий и этрусский), различные виды мастодонтов и появляющихся слонов (плосколобый и южный), стегодонты, лошади Стенона, тапиры, гиппопотамы, различные виды оленей, антилоп, древний верблюд, древний бык и т. д. Многочисленны также и виды грызунов. Особо отметим необычайный расцвет приматов, в том числе обезьян, представленных более чем тысячью видов, как низших, так и высших (антропоморфных). Над всей этой кормовой базой надстроился и развился богатый мир хищников. На первом месте, как уже сказано, должны быть названы различные махайродовые. Но верхнеплиоценовая фауна содержит также представителей предковых форм многих четвертичных хищных млекопитающих: гиен, волков, лисиц, медведей, львов.
Здесь нет надобности дифференцировать различные стадии верхнеплиоценовой фауны. Важно лишь подчеркнуть, что уже к концу плиоцена, может быть в связи с Гюнцким оледенением, а может быть просто в силу логики указанной макро-флюктуации, явственно замечается начало оскудения фауны хищников, тогда как фауна травоядных, в общем, несмотря на нисходящую линию некоторых отдельных видов, остаётся богатой и может быть в целом даже развивается по восходящей линии. Если в хапровском фаунистическом комплексе мы находим, из числа хищных, обильные останки махайродов, волков, лисиц, медведей, гиен, то уже в псекупском, как и в последующем таманском, встречаем всего лишь немногочисленные останки какого-то вида волка, а также гиены[356]. В нижнечетвертичное время третичная фауна продолжала доживать свой век в южных широтах.
Можно ли предположить, что в достаточно перенасыщенный мир верхнеплиоценовых хищников внедрялся ещё один или даже целая группа: ранние троглодитиды, будь то обладающие оббитым камнем или нет. Мы видели, что тенденция биологической эволюции была как раз обратная: не расширение мира плотоядных убийц, а медленное сужение. Оставалось бы допустить, что эти новые плотоядные существа оказались сразу более эффективными как убийцы, превзошли всех соперников и в конкурентной борьбе стали шаг за шагом вытеснять их с биологической сцены. Но это предположение снова засасывает нас в сферу чудес, так как мы совершенно не можем истолковать внезапное преображение всеядной преимущественно растительноядной обезьяны не просто в преимущественно плотоядное существо, но к тому же сразу в высокоспециализированного преследователя-убийцу.
Попробуем представить себе совсем другой путь.
Живая природа в её долгой эволюции очень рано нашла и неустанно использовала и совершенствовала способ укрытия и обороны того или иного мягкого вещества: крепкую оболочку. Это и скорлупа ореха, и раковины моллюсков, и панцири черепах и костяное облачение головного мозга, как и так называемого костного мозга (хотя в последнем случае функция защиты мягкого вещества является лишь побочной). Но природа в вековечной борьбе за источники питания породила у разных животных и специальные инстинкты для разрушения этих твёрдых оболочек с помощью ещё более твёрдого материала и сильного удара. Целая группа хищных птиц специализирована на использовании не мяса животных, а только их костей.
Есть несколько видов птиц, которые, подняв в воздух ракушки, а в других случаях кости животных, содержащие питательный мозг, бросают их на скалы или на твёрдый грунт и таким образом разбивают оболочку. Иногда применяется прямой удар на земле. Дрозд разбивает улиток о камни. Дж. Гудолл с мужем в Восточной Африке открыли, что стервятники разбивают большие страусиные яйца камнем, который берут в клюв, затем задирают голову и сильно швыряют на яйцо; при этом стервятников-бросателей камней нередко после удачных ударов, когда яйцо расколото, оттесняют другие теснящиеся вокруг более крупные хищные птицы (белоголовые сипы, грифы, бурые стервятники), сами не умеющие разбить твёрдую скорлупу. Наблюдения и опыты показали, что в поисках подходящего камня стервятники подчас отходят более, чем на пятьдесят метров, а возвратившись, бросают камень в страусиное яйцо, ещё не подойдя к нему вплотную. Они подбирают камни, какие только могут удержать в клюве, от 15 до 500 гр. Но маленькое куриное яйцо стервятник просто поднимает клювом и разбивает, бросая об землю, если же оно не бьётся — относит к скале и швыряет об неё, а то колотит одно яйцо о другое[357] .
Среди млекопитающих хорошо описана техника использования камня для разбивания твёрдой оболочки моллюска морской выдрой, или каланом. Последний принадлежит к семейству куньих, обитает на побережье Алеутских островов и Калифорнии. Когда, нырнув, калан приносит на поверхность моллюска- мидию, то одновременно подмышкой выносит и камень размером с кулак. На поверхности воды калан перевёртывается на спину, кладет камень на грудь и, крепко зажав моллюска в своих коротких лапах, сильно и многократно бьёт им о каменную «наковальню», поглядывая время от времени, не раскололась ли раковина и не показалось ли мягкое тело мидии. Наблюдавший это Дж. Шаллер подсчитал, что за полтора часа один калан вытащил пятьдесят четыре моллюска и стукнул ими о камушек 2237 раз. При этом подчас калан разбивает несколько моллюсков об один и тот же камень. Замечено, как он, выныривая, извлекает у себя из подмышки тот же самый камень, который уже использовал и с которым нырнул[358]. Очевидно, подходящие камни на дне редки, а без камня морская выдра рискует найти моллюсков и не иметь возможности их съесть. Природа заставляет её, по возможности, не упускать свой камень в поисках этих раковин. Шаллер добавляет, что вообще каланы, по его представлению, обладают врождённым стремлением брать в лапы какой-либо предмет и долбить им.
Среди разных представителей отряда приматов известны некоторые виды, пользующиеся ударами
