- Что это он сегодня без бумаги остался? - удивленно хмыкнул Митрий. - Обычно так такой ушлый - а тут…
- Дела, вишь, у него важные оказались.
- Ага, важные… Не важней наших.
Дописав отчеты, друзья наконец покинули приказные палаты и, сев на казенных коней, поехали домой, в Замоскворечье. Темнело уже, и в синем, очистившемся от туч небе зажигались звезды. Кургузый месяц, зацепившись рогом за Спасскую башню, висел над Красной площадью, отражаясь в золоченом куполе колокольни Ивана Великого, рядом с которым светился расписным пряником Покровский собор. Переехав по льду Москву-реку, парни повернули от Ордынки направо, пересекли Большую Козьмодемьянскую улицу и оказались наконец на Большой Якиманке, где - ближе к Можайской дороге - и располагалась усадебка, пожалованная всем троим заботами Ртищева. Хорошая была усадебка - небольшая, уютная, с высокими теремом и светлицею, с сенями, с теплыми горницами и опочивальнями. Рядом, на дворе - конюшня, амбарец с банею да избенка для слуг - целого семейства, не так давно принадлежавшего бывшему хозяину усадьбы, боярину Оплееву, сосланного царем Борисом за какие-то провинности в Тобольский острог. Боярин взял с собой почти всех слуг, кроме вот этих, уж больно оказались стары дед Ферапонт да бабка Пелагея.
А новым хозяевам сгодились - служили не за деньги, а так - лишь бы не выгнали, и служили на совесть: бабка стряпала, а дед присматривал за двором да топил баню. Вот и сейчас, как только въехали во двор, потянуло запаренными вениками…
- Господи, никак старик баньку спроворил! - удивленно воскликнул Прохор. - С чего бы?
- Как это - с чего? - засмеялся Иван. - Чай, суббота сегодня!
Прохор гулко расхохотался:
- А ведь и вправду - суббота! Ну, мы и заработались… Что ж, это хорошо, что баня…
А дед Ферапонт, накинув на согбенные плечи старый армяк, заперев на толстый засов ворота, уже успел отвести на конюшню лошадей и теперь лукаво посматривал на парней:
- Что, поддать парку-то?
- А и поддай, старик! Поддай! Да не жалей водицы…
Ребята обрадованно загалдели.
- Ну, наконец-то, явились! - вышла на высокое крыльцо Василиска. - Пошто там смеетесь-то, в темноте? Трапезничать будете?
- Будем! - Парни еще больше захохотали. - Только после бани, Василисушка!
А дед Ферапонт уже старался вовсю! Плеснул на раскаленные камни воды, запарил венички: Митька вошел первым - едва на четвереньки не встал, до чего жарко!
- Ну, ты, старик, того… Как бы не угореть!
Дед ухмыльнулся:
- Угорают, Митьша, от плохого пару, а у меня завсегда пар знатный! Веничком-то попотчевать?
- Погоди, - Митрий уселся на лавку. - Дай отдышаться.
Сбросив одежку в предбаннике, вошли и Прохор с Иваном, оба крепкие, стройные, не чета тощему Митьке.
- А ну, дед, давай сюда веники! Эх, хорошо! Митька, ложись на полок. Ты, кажется, на кашель жаловался?
- Нет, нет, - опасливо отмахнулся Митрий. - Это не я жаловался, это Ртищев…
- Ты на начальника-то не кивай! Ложись, кому говорю?!
- А может, не надо? Я и сам как-нибудь попарюсь…
- Ложись, не то хуже будет!
Прохор показал отроку свой здоровенный кулак, натренированный еще в былые годы, когда дрался стенка на стенку за Большой Тихвинский посад.
- Иване, Митька, вишь, хочет, чтоб мы его силком затянули…
- Не-не, не надо силком… - Передернув плечами, Митрий со вздохом полез на полок. Ух и жарко же… Прямо уши в трубочку заворачиваются! А доски, доски-то как жгут!
- Ну, улегся?
- Угу… - Юноша обреченно вытянулся.
Взяв в руки два веника, Прохор несколькими энергичными взмахами разогнал жар и приступил к Митьке. Сначала легонько прошелся вениками по всему телу, словно пощекотал, затем начал бить - одним, вторым, потом обоими вениками вместе…
- Как, Митька?
- Ох… Хорошо! Славно!
- Ну-ка, поддай-ка еще, Иване!
Ух-х!!! Ивана-то не надо было упрашивать - выскочил в предбанник, плеснул в корец с водой чуток квасу для запаху и - на камни! Ух-х!!!
- Эх, и славно же! - неутомимо работая вениками, довольно оглянулся Прохор. - Как, Мить?
- Сла-а-авно…
- Ну, еще разок… Йэх!
Вкусно пахло запаренными вениками, житом, деревом и распаренными телами. Иван тоже схватил веник, примостился рядом с Митькой, охаживая себя по плечам…
- Хорошо! Эх! Славно!
С каждым взмахом словно улетали куда-то далеко-далеко все накопившиеся за долгую неделю - вот уж поистине долгую! - проблемы.
Йэх!
- А ну-ка поддай! Митька, как - в сугроб?
- А и в сугроб! Запросто!
Довольный Митрий спустился с полка.
- Митька, погодь, я с тобой!
Они выскочили из предбанника вместе - сначала Митька, за ним Иван, затем Прохор. С хохотом повалились в сугроб, взметая сверкающую пыльцу снега…
- Эх, хорошо! Вот славно-то!
А потом снова - в жаркую баню, и снова веничком…
- Славно!
Жаль только вот темновато было, зато в предбаннике, шипя, горели две сальные свечки. Там и уселись, напарившись, потягивая холодный квас из больших деревянных кружек.
- Хозяйка спрашивает: подавать ли на стол? - заглянул с улицы дед Ферапонт.
Иван улыбнулся:
- Пущай подает. Сейчас идем уже…
Парни, не торопясь, оделись.
- Слышь, Митрий, - вспомнил вдруг Иван. - Ты ведь так нам и не сказал: что там у Ефима Куракина украли? Может, цепь при нем была золотая или еще что?
- Цепь - это само собой, унесли. - Митрий вдруг помрачнел. - Но цепь не главная пропажа…
- Не главная? А что ж еще?
- Печень.
- Что-о?!
- Печень, селезенка, сердце… - добросовестно перечислил Митрий. - Жир с бедер и живота тоже срезали.
- Вот те раз, - сипло прошептал Прохор. - Вот те раз… Наверное, и у остальных тоже все повырезали… А мы-то гадаем…
- Да-а-а… - Иван зябко поежился и с силой ударил кулаком в дверь. - Вот вам и жертвы. Вот вам и ошкуй!