Опять благословенный Петергофдождям своим повелевает литьсяи бронзовых героев и боговмладенческие умывает лица.Я здесь затем, чтоб не остаться там,в позоре том, в его тоске и в неге.Но здесь ли я? И сам я — как фонтан,нет места мне ни на земле, ни в небе.Ужель навек я пред тобой в долгу —опять погибнуть и опять родиться,чтоб описать смертельную дугуи в золотые дребезги разбиться!О Петергоф, свежи твои сады!Еще рассвет, еще под сенью древа,ликуя и не ведая беды,на грудь Адамову лицо склоняет Ева.Здесь жди чудес: из тьмы, из соловьев,из зелени, из вымысла Петрова,того гляди, проглянет Саваоф[156],покажет лик и растворится снова.Нет лишь тебя. И всё же есть лишь ты.Во всём твои порядки и туманы,и парк являет лишь твои черты,и лишь к тебе обращены фонтаны.
В быт стола, состоящий из яств и гостей,в круг стаканов и лиц, в их порядок насущныйя привел твою тень. И для тени твоей —вот стихи, чтобы слушала. Впрочем, не слушай.Как бы всё упростилось, когда бы не снег!Белый снег увеличился. Белая птицапреуспела в полёте. И этот успехсам не прост и не даст ничему упроститься.Нет, не сам по себе этот снег так велик!Потому он от прочего снега отличен,что студеным пробелом отсутствий твоихего цвет был усилен и преувеличен.Холод теплого снега я вытерпеть мог —но в прохладу его, волей слабого жеста,привнесён всех молчаний твоих холодок,дабы стужа зимы обрела совершенство.Этим снегам, как гневом твоим, не любим,я сказал твоей тени: — Довольно! Не надо!Оглушен я молчаньем и смехом твоими лицом, что белее, чем лик снегопада.Ты — во всём. Из всего — как тебя мне извлечь?Запретить твоей тени всех сказок чрезмерность,твое тело услышать, как внятную речь,где прекрасен не вымысел, а достоверность?Снег идет и не знает об этом. Летити об этом не ведает белая птица.Этот день лицемерит и делает вид,что один, без тебя он сумеет продлиться.
