лавиной, будто устав выдавливаться по капле. Обрушились на них обоих — Драко откуда-то знал это, чувствовал, как всегда мог почувствовать все, что происходит с Гарри, в те полузабытые дни, когда они еще были вместе.
Поттер вздрогнул и только сильнее прижал к себе Драко — будто картины прошлого могли совершить невозможное и разделить их.
Они мелькали, врезаясь в сознание, впечатываясь в него яркими образами. Лицо Кингсли в зеленоватом пламени камина. Горькая складка губ Северуса. Холодный, бешеный огонь в глазах Поттера. Тускло поблескивающее лезвие ножа — прямо перед лицом Драко. Луна Лавгуд, закалывающая перед зеркалом волосы волшебной палочкой…
— Луна… — одновременно выдохнули они, отстраняясь и ошеломленно глядя друг на друга.
Она была здесь — теперь Драко был в этом абсолютно уверен. Здесь, на этой кровати, буквально только что… он еще мог почувствовать в воздухе пьянящий запах морской свежести от ее волос. Она была здесь, она плакала, и Поттер целовал ее, а Драко сидел рядом, обнимая его за талию и касаясь губами ее шеи, а перед этим была кровь, много крови, а до этого — красноватый отблеск факелов в подземелье, и безумные глаза Симуса Финнигана, и чертов столб, к которому были прикованы руки…
— Где она? — выкрикнул Гарри, мгновенно выпрямляясь и садясь на кровати.
Драко сжал зубы. У него были мысли на этот счет, и эти мысли ему совершенно не нравились.
— В лучшем случае — в своей спальне, — вздохнул он, беря Гарри за руку и рывком вставая с постели. — Пойдем.
У самой двери Драко остановился, будто почувствовав смятение Поттера, и обернулся, глядя на него таким взглядом, что тот на мгновение опешил.
— Ты ей сейчас пятки будешь целовать, чертов придурок, понял? — раздельно проговорил он, толкая дверь и выходя на лестницу. — Если у тебя хватит мозгов понять, за что именно…
Судя по ответному пожатию пальцев Поттера, мозгов у него хватило.
* * *
Время застыло, превратившись для Гарри в набор статичных образов, будто вспыхивающих перед глазами. Затылок Драко — прямо перед ним, тепло тонких длинных пальцев в его ладони. Настороженный и одновременно — взволнованный взгляд серых глаз, когда Малфой остановился перед дверью и обернулся через плечо. Взгляд, в котором было так много, целая жизнь, вся душа Драко, и Гарри понял, точнее, ему казалось, что он понял все, что тот хотел и мог бы сказать. Это было почти как тогда, в той, прошлой жизни, когда им было достаточно вот так же посмотреть друг на друга — и все, вся их сущность будто приоткрывалась на миг, и не нужно было уже никаких слов. Никогда не было нужно.
— Идем… — выдохнул Гарри, неотрывно глядя на губы Малфоя.
Они дрогнули в ответ — почти в улыбке — и это означало, что для Драко тоже больше не нужно слов. Дверь распахнулась, и в полумраке комнаты Гарри различил очертания тела, сжавшегося в комочек на растерзанной кровати.
Звуки появились чуть позже, буквально на долю секунды, но это было, как два разных мира, как два видения. В первом, поджав коленки к груди и зарывшись лицом в подушку, спала женщина — существо, на которое Гарри не имел никаких прав, и он на миг ощутил неуверенность и неловкость, тут же представив, как это выглядело со стороны — то, что они вламываются к ней в спальню посреди ночи. Во втором была тихо, беспомощно плачущая одинокая девушка, и сердце окатила такая волна нежности и тепла, что Гарри даже не понял, как именно очутился рядом с ней, почему его руки обнимают обтянутые тонкой полупрозрачной тканью плечи — и когда она успела переодеться в это свое кимоно? — стискивают их, и голос срывается на шепот, на мольбы — ну что ты, глупенькая, хорошая моя, что ты…
Луна всхлипнула, так знакомо — Гарри тысячу раз, наверное, уже слышал, как она плачет — и отвернулась, пряча лицо в подушке. Ее тонкие, будто прозрачные пальцы сжались, комкая край одеяла, и Гарри, не задумываясь, стал целовать их, раз она боится посмотреть им в глаза, и их с Драко голоса сплетались, бормоча какую-то чушь — Малфой успел перемахнуть на другой край кровати, обнимая Луну сзади, прижимаясь к ней, и тогда она разрыдалась в голос.
Наверное, от этих ее рыданий они сошли с ума — потому что иначе никак не объяснить то, что у них обоих сорвало крышу настолько, что они больше не задумывались абсолютно ни о чем. То, что, поднимая глаза, Гарри видел совершенно шальной, безумный взгляд Драко, его руки, беспорядочно скользящие по груди Луны, по округлым бедрам, видел, как он впивается поцелуями в ее шею, отводя спутанные, растрепавшиеся волосы. И смотреть, как Малфой целует Луну Лавгуд, так нежно и горячо, будто она — часть его, и, задыхаясь, целовать ее самому, забирая в ладони заплаканное лицо, не давая вывернуться, спрятаться в свое отчаяние, в свою дурь, которую она в очередной раз себе напридумывала и оплакивает ее теперь — это было слишком невозможно, невероятно, нереально — как и все, что сегодня случилось, наверное…
А потом Гарри понял, что Луна уже не вырывается, а просто бормочет что-то, так беспомощно и по-детски открыто, так несчастно, так покорно — и на короткое мгновение оцепенел, возмутившись до глубины души.
— Я люблю тебя… — совершенно искренне выдохнул он, не сводя с нее горящего взгляда, не давая ей отвести глаза. — Как ты могла подумать…
— И я тебя люблю, — прошептал Драко, целуя мочку ее уха.
Ресницы Малфоя щекотали ей шею, и Гарри, не удержавшись, прильнул губами чуть ниже, заставляя девушку выгнуться и фыркнуть сквозь слезы.
— Ты нужна нам, — пробормотал Гарри.
И только произнеся это, понял, что решил все и озвучил — за двоих, так легко, даже не задумавшись, да ведь и не над чем было здесь думать. Глаза Малфоя, стоящего перед закрытой дверью в эту спальню, уже сказали все, и это было настольно правильно, что выпустить из их рук отбивающуюся Луну сейчас стало бы самой большой глупостью, а глупостей хватало уже и так, и Гарри знал — так безоговорочно сейчас, наверное, он был уверен только в одном — это правда. Она нужна им, и они оба нужны ему, Гарри, и Драко нуждается в них, и это настолько не треугольник, что просто смешно даже представлять его так. Здесь больше нет пары и «третьих лишних». Здесь только глупая, заплаканная Луна Лавгуд, которая никак не хочет — или просто боится — понять, поверить в то, что кажется таким естественным, таким правильным, единственно возможным.
Тонкая ткань легко разошлась под настойчивыми пальцами, и Гарри скользнул вниз, дурея от запаха женской кожи, касаясь губами ключиц, и ямочки между ними, и ложбинки между грудей, зарываясь в них, сжимая в ладонях, Мерлин, это было так упоительно, что можно было рехнуться от одного только этого, и от обвившейся вокруг них руки Драко, от его пальцев, перебирающих волосы Гарри на затылке, от звуков задыхающихся поцелуев — Гарри не видел, но слышал, чувствовал, как он целует Луну, как она дышит. Ее соски почти мгновенно затвердели, превратившись в твердые комочки — Гарри невольно отметил, что это совершенно не так, как бывает у возбужденного Драко, и эти маленькие отличия почему-то были чертовски важны, они составляли именно ту разницу, за которую Луну хотелось покрыть поцелуями с ног до головы, что он и делал, забыв уже обо всем. Ему казалось, что они занимались этим втроем — всегда. Что нет ничего более естественного, чем скользить губами вниз по женскому животу, натыкаться на ладонь Драко — и целовать и ее тоже, а потом рвануться вверх и жадно впиться в его губы, всем телом невольно обрушиваясь на девушку, опрокидывая ее на спину, и слыша ее прерывистый смех, и тут же чувствуя ее губы — на своей шее.
Они задыхались, потерявшись в волнах ощущений, чувств, в этом почти мистическом полумраке, и было столько рук, столько губ и прикосновений, столько стонов и звуков, что это ну никак не могло быть реальностью, и от мысли, что — все-таки было, хотелось кричать. Это было какое-то истерическое, иррациональное счастье.
Глаза Драко блестели в темноте — так близко, и Гарри целовал их, целовал веки, и скулы, и волосы, запутываясь пальцами в волосах Луны, которая уже ускользнула куда-то вниз, и только когда ее руки начали рвать молнию на джинсах, Гарри остановился, зашипел от неожиданности, задохнувшись — и упал на подушки, запрокидывая голову и глядя в потолок невидящими, распахнутыми глазами.
Он застонал так громко, так беспомощно и так сладко и горячо, что Драко потянуло к нему, будто магнитом к железу — он и сам не успел понять, подумать, почему, просто машинально рванулся следом и припал к родным губам, ловя хриплые стоны и вскрики, удерживая в ладонях мечущуюся черноволосую голову, глядя в бездонные, потемневшие глаза.
А потом были прикосновения пальцев Луны, и торопливые, дерганые движения, которыми она расстегивала его джинсы, и ласка ее рук, и Драко сам застонал в голос, невольно толкаясь в ее ладонь и не переставая целовать Гарри, одновременно сжимая плечо девушки. И когда, на миг оторвавшись, Драко отстранился и посмотрел вниз, на Луну, вероятно, и наступил тот самый момент, когда безумие перерастает способность мыслить и рассуждать, сметая, сминая ее к черту, потому что видеть, как твоя девушка обхватывает член Гарри губами, сжимает его у самого основания, заставляя выгибаться в судорогах, и одновременно ладошкой гладит твой, перебирает пальчиками, так нежно, так настойчиво — и при этом не потерять головы — Мерлин, да разве ж это возможно?.. Разве можно слышать сладкие вскрики Поттера, чувствовать, как он бьется, прижатый тобой к кровати, под ласками твоей Луны, и как она ласкает тебя — одновременно — и не сойти с ума?..
Взрыв был такой, что у Драко на миг потемнело в глазах, и он рухнул на Гарри, утыкаясь в его плечо, кусая губы и задыхаясь, размякший, распластанный и безвольный, выжатый досуха
