— Леночка, что? Началось? Увядаешь?
Еще не увядаю, а лучше бы уже. Потому как обновления ждать — это хуже некуда. И старой жизнью не живешь, и новая не началась. И плохо скоро будет, когда организм перерождаться начнет. Только этого «плохо» ждать приходится, и это самое поганое во всей нашей ведьминской жизни. В такие секунды никакой молодости больше не хочется, лишь бы отпустило. Так ведь не отпустит. Девять дней я увядать буду, потом еще сорок — перерождаться, а уже потом обновление пойдет.
Дора про такое знает, она же нам с Манечкой почти ровесница. Тем более что Дорка, оказывается, обновлялась не так уж давно, уже в этом веке. А на вид и не скажешь, если честно. Дорку многие еще и за это любят — она молодеть толком не может. Обновится, станет тоненькой, пышноволосой, с глазищами на пол-лица, а потом за несколько лет все это запустит и угробит. Потому как кошки, кошки, еще раз кошки и какой-нибудь очередной Йосик или Марик — она вечно у мужей имена путает. И ведь при этом Дора ухитряется за районом смотреть. Причем не на родной земле, а на исторической.
— Дорка! — прерываю я ее утешения. — А на кого ты хозяйство оставила? Ты же не на одну ночь прилетела?
Конечно, не на одну. У Доры — это ж надо! — давно ученица. Хорошая девочка, я ее, разумеется, не знаю, но знаю ее маму, и тетю тоже знаю, та самая наша Зина, которая в шестьдесят восьмом. Ну, в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом, ты же понимаешь…
Тут я опять перебиваю Дору — а иначе у нее никак не спросишь:
— А ученица у тебя давно?
— Так, подожди… Когда котилась Брыкса, у меня сломалась стремянка, и я никак не могла заглянуть в омелу. А взять новую было неоткуда, потому что суббота.
Ну я же говорила — Дора все запоминает через кошек. Третий год у нее ученица, это хорошо.
— Ну вот, она уже окотилась, ей надо глинтвейна, он вскипел, я не могу нормально налить и поставить в гнездо, потому что лестница. А Йосик уже умер. То есть Алик умер, за Йосика я вышла замуж потом… а Рахеля принесла лестницу, у нее есть соседи, они не соблюдают.
В общем, Жека еще с обхода не вернулась, а Гунька не успел выполнить все тридцать три неотложных Жекиных поручения, а я уже обо всем договорилась: вместо меня на хозяйстве Дора останется. И мне так спокойнее всего будет, и ей передышка. Потому что кошки — это прекрасно и замечательно, но Дорка за ними не видит белого света. Да и по нашим она соскучилась, а они все по ней.
А еще я опять хитрила немножко: очень хотелось, чтобы у меня дома настоящая крылатка пожила. Хоть немного. А там — посмотрим — может, я у Доры одного котенка выкуплю. В подарок просить неудобно, они дорогие. Тем более от Цирли, все-таки чемпион породы, переливчатая трехцветка.
Вроде все улажено, остается сегодня только при всех честных Смотровых объявить, что я Дору вместо себя оставляю, и Марфу-Маринку попросить о мелкой помощи: все равно она с ребенком сидит, ей делать особенно нечего. Так что мне на сегодняшнем празднике можно не задерживаться, особенно если Семен туда заглянет. Передам хозяйство, да и уйду незаметно. Метро до часа ночи ходит, успею. В темноте мне одной не страшно — кто же ведьму-то тронет? Тем более — старую. Постаревшую.
Тут в квартиру вернулась Жека — мокрая, уставшая и неприлично злая. Нас с Дорой сразу же замутило:
— Что? Жека, все нормально?
— Дуся, ты живая? Почему ты так кричишь?
— Все пальто изгваздали, сволочи… Новое пальто, месяц назад купила. И каблук сломался…
В коридоре у Старого болтается треснутый абажур. Пластмассовый, дешевенький — как одноразовый стаканчик. Толку от него — примерно как от самой Жеки-Евдокии в хозяйственных делах. Но мы все равно разглядели: Жека бледнющая, как вчерашняя сметана, вся в грязи — от каблучков до кудрей, пальто и вправду теперь только на помойку, остальное я не разглядела, кроме дырок на колготках. Ну хорошо еще, что сейчас время такое, колготки нормальные купить можно где угодно. А ссадины кровавые ей Дора сейчас зарастит. Я тоже могу. Но у меня не с первого раза получится.
— Гунька, а ну иди сюда! У меня тут ребро сломалось, сейчас починишь…
— Зачем Гунька? Давай я? Осторожно… Леночка, сними с нее… Где у тебя вата?
— Какая вата? У меня там вся шея — один сплошной синяк. Гунька! Ну куда ты пальцами-то, тут ладонью надо…
— А я говорила, зачем тебе каблуки, у вас тут снег и скользко. Леночка, положи пальто, я потом посмотрю.
Пока Дора ругается и лечит Жеке шею, а Гунька бледнеет и заращивает ребро, я успеваю осмотреть сломанный каблук. Нету подковки. А нам без них нельзя, в серебре сила…
— Жека, это кто же тебя так?
Я шепчу, но Жека слышит. Хотя слышать что-то, кроме Доры, когда в доме есть Дора, это надо уметь.
— Лихач какой-то. Выхожу уже из ворот, а он несется как на пожар. И не к приемному отделению, а так, в объезд.
— Сейчас много пьяных ездит, — неизвестно зачем говорю я. — Совсем тебя переехал?
— Да откуда? Через капот перелетела. А приземлиться не смогла, за бампер зацепилась. Или это капот был? Такой выступ спереди блестященький… Так и пер меня по асфальту, пока пальто не порвалось…
— А оно не порвалось, тут можно перешить и расставить, — радуется Дора, хлопая тревожными глазами. — Или давай воротник отрежем хотя бы, это же песец…
— Это норка, — отмахивается Жека-Евдокия. На пальцах у нее тоже кровь, а наманикюренные ногти обломаны. — Ленка, он не пьяный был, я бы пьяного услышала. Просто злой, неизвестно почему.
— Ну вот куда ты мне крутишься, у тебя же тут рука… И плечо тоже подправлю…
Когда Дора нервничает, она говорит еще громче, чем обычно. В свое время паровоз на спор перекрикивала, чего уж там говорить о современном домофоне…
Так что, когда в незапертую дверь вошел Петр, Смотровой из Северо-Восточного округа, мы так все по коридору и брызнули: я в ночной рубашке, Дорка в обнимку с Жениным пальто, Гунька на кухню — потому как ему не по чину гостей встречать. Одна наша Евдокия осталась. Как всегда в своем репертуаре: правая рука у Жеки опухла, так она Петьке левую для поцелуя протянула. Не комильфо, конечно, но пальцы у Жеки красивые, ей и не такое можно.
Ну и залепила ему с порога сразу:
— Петруха, у тебя в районе станция переливания нормально работает? К утру в онкоцентре вторая отрицательная будет нужна, подсуетись сейчас, пока мы за стол не сели.
Ну и никуда я, конечно, не поехала. Осталась в «Марселе» после собрания, загуляла не хуже, чем все остальные. Тем более что и Семен появился, хоть и с опозданием: наплел чего-то своей белокурой, прискакал… Хотя никто его особо и не ждал — он же Спутник, ему наши хозяйственные дела не в масть.
Само собрание от силы полчаса продлилось, мы даже по третьей рюмке выпить не успели. Все Смотровые вовремя пришли — кто к Старому в квартиру, а кто нас сразу в ресторане дожидался. Официантки тут дрессированные, но нас — не иначе из уважения к Жеке — сам Артем встречал. Ему, в силу должности, удивляться не положено, так что он из последних сил, но держался. А я бы на его месте точно остолбенела.
Ну, впереди Жека шла, Жеку он видел много раз. Так ведь обычную, а не ободранную-помятую, хоть и в роскошной шубе не по сезону. (Мы же Жеку изнутри подлатали, а снаружи нам врачевать не положено. А такие кровоподтеки никакая пудра не берет.) Так что Евдокия шагала при полном параде и с роскошным бланшем под глазом. И еще на год старше, чем с утра была, — хватанула сейчас кой-чего против стресса, пока Дора «на дорожку» свою Цирлю глинтвейном отпаивала.
Под ручку с Жекой Гунька волочился. Похож на себя утреннего примерно как внучек на деда. Но это ладно, может, у нас семейное торжество. Потом Петька: он нас с Доркой сопровождал. Я вся при параде и в
