богов, к которым взывал, но тщетно. Он никогда не исполнял обязательных для вождя ритуалов, приходя к очередной священной роще, но сваливал всё божественное на друида.
… Познавший гордость, Тох`ым не дрогнул ни единым мускулом, когда холодный кремень впился в его грудь, и вождь провёл наискось по всей груди раба до живота полосу с рваными от затупившегося каменного ножа, хранимого веками, краями, тотчас обильно закровоточившую.
Х`ынгу провёл крест-накрест вторую полосу, разрезав сосок намеренно, чтобы Тох`ыму было больнее, но тот не издал ни звука.
Всё также, молча, подошёл мужчина - брат того-который-умер с большой, почти плоской каменной чашей с неровными острыми краями и прижал её, практически вдавив в плоть Тох`ыма.
Х`аррэ не выдержал и беззвучно заплакал, видя страдания друга, к тому же ни в чём не повинного. Он не понимал, почему для сопровождения души Вуэррэ в мир иной потребовалась кровь именно невиновного в смерти Вуэррэ Тох`ыма.
Он и плакал-то именно от странного чувства, впервые за всё время, которое он был рабом, щемящего сердце и, одновременно, будоражащего кровь - чувства несправедливости хозяев - Истинных Людей. Они, благородные хозяева, поступали с Тох`ымом плохо, несправедливо. Но кто знает, что такое справедливость Истинных Людей на самом деле? Не рабу же это знать, ему только смотреть остаётся, как мучают товарища, брата, большего, чем брат, родного человека, тоже, к несчастью, раба.
Да, к Х`аррэ дней с два раза по руке раз как, стали приходить странные видения - воспоминания, прямо во время кочёвки, толкания телеги с шатром - домом Истинных Людей и выполнения различных работ, отчего ему всё тяжелее и грустнее было быть рабом.
Он помнил величественное строение из, подумать только, камня! В нём Х`аррэ не спал на земле, у него было очень мягкое нечто на ножках, в котором он спал, и ему там давали хорошую жратву - по три! - раза в день, причём не заставляя за неё работать, а просто так. Жрачка, вкус которой он всё чаще вспоминал, была сытной, и её было так много, что можно было нажраться от пуза.
А ещё Х`аррэ там… летал на какой-то палке с ворохом прутьев, летал так умело, что мог даже направлять палку с огромной высоты прямо в землю, а потом лететь над землёй низко-низко под оглушающий рёв огромной толпы, он был уверен, свободных людей.
Видимо, он и… там был рабом и кормили его и давали мягко спать только за то, чтобы он, Х`аррэ, развлекал своим умением хозяев.
Но странное дело - там он был одет в красивые одежды, каждый день словно по воле великого колдуна становящиеся совсем чистыми, и одежд у него было множество - много-цветов, красивых, не рваных.
И ещё одно смущало бедного раба Х`аррэ - его… там ни разу не наказывали, не били, не шпыняли, не толкали грубо в спину или живот, как делают всегда проходящие мимо Истинные Люди, просто за то, что он - самый слабый раб. Самый молодой раб, но ему, Х`аррэ, было бы уже пора обзавестись семьёй к его-то годам, будь он, конечно, свободным Истинным Человеком.
- Опусти свои наглые глаза, Тох`ым, смотри в землю! Склони голову, как положено рабу перед воинами и самим вождём! - вывел Х`аррэ из ступора грозный голос Х`ынгу.
Внезапные, как всегда, непрошенно нахлынувшие воспоминания о жизни, которая ему, наверное, приснилась однажды, когда он не устал до обычного состояния мёртвого сна, тут же прервались.
Х`аррэ вернулся в страшную, несправедливую, полную мучений и издевательств действительность.
-
Х`аррэ взмолился мысленно изо всех сил
Но Тох`ым сказал сегодня утром, что ощутил гордость, а она может быть только у воинов Истинных Людей. Значит, он вынесет страдания и не опустит своих прекрасных ореховых, как же это правильно, а, каричнивых, глаз.
Нет, как-то не так, а… как правильно?
Как же сверкает в его загадочного цвета глазах ненависть к мучителям! Но они же хозяева, Тох`ым! Нельзя смотреть в глаза благородным хозяевам! Ведь иначе тебя снова изобьют бичом, а разве мало боли ты испытал и до сих пор испытываешь, Тох`ым?! Х`аррэ умоляет тебя опустить глаза!
-
Внезапно Тох`ым вздрогнул, нашёл в толпе рабов щуплую, низкорослую, так не подходящую уже половозрелому юноше лет два раза по пять пальцев и три, а, может, и четыре пальца, фигурку и встретился взглядом с глазами Х`аррэ. В них плескалось страдание, едва ли не большее, чем то, что испытывал сейчас Тох`ым в реальности, отдавая кровь на потербу сдохшему насильнику.
Потом он улыбнулся Х`аррэ слегка уголками красивых губ и отвернулся, наконец-то опустив голову, словно услышал Тох`ым мысленный зов Х`аррэ и исполнил просьбу друга.
Кровь Тох`ыма всё лилась из развороченной груди, но вождь заметил движение наглого раба и его улыбку.
- Кому ты лыбишься, мразь?! - взревел Х`ынгу, достал свой меч и в пол-силы, так, чтобы раб не потерял сознание, и ритуал продолжался, ударил его им плашмя по голове.
Тох`ым изрядно покачнулся, брат того-который-умер, вдавивший каменную чащу в рассечённую грудь раба, всё же молча, ибо ему не полагалось издать ни звука во время сбора крови, тоже.
Но Тох`ым лишь переступил с ноги на ногу и устоял, вновь быстро подняв голову и вперившись в чёрные глаза вождя своими, удлинёнными, ореховыми, за что получил новый мгновенный удар по макушке, чуть сильнее предыдущего.
- Не смотри на вождя, Тох`ым, умоляю, а то я сейчас в не-здесь грохнусь от вида твоих мучений!
В голове Тох`ыма прозвучал звенящий от напряжения голос Х`аррэ.
Это был второй раз в жизни Тох`ыма, случившийся именно сегодня, когда он явственно слышал мысли Х`аррэ, как свои собственные, если обращены были мольбы и просьбы друга к нему, Тох`ыму.
В первый раз Тох`ым подумал, что сошёл с ума от боли и переполнявших его ненависти и поруганной гордости, впервые обнажённый перед всем племенем, а ведь он так дорожил своим одеянием! Потому-то и нашарил взглядом глаза Х`аррэ и вдруг прочитал его мысли, в точности повторившие те слова, что раздались у него в голове.
И понял Тох`ым, что если посмотрит он внимательно в глаза рабу ли, Истинному Человеку ли, то прочитает его воспоминания и мысли, как…
Ну не знал Тох`ым, разумеется, безграмотный и не подозревающий о существовании письменности вообще, как и всё племя и его рабы - бритты, и Х`аррэ, с чем сравнить эти словно бы проскальзывающие перед глазами картинки чужих жизней…
Вот и изучал он жизнь Х`ынгу, как устное повествование, раскручиваемое перед его внутренним взором, словно спираль панциря улитки, и увидел многое, даже смазанные воспоминания о какой-то женщине, видно, матери, кормившей его, пятилетнего, грудью.
Ведь женщины х`васынскх` ходят постоянно брюхатые, лет до пять раз по пять пальцев, потом превращаясь в отвратительных беззубых старух, не могущих уже понести. В обычае у женщин кормить и младенцев, умирающих во множестве, и почти взрослых выживших, а потому драгоценных, детей, до полной руки и двух пальцев лет, пока те сами не откажутся от материнского молока и не перейдут окончательно на взрослую пищу - ячменные лепёшки, жареных овец и дичь - кабанов, оленей, зайцев, кроликов, белок, крупных и мелких птиц.
А в два раза по руке и два пальца лет обрезают крайнюю плоть у сыновей, и сожигают её, покуда не рассыпется в пепел и дают сыну пока одну жену, девушки же выходят замуж лет с двух раз по пять - поздно, двух раз по пять и один палец, в качестве младших жён, и сами вскоре становятся матерями многочисленных отпрысков.
Х`ынгу с детства был отважным старшим сыном, родившемся от младшей жены. Он был её первенцем, ставшим на ноги очень рано. Заговорил Х`ынгу в три пальца с кусочком года, как и все мальчики х`васынскх`.
Первым словом его было: «Хочу», что означено было друидом - дряхлым стариком семи раз по полной руке и трёх пальцев раз лет, при жизни которого сменилось два поколения Истинных Людей, как знамение того, что из мальчика вырастет наследователь отца, великий вождь.
