Звезда Аделаида - 1

Да не магов, а всего этого тупоумного народца, разумеется.

-Ишь, меня, как короля приняли, раболепствовали, травкой смачной, глючной угостили, девок невинных, по их утверждению, конечно, подложили… Всё, как в старые добрые семидесятые - травка, свободная любовь… Наследников, Дементор их поцелуй, захотели от великого волхва! Аж вспоминать тошно.

Но с другой стороны, без того, что я там понаделал, не бывать мне к рассвету в доме Папеньки, не стать мне Господином дома.

Нет, всё же с обезглавленным народом дело иметь гораздо проще.

Ну что может сделать самка эта брюхатая по смерти, как бишь его, а, Нуэрдрэ?

Только вынести на свет Мерлинов наследничка-молокососа и заявить во всеуслышанье: «Се, мол, вождь ваш, народ х`васынскх`!», а те бы уши поразвесили, да и повелись на придурь бабы… Но не такие они уж и дураки, хоть и славлю я их их так, а на молокососа, да в прямом смысле слова, он же, Крыса этот…

- Кто здесь?! Назовись!

Квотриус?.. Что делаешь здесь ты?

- Пришёл к тебе, дабы хоть посмотреть на тебя. Соскучился, Северу-ус, возлюбленный брат мой…

- Мы же, кажется, только что виделись, да и под дождём я был не один, если ты, конечно, помнишь, Квотриус.

Северус проговорил медленно, с издёвкой в голосе, словно наслаждаясь своими злыми словами. Да так оно и было - Снейпу приятно было доставить боль тому, из-за которого он сам получил изрядную порцию неудовлетворённости.

Ему было и неприятно, и некстати сейчас видеть брата, ночь с которым, обещавшая услады плоти, так и не состоялась, оставив лишь смутное, болезненное желание обладания красивым молодым телом. Ночь, от которой он ещё при свете солнца решил отказаться, оставшись опять в одуряющем одиночестве и мучаясь, по большей мере, гнусными воспоминаниями. Ночь, на которую он согласился…

- Так люблю ли я его на самом деле, нужны ли мне его сердечная и душевная привязанности или достаточно только плотского соития с красивым, упругим, таким… бывшем, желанным телом, и всего-то?Вовсе это не любовь, коли я гоню его от себя так просто. - проскочила непрошенная мысль.

- Я разумеется, помню всё, мой Северус. Позволь мне… поласкать тебя ртом… там, как тогда, в библиотеке, прошу о милости.

- Не стоит, Квотриус. Видишь, у меня жарятся хлебы? Они могут преизрядно подгореть, если мы с тобой… заиграемся. Лучше ступай к себе и постарайся заснуть - спи хоть до вечера, хоть до послезавтрашнего раннего подъёма. Идём же мы в долгожданный поход против варваров, ты и пленников, верно, наберёшь… себе.

Я всё равно буду сегодня весь день отсутствовать по делам различной степени важности, а вечером, после… ну да, неважно, я буду варить магическое зелье, которое поможет допрашивать пленных без пыток - они сами всё расскажут.

Это Сыворотка Правды с говорящим названием «Веритасерум».

- Зелье, заставляющее любого его принявшего, доверять слушателю и потому рассказывать даже сокровенные тайны? Неужели такое существует?..

- Ты не веришь мне, мне - опытному, в отличие от тебя, чародею и зельевару? - возмутился Северус.

- О, нет! Конечно же, верю, вот только диковинно слушать о таких чудесных напитках. Кажется, словно вышли они из легенды, брат мой.

А хлебы твои уже пригорают, пора снимать их с плиты и выкладывать на доску, чтобы их ещё спасти, а потом…

Ты ведь пройдёшь со мной в мою опочивальню, как хотел ещё час назад?

- Нет, Квотриус! - зло выплюнул Снейп.

Но Северус тотчас опомнился от своей несдержанности и обронил мягко и с кажущейся непосредственностью:

- Пойми, брат мой Квотриус, я не в состоянии сейчас думать ни о чём ином, кроме, как о делах, сегодня меня поджидающих. Вот, видишь, за разговором с тобой не усмотрел даже пищи своей насущной.

Северус говорил и одновременно перекладывал действительно слегка пригоревшие хлебы на промасленную поколениями кухонных рабов, видно, вывезенную из земли ромеев вместе с прочим скарбом, деревяшку.

- Прости, о, прости, брат мой возлюбленный Северу-ус, цветок мой солнечный, - «пропел» молодой человек.

Сейчас, сейчас я уйду, подари мне только одно лобзание твоё и больше не покажусь на глаза тебе, пока сам не позовёшь или не… придёшь. Не придёшь сам ко мне, дабы сойтись нам вместе и побыть немного времени, после же ждут тебя дела некие, о коих ты не возжелал рассказать брату твоему, ложе с тобою разделяюшему. Хоть и прискорбно мне весьма, что тайны имеешь ты от твоего, и только твоего Квотриуса, всеми помыслами принадлежащего тебе брата меньшего.

- Вот ведь неотвязный, и гордости у него ни на йоту нет, даже обычной мужской. Может, наплёл он о своих «подвигах» воинских, чтобы покрасоваться передо мною?Всё равно, не расскажу ему о своей аппарации, ради него же самого, чтобы не пугался до крайности возможности мгновенного перемемещения в пространстве. Он ведь ещё не обучен «премудрости» этой. - подумал с плохо скрываемым выражением усталости на лице Северус.

- Хорошо же, но ты сам поцелуй меня, и если сделаешь это хорошо, я отвечу тебе лобзанием, как ты того просишь.

- Ты позволяешь мне, полукро…

- Да, позволяю, иначе не стал бы говорить о поцелуях, а просто отослал бы тебя к себе в опочивальню. Кстати, проводил ли матерь ты до каморы? Не то дурно перенесла она Распятие, слишком дурно.

- Нет, я предоставил сделать это моей камерной рабыне Карре, что спала в коридоре под дверью в своих лохмотьях. Это рабская работа.

- Не любишь ты матерь свою?

- Теперь нет, я люблю тебя, а она… хотела она убить тебя, моё солнце, моего месяца ясноокого, любовь мою. Она согрешила против Господина своего, а ты сам знаешь правила её веры по отношению к Господам.

Она - грешница.

- А мы, мы с тобой, Квотриус, братья, разве мы не грешники, что совокуплялись плотски? Ведь мы должны просто, по-братски, любить друг друга, а не как мужеложцы.

Об этом и было мне вчера днём видение, от того я и отказал в близости тебе на сегодняшнюю ночь, но ты всё же ослушался и пришёл ко мне, моющемуся под дождём, нагой, чтобы соблазнить меня снова красотой своей. И, верно - почти добился ты своего, если бы не матерь твоя - мученица и страдалица.

- Жалеешь… ты, ты, против коего кару замыслила свершить она, её, рабыню свою неверную?! - воскликнул Квотриус изумлённо.

- Да представь себе, сожалею я о Распятии, но вынужден был наложить его на матерь твою, дабы при открывании глаз её после боли злой увидеть очертания монаст… Впрочем, это неинтересно тебе, и не стоит забивать башку, - перешёл Снейп на вульгарную латынь из-за смущения.

Квотриуса покоробило, но он продолжал, не обращая внимания на слова его возлюбленного, такого, оказывается, мягкосердечного и смущающегося этой своей черты характера, высокорожденного брата:

- Любовь, взаимная, разделённая, не может быть грешной, иначе боги поразили бы нас сразу, как только возгорелась она в сердцах и взыграла в плоти нашей, - уверенно произнёс молодой человек. - Позволь мне, о, Северу-ус, дать тебе толику удовольствия, да и мне это будет неимоверно приятно, теперь я знаю это.

Мне так понравилось ласкать ртом и языком твой прекрасный возбуждённый пенис, что я мечтаю повторить эту ласку вновь и вновь, снова, много раз. О, Северу-ус!