он отродясь не испытывал нужды опираться на мою руку или на трость.
— А, Квоут! — он радушно улыбнулся. — Рад, что вы нашли время со мной повидаться.
— Я всегда с удовольствием, ваша светлость.
— Пройдемся? — предложил он. — В это время дня с южного моста открывается чудесный вид.
Я пристроился рядом с ним, и мы принялись петлять между ухоженных шпалер.
— Не могу не отметить, что вы при оружии, — сказал маэр. В его голосе звучало суровое неодобрение.
Моя рука машинально потянулась к Цезуре. Я теперь носил его у бедра, а не за плечом.
— А что, что-то не так, ваша светлость? Я так понял, что в Винтасе всякий имеет право носить оружие.
— Это противоречит приличиям, — он сделал ударение на последнем слове.
— Я так понимаю, что при королевском дворе в Ренере ни один дворянин не смеет показаться без меча…
— Как вы ни красноречивы, вы все же не дворянин, — холодно заметил Алверон, — попрошу об этом не забывать.
Я ничего не ответил.
— К тому же это варварский обычай и рано или поздно доведет короля до беды. И какие бы обычаи ни существовали в Ренере, в моем городе, в моем доме, в моем саду не являйтесь ко мне с оружием.
Он жестко посмотрел на меня.
— Прошу прощения, если оскорбил вас, ваша светлость.
Я остановился и отвесил ему поклон, куда более искренний, чем прежде.
Эта демонстрация повиновения его, похоже, умиротворила. Он улыбнулся и положил руку мне на плечо.
— Это все ни к чему. Взгляните лучше на скорбенник. Он уже скоро начнет краснеть…
Мы бродили около часа, мило болтая о разных пустяках. Я был безукоризненно вежлив, и настроение Алверона, похоже, начало улучшаться. Что ж, если для того, чтобы добиться его расположения, требуется угождать его самолюбию, то это невысокая цена за его покровительство.
— Надо сказать, что супружеская жизнь вашей светлости к лицу.
— Благодарю, — он милостиво кивнул. — Я нахожу, что она мне весьма нравится.
— А здоровье ваше по-прежнему в порядке? — спросил я, несколько выходя за границы светской беседы.
— Все превосходно, — ответил он. — Очевидно, тоже благодаря семейной жизни.
Он многозначительно взглянул на меня, давая понять, что дальнейшие расспросы будут неуместны, по крайней мере, не в таком людном месте, как тут.
Мы продолжали прогулку, кивая встречным аристократам. Маэр болтал о том о сем, о придворных сплетнях. Я старательно подыгрывал, исполняя назначенную мне роль. Но на самом деле мне требовалось покончить с этим и всерьез поговорить наедине.
Однако я понимал, что Алверона торопить невозможно. Наши разговоры следовали определенному ритуалу. И если я его нарушу, я только рассержу Алверона. Так что я выжидал, нюхал цветочки и делал вид, что меня ужасно занимают дворцовые слухи.
Четверть часа спустя в беседе наступила характерная пауза. Теперь должен завязаться спор. А потом мы можем удалиться в какое-нибудь уединенное место и поговорить о действительно важных вещах.
— Я всегда полагал, — сказал наконец Алверон, задавая тему для спора, — что у каждого человека есть вопрос, представляющий собой самую суть того, кем он является.
— Что вы имеете в виду, ваша светлость?
— Я считаю, что у каждого есть вопрос, который им движет. Вопрос, который не дает ему спать по ночам. Вопрос, который он точит, как собака старую кость. И если понять, в чем вопрос человека, это приближает к пониманию самого человека.
Он искоса взглянул на меня, слегка улыбнулся.
— Ну, я так думаю.
Я немного поразмыслил.
— Пожалуй, я соглашусь с вами, ваша светлость.
Услышав это, Алверон вскинул бровь.
— Вот так сразу? — он, кажется, был слегка разочарован. — А я-то думал, вы хоть что-нибудь возразите!
Я покачал головой, радуясь удобному случаю задать свою собственную тему.
— Меня уже несколько лет занимает один вопрос, и, думаю, я буду точить его еще несколько лет. Так что то, что вы говорите, представляется мне вполне верным.
— Да ну? — оживившись, переспросил он. — И какой же?
Я подумал было, не сказать ли ему правду. О поисках чандриан, о гибели моей труппы… Но нет, это было невозможно. Тайна по-прежнему сидела у меня в сердце, тяжкая, как гладкий булыжник. Это было слишком личное, чтобы рассказывать о нем такому проницательному человеку, как маэр. К тому же это выдало бы мое происхождение из эдема руэ, а я не хотел, чтобы об этом стало известно при дворе маэра. Маэр знал, что я не дворянин, но не подозревал, что я настолько низкого происхождения.
— Должно быть, это весомый вопрос, раз вы столько времени его взвешиваете! — сострил Алверон, видя, что я замялся. — Нет, расскажите, я настаиваю! На самом деле, предлагаю вам сделку: вопрос за вопрос. Быть может, мы поможем друг другу найти ответ.
На лучшее поощрение и надеяться не приходилось! Я еще чуть-чуть поразмыслил, тщательно подбирая слова.
— Где находятся амир?
— Кроваворукие амир… — задумчиво произнес про себя Алверон. И искоса взглянул на меня. — Я так понимаю, вас интересует не то, где покоятся их тела?
— Нет, ваша светлость, — серьезно ответил я.
Его лицо сделалось задумчивым.
— Интересно…
Я вздохнул с облегчением. Отчасти я ожидал, что он легковесно отмахнется и скажет, что амир не существует уже много веков. Но вместо этого он ответил:
— Знаете, я ведь много занимался амир, когда был моложе.
— В самом деле, ваша светлость? — переспросил я, удивляясь, как же мне повезло.
Он взглянул на меня, и чуть заметная улыбка коснулась его губ.
— Не так уж это удивительно. Мальчиком я хотел быть одним из амир.
Он выглядел несколько смущенным.
— Ведь не все истории о них мрачные, знаете ли. Они совершали великие деяния. Они делали тяжкий выбор, на который не решался никто, кроме них. Такое пугает людей, но я полагаю, что они были великими поборниками добра.
— Я и сам всегда так думал, — признался я. — Интересно, а какая была ваша любимая история?
— Про Атрейона, — ответил Алверон немного мечтательно. — Сколько лет я об этом не вспоминал… А ведь я, пожалуй, мог бы наизусть пересказать все восемь клятв Атрейона.
Он тряхнул головой и посмотрел на меня.
— А у вас?
— История Атрейона для меня, пожалуй, чересчур кровавая, — сознался я.
Алверона это, похоже, насмешило.
— Ну, недаром же их прозвали «кроваворукими»! — сказал он. — Татуировки киридов вряд ли были чисто декоративными.
— Это правда, — согласился я. — И все же я предпочитаю сэра Савиена.
— Ах, ну да, — кивнул он. — Вы же романтик.
Некоторое время мы шагали молча. Свернули за угол, миновали фонтан.
— Ребенком я был от них без ума, — сказал Алверон наконец, словно бы смущаясь. — Люди, за которыми стояла вся мощь церкви. И это во времена, когда за церковью стояла вся мощь Атура!
