Скифы развернули своих лошадей и снова скрылись в кустарнике.
Тем временем беглец, отчаянно работая руками, успел доплыть до парусника в тот самый момент, когда якорь уже показался из воды. Он ухватился за него, вместе с ним поднялся до края борта и только собрался позвать на помощь, как вдруг что-то наверху насторожило его, заставив отказаться от своего намерения.
На палубе звучали короткие, хриплые команды капитана. Хлопали паруса. Судно быстро набирало ход.
Вспомнив о стреле, беглец крепко зажал ее в кулаке, стиснул зубы и рывком дернул из раны. Стрела поддалась подозрительно легко… Несколько мгновений беглец тупо глядел на оперенный тростник без наконечника. Поняв, наконец, что тот остался в теле, он нахмурился и, что было сил, потянулся рукой назад. Однако все его отчаянные попытки достать наконечник оказались тщетными...
Тогда беглец накрепко поясом привязал себя к якорю. Взглядом, который выдавал в нем опытного моряка, попробовал определить курс корабля по небу. Но тучи окончательно закрыли луну вместе с редкими звездами.
И наступила полная темнота…
…которую сменило яркое солнечное утро. На небе не было ни тени вчерашней непогоды. Парусник, подгоняемый попутным ветром, легко и быстро рассекал ослепительно-синюю гладь.
— Человек на якоре! — раздался вдруг звонкий юношеский крик.
Его оборвал хриплый со сна голос капитана:
— Ох-ох-ох!.. Юнга, ко мне! Это еще что за команда? Надо говорить: человек за бортом... за бортом... за бортом!
Каждое слово капитан для вразумления сопровождал увесистой затрещиной.
— Да знаю я, что правильно — за бортом! — держась за затылок, оправдывался юнга. — Но разве я виноват, что этот — на якоре?..
— Где?! — Капитан подошел к борту, наклонился и озадаченно крякнул.
Внизу, действительно, висел привязанный морским узлом к якорю человек. Голова его бессильно падала на грудь. Его качало из стороны в сторону, и если бы не пояс, он давно бы упал с якоря в волны.
Удивлению капитана не было границ:
— Поднять человека... тьфу, якорь! — не замечая мстительной ухмылки юнги, скомандовал он.
Матросы, недоуменно переговариваясь, осторожно подняли якорь на палубу, отвязали беглеца и уложили перед капитанским помостом.
— Ба! Клянусь трезубцем Посейдона! Да ведь это — Сизиф! — наклоняясь над ним, в изумлении воскликнул капитан.
При упоминании этого имени один из работающих на палубе матросов, судя по лицу и одежде — эллин, разогнулся и бросил быстрый, цепкий взгляд на лежавшего. Другой, в сарматских штанах и лицом варвара, с неподдельным изумлением уточнил:
— Тот самый, которого ваши боги заставили поднимать на гору камень, что все время падает?
— Нет, то вечный узник Аида! — ответил ему капитан. — А это — капитан Сизиф. Его так прозвали за чудовищное невезение. Никто даже не знает, как его и звать на самом деле. То ли Александр, то ли Кассандр... Он строит один за другим корабли и, словно какой-то рок тяготеет над ним, каждый раз лишается их. То шторм, то за долги... Эй, Сизиф, что случилось с тобой на этот раз? — встряхнул он за плечи беглеца.
Послышался громкий протяжный стон.
Беглец открыл глаза и воспаленным взором обвел склонившиеся над ним лица.
— Карнеад... Ты?! Хвала богам! — с облегчением выдохнул он. — А я думал, опять пираты!..
— Ох-ох-ох! Какие же мы пираты? Так — всего лишь перевозим грузы, хозяева которых почему-то не хотят, чтобы об этом знали власти! Надеюсь… ты не выдашь нас?
— Что ты, дружище! Я ведь и сам порой занимаюсь тем же! Точнее, занимался... Всё! Больше опять не на чем. Моя несчастная «Артемида», лучшая в Аполлонии триера, ограбленная и сожженная, покоится теперь на морском дне!
— Ты что, действительно, повстречался с пиратами? — болезненно сморщился Карнеад, и матрос-эллин с еще большим интересом посмотрел на беглеца.
— Да, Карнеад!.. — капитан Сизиф, несмотря на острую боль, порывисто ухватил капитана за руку: — Уже больше месяца прошло, а я до сих пор не могу прийти в себя от того кошмара… Они неожиданно вылетели на
