того? Мы пропали, но я благодарна моему искусству — я буду наслаждаться им, пока не придет конец.
Избавившись от иллюзий, которые все еще питали многие при дворе, она как бы сняла пелену со своих глаз. Рисуя без страха выдать себя, свои сокровенные мысли, как подобает любому настоящему мастеру, она стала более сильным художником. Она теперь поняла, что ее ранние рисунки, хоть и сделанные мастерски, были в основном работами девушки, которая хотела понравиться. Лучшая из них — рисунок бамбука, восхитивший Елу Цуцая, — сделана, когда настроение было безмятежным. И неважно было больше, спасется ли она от бури, грозившей городу, с рисунками, которые будут напоминать ей об утраченном, или погибнет.
Услышав, что Шичунь казнил Ваньен Каня, она не удивилась. Кань был одним из командиров, побежденных монгольским войском, и возможным соперником Шичуня. Она спокойно восприняла весть о том, что он приказал убить императора Вэя. Она знала, что лишь по совету министров он удержался от того, чтобы не занять трон самому. Через несколько дней после захвата дворца Шичунь призвал Сюань Цзуна, единокровного брата отца Шикуо, в столицу, чтобы тот занял императорский трон.
Пренебрежение регента новым императором было очевидным. Шикуо нарисовала дворцовую сценку — император Цзун мешком покоился на своем троне, а Шичунь, всегда сидевший в присутствии императора, обращался к придворным сам. Рисунок обидел бы обоих, поскольку показывал, что император слишком не уверен в себе, чтобы потребовать должного уважения, а генерал опьянен своей властью.
Через два месяца после того, как Шичунь объявил себя регентом, он выступил, чтобы дать бой монгольскому отряду севернее города. Он вернулся в Чжунду и объявил, что одержал победу, а потом послал против врага Шуху Каоши, пригрозив ему смертью, если тот не даст отпора противнику. К тому времени стало ясно, что победа Шичуня обошлась дорого, и только отчаяние заставило задействовать Каоши, который был в опале из-за своего прошлого поражения.
Каоши монголы побили, но смертный приговор, который Шичунь обещал ему в случае поражения, был приведен в исполнение над самим регентом. Еще не дошла в столицу весть о разгроме, как Каоши вернулся в город, внезапно напал на резиденцию Шичуня и отрубил ему голову при попытке к бегству. Император Цзун забыл заслуги человека, вознесшего его на трон, простил Каоши и назначил его заместителем командующего.
Шикуо вспомнила, как впервые нарисовала одного из ястребов императора. Это была детская проба, почти не передававшая стремительности птицы, налетевшей на свою добычу.
Потом Шикуо подумала о последних нескольких месяцах, проведенных в императорском дворце, когда она часто бывала в покоях министров и их жен и в канцеляриях, где писцы и ученые работали над свитками документов. Иногда она приносила с собой свои тушечницы и кисти. Порой она просто изучала то, что хотела нарисовать. Она дарила рисунки некоторым министрам, и они вскоре привыкли к ее присутствию и не обращали внимания на младшую принцессу, которой не было дела ни до чего, кроме рисования.
Она была в канцелярии чиновника военного ведомства, когда к нему пришли для доклада два офицера. Оба сражались с монголами, и им было что доложить.
— Отступающий противник опасней всего, — сказал один из офицеров. Чиновник кивнул, показывая, что знает это. — Он отступает и вовлекает солдат в преследование, потом поворачивает и наносит удар. Говорят, что так ему удалось прорваться за Великую стену, и я могу в это поверить, хотя некоторые утверждают, что без взяток здесь тоже не обошлось.
— Они совершенствуются в искусстве осады, — сказал другой офицер, — благодаря изменникам, которые перешли на их сторону. Противник заставляет пленных стрелять из катапульт и сооружать осадные башни, а также толкать их вперед при штурме города.
— Они передвигаются быстрее, чем я мог себе представить, — добавил первый офицер. — Армии, отстоящие друг от друга на тысячи ли, продвигаются одновременно — так быстры их верховые, передающие распоряжения генералов. Я разговаривал с людьми, которым удалось бежать из одного города, и когда они добрались до другого на востоке, то обнаружили, что монголы, от которых они удрали, атакуют и его.
Ястребы ее отца не упускали добычи. Шикуо в тот день рисовала не ястреба и не чиновника с офицерами, а зайца, прижавшего уши и напружинившего ноги, чтобы бежать.
Шикуо представилась столица с высоты птичьего полета. Ее отец приказал ремесленникам изготовить масштабную модель города в одном из залов, где ее разрешалось осматривать лишь членам императорской фамилии и самым близким придворным. Маленькие кирпичные зубчатые стены с двенадцатью воротами окружали город. Девятьсот башен выстроились у трех рвов, выложенных синими самоцветами.
Она восхищалась изогнутыми, украшенными рубинами карнизами миниатюрного летнего дворца и тонкой резьбой деревьев вдоль дорожек парка, сделанных из слоновой кости. Вне пределов модели города стояли четыре форта, каждый из которых был городом сам по себе, окруженный башнями и рвами. Она узнала, что умельцы даже воспроизвели подземные ходы, которые вели в город из этих фортов, хотя сверху их увидеть было нельзя.
В начале года Собаки император Цзун направил посланника к противнику просить мира. К тому времени город Шо Шоу сдался монголам, и еще три генерала со своими войсками перешли на сторону врага. Императору в просьбе о мире было отказано, столица приготовилась к осаде.
Все шестнадцать лет своей жизни Шикуо передвигалась по улицам вне дворца только в экипаже или носилках. Вскоре после нового года по распоряжению императора она с императорским домом перебралась из дворца в северный форт столицы. Самым богатым гражданам города было велено переселиться в восточный форт, чиновникам и их семьям — в южный, а дальним родственникам императорской семьи — в западный. Император надеялся, что форты с их солдатами, зернохранилищами, арсеналами и оборонительными сооружениями выстоят, даже если в высоких стенах города будут пробиты бреши.
Широкая прямая улица, которая вела от дворца, для проезда была очищена от народа, но Шикуо мельком видела за рядами солдат испуганные лица. По обе стороны дороги стояли телеги, нагруженные провизией и сеном, доставленными из сельской местности, на других громоздились кирпичи и камни, предназначенные для того, чтобы бросать их в противника со стен. С серого неба падал снег. К тому времени, когда Шикуо и другие достигли подземного хода, город покрылся белой пеленой.
В особняке, предназначенном для императорской семьи, Шикуо и ее рабыням отвели три маленьких комнаты. Солдаты на стенах могли отразить натиск противника. Шикуо не знала, на что надеяться.
В течение той зимы монголы дважды атаковали столицу. В первый раз они пробились в часть города, но были вытеснены защитниками, поджегшими дома. Когда противник предпринял вторую попытку штурма столицы, ее отразили солдаты четырех фортов. И все же эти успехи принесли слабое утешение императору Цзуну. Большая часть войск противника двинулась на юг. Те, что уцелели и принесли вести в столицу, рассказывали о разграбленной долине у Желтой реки и о городах, ожидавших нападения с севера, но захваченных врасплох монголами, хлынувшими с юга.
Теперь двор ожидал длительной осады. На императорских пирах подавали меньше блюд, Шикуо реже принимала ванны, потому что рабыни приносили меньше горячей воды. К весне двор узнал о потерях императора: быстро продвигающийся противник захватил большую часть равнины на юге. И все же монголы, казалось, медлили с решающей битвой. Когда монгольский посол въехал в столицу с предложением мира, император Цзун отклонил его. К всеобщему удивлению, посол вернулся и предложил мир еще раз.
Среди скученных обитателей форта новости распространялись быстро, и Шикуо знала о переговорах почти столько же, сколько она знала бы, если бы присутствовала на них. Монгольский король прислал тангута А-ла-шена, свободно говорившего на северном ханьском языке, в качестве своего главного представителя. Его речь, лишенная витиеватости, была вполне уместна.
— Все ваши провинции к северу от Желтой реки принадлежат мне, — сказал тангут, — а у вас осталась одна столица. Это случилось с вами по воле Божьей, но Небо может отвернуться от меня, если я буду продолжать нажимать на вас. Я хочу отступить, но мои генералы решили воевать. Что вы дадите мне, чтобы я умиротворил их?
Этот вопрос, в котором было скрытое признание того, что противник не готов к длительной осаде, расколол советников императора. Часть во главе с Каоши настаивала на том, чтобы отклонить требование. Но Вань-янь Фусин, командующий войсками столицы, возглавил партию, настаивающую на мире. У
