многие и многие фразы.
Вернемся, однако, к заведомо более скромным категориям.
Мартовские заметки судового врача «Тигриса» сравнимы с перечисленными разве что по принципу контраста. Они ужасающе пространны и, мягко говоря, поверхностны. На три четверти состоят из сведений касательно того, кто что съел и кто с кем дежурил.
Но и в них кое-что просматривается между строк.
Во-первых, просматривается, что пишущий, как и его собратья, духовно устал — от качки, от тесноты, от постоянного чувства опасности и монотонности впечатлений.
Во-вторых, из данных заметок явствует, что, утратив желание наблюдать и размышлять, по крайней мере остатков воли пишущий не утратил. Ни дня без строчки — это что-нибудь да значит, не правда ли?
Большая уборка начинается с маленькой.
Тур долго и ожесточенно мыл посуду[6], разгреб кухонные тайники и обнаружил кучу грязи, которая скопилась под палубным настилом. Кто там только не ползает! И тараканы, и муравьи, и крошечные мушки. Принялись вдвоем воевать со всей этой живностью, к нам тут же присоединились Рашад, Герман, Карло — сам собою получился дружный аврал. Словно нашли, наконец, чем заняться, и обрадовались.
Надо отметить, что творческая активность экипажа за последнее время снизилась. Кинооператоры и фотографы снимают гораздо меньше, я забросил гомеостат.
Корифена ловила летучую рыбку, рыбке удалось удрать — всеобщая радость.
ОДА ПЕРУ И БУМАГЕ
Из дальнего плавания возвращалась ладья. Фортуна ее покамест баловала, но мало ли что могло еще приключиться, а штормовать на старте или у финиша — не одно и то же.
— Упакуйте ценнейшее,— приказал предусмотрительный кормчий.— Уложите сокровища в водонепроницаемые мешки.
Штурман, кок, лекарь, матросы кинулись исполнять приказ. Осмотрели багаж, выбрали то, с чем никак нельзя расстаться. И оказалось, что у каждого в аварийном тючке одинаковое: отснятая пленка и исписанная тетрадь.
Вот что примечательно: заставив себя сесть за дневник, пишущий не в силах от него оторваться. По трижды, по четырежды в сутки обращается он к тетради. Зачем? Затем, что бумагомаранье — средство отвлечься, ощутить иллюзию деятельности, побеседовать — пусть с самим собой — на родном языке.
Вникать в эти психологические тонкости вам не придется. Экономлю ваше время. Глава, чтением которой вы заняты, соткана из отрывков, объединенных лишь хронологией.
«Что, лекцию читал?» (фэ, выраженное Карло в мой адрес после того, как мы с Норрисом ночью вернулись с мостика). Извинился: «Забыл, что у нас коммунальная квартира»,— и подумал, что раньше мы спали крепче и голоса друзей нас не раздражали.
Впрочем, возможно, я вправду слишком возвысил голос. Рассказывал Норрису о «Клубе кинопутешествий» и увлекся.
А Карло к тому же ревнует?
ОТРЫВКИ
Рашад соорудил из сетки гамак, подвесил его между опорами мачты, сверху сделал тент из арабского ситчика, и получилось роскошное место для отдыха. Герман тут же взгромоздил себя в это сооружение, лежал и покуривал, а мы его фотографировали, приговаривая: «Мексиканский миллионер на собственном плоту в Индийском океане».
Плот наш ощутимо погружается, кренясь на правый борт. Сейчас отчетливо видно, что просел нос: крыша передней хижины сильно наклонилась, стала покатой и уже не может служить Асбьерну и Норрису солярием. Но месяц, думается, мы еще проплаваем спокойно.
Разговаривали с Тору. Он поведал, что был во Вьетнаме в качестве кинокорреспондента и что, разумеется, война — это ужасно. Вспомнили вторую мировую, поделились детскими впечатлениями, которые во многом совпали: голод, бомбежка, убежища. Поскорбели о страшной судьбе Хиросимы и Нагасаки.
18 марта, День Парижской коммуны. Подошел с конспиративным видом Тур и сунул записку. В записке, нацарапанной Туром же, сообщалось, что вчера вечером он долго говорил с Норманом. Норман чувствует себя виноватым и хочет выяснить отношения.
— Может быть, лучше потолковать нам троим?
Тур отрицательно мотнул головой.
Признаюсь, инициатива Нормана меня обрадовала. Не считаю себя абсолютно и безупречно правым. Надо мириться. Победителей не судят — идем сейчас с хорошей скоростью, в нужном направлении, и штурмана не в чем упрекать[7].
Совместная работа пользительней дипломатии. Я и Карло обошлись без посредников, отношений не выясняли: взялись за общую веревку и стали тянуть. Укрепили оттяжкой форштаг, провели от мачты к носу четыре дополнительных каната. Теперь, надеемся, бак и ют перестанут отвисать.
Слева и впереди показался маленький остров — скалистый бугорок посреди океана. Называется он Каль Фарун. А острова Абд-аль-Кури мы не увидели, так как он остался южнее.
В 17.30 нас нагнали два одинаковых небольших судна. Поняв, что рандеву неминуемо, Тур скомандовал:
— Снимите куртки!
Речь шла о подаренных мной куртках с московской олимпийской эмблемой.
Суда проходили, одно по штирборту, другое по бакборту,— типовые советские СРТМ, «Анапский» и «Ачуевский».
— Наденьте куртки! — распорядился Тур.
Он попросил: «Если есть возможность, попробуй их остановить, нам нужны навигационные карты и овощи». Я усиленно замахал «Ачуевскому», на нем застопорили машину, вернее, перевели на «самый малый» — и мы с Асбьерном сплавали к ним на «Зодиаке».
Привезли, кроме карт Аденского залива, мешок картошки, несколько буханок хлеба, здоровенного морского окуня и огромный пакет замороженных шеек лангустов. Тур и остальные только ахали, принимая подарки.
Мне очень приятно, что вновь наши моряки на высоте.
В кубрике «Ачуевского» минут пятнадцать рассказывал команде о путешествии — и поймал себя на том, что хотел бы рассказывать дольше. Немало мы за эти месяцы повидали. Хотя приключений, таких, чтобы у слушателей дух захватывало, как будто и не было.
Ночью на мостике Герман с восторгом вспоминал встречу: «Поразительно, лишь русские корабли останавливаются и помогают нам!» Ценное признание из миллионерских уст.
19 марта. Больных нет.
Вчера капитан траулера предупредил, что в заливе нас ждет безветрие и влажная жара. Судя по всему, начинается то и это: мы уже совсем недалеко от Африканского Рога.
Скорость наша упала, и все же мы побили свой собственный рекорд! Прошли за минувшие сутки 65 миль. Значит, нас активно тащит течение.
День отмечен знаком обжорства. Рыбина и лангусты могут испортиться, а выбрасывать такое лакомство — преступление. Эйч-Пи зажарил шейки в масле и приготовил дивный соус. После обеда все едва-едва двигались. На ужин
предполагается жареный окунь с картошкой.
Был радиоконтакт, он меня расстроил — дети нездоровы, Ксюша, видимо, устала и нервничает. Чувство такое, будто позвонил с юга, с курорта, и не вовремя — дома как раз забот полон рот и люди с ног сбились, а ты им про красивые восходы и закаты.
Действительно, со стороны взглянуть, мы здесь блаженствуем, но ведь это совсем не так. Нам бы лучше сейчас крепкий ветер или шторм и тяжелый физический труд. Безделье ни к чему не приводит.
