Она чуть не сказала «...поподробней описать симптомы, если помните», но вовремя осадила себя.
- А вы медики? – выпрямился Метёлкин.
Раздался громкий хлопок. Половина кипящей бутылки вылилась на ветхий деревянный стол. Борис принялся извиняться, но Метёлкин замахал руками, вытер пролитое шампанское подозрительной тряпкой и объявил, что без большого пшика и праздник не праздник.
- Сегодня Саше исполнилось бы пятьдесят пять! – он торжественно разлил другую половину бутылки по щербатым чашкам и воздел свою чашку к небу. – С днём рождения, Саша!
- С днём рождения, – без воодушевления подхватили Катя и Борис.
Метёлкин залпом опорожнил чашку и запихнул в рот кубик вафельного торта.
- Вы знаете, я долго пытался поверить в загробную жизнь, – виновато зачавкал он. – У нас, с тех пор, как дуют новые ветра, многие бросились в объятия христианства. И я, честно скажу, рад бы. Рад бы! Но не удаётся мне. Даром что говорят: гуманитариям принять веру значительно проще. Я просто не нахожу достаточных оснований, – он покрутил головой, словно ища доказательств загробной жизни в зарослях крапивы и одичавшей смородины, среди которых находился стол. – И потому, вы знаете, хотел бы спросить вас. Пользуясь случаем. Вы, как медики, как смотрите на вероятность загробной жизни? Есть ли основания полагать, что сознание переживает физическую смерть? Есть ли хоть какие-то указания на то, что эта неискоренимая вера в бессмертие, на которой стоят человеческие религии, – можно ли сказать, что она не беспочвенна?
Борис посмотрел на Катю. Катя жевала торт и глядела в свою чашку.
- Эээ... – начал Борис. – Ну... Если подойти к этому вопросу чисто физиологически...
- Вадим Ильич, – перебила его Катя, не отрывая взгляда от чашки. – Загробной жизни нет. А бессмертие есть. Воскрешение из мёртвых, по крайней мере. Говорю вам, как медик.
- Вот как? – обрюзглые черты лица Метёлкина стали немного отчётливей.
Катя отхлебнула шампанского.
- Вы помните, наверное, Зину? Дочь Смирновых, которая пропала несколько лет назад?
- Катя! – умоляюще взвизгнул Борис.
- Зину? – нахмурился Метёлкин. – Ну разумеется помню. Бедная девочка. Такая умница была маленькая. Всегда, бывало, придёт в гости, когда приедешь из города, задаст кучу вопросов про всё на свете. Потом, в подростковом возрасте, словно подменили её. Словно душу из неё вынули, выражаясь дуалистически. Очень хорошо помню эту трансформацию... А что, нашлась она?
- Нашлась, – Катя вздрогнула от пинка по лодыжке, который под столом отвесил ей Борис, и в ответ открыто пихнула его локтем. – Перестань, Боря. Вадим Ильич, я про вас много слышала от Зининых родителей. Я знаю, вы давно сюда ездите летом. Может быть, вы нам поможете. Понимаете, Зина Смирнова болела... болеет очень редкой болезнью. Наука с этой болезнью до Зины вообще не сталкивалась. Никогда. Мир, Вадим Ильич, стоит на пороге очень серьёзного открытия. Потому что деградация интеллекта – это только один из основных симптомов. Второй симптом – бессмертие. В самом буквальном смысле. Зина умирала, совершенно буквально. И воскресала. Более десяти раз. Мы с Борисом занимаемся изучением этого феномена. Нам известно, что этой болезнью Зина, скорее всего, заразилась именно здесь. На даче. В августе девяносто первого года. Вадим Ильич, попытайтесь, пожалуйста, вспомнить. Что-нибудь странное происходило в посёлке в это время? Что-нибудь необычное? Из ряда вон?
- Так-так-так, так-так-так... – от волнения Метёлкин привстал со скамейки и тут же плюхнулся обратно. Его руки дрожали так сильно, что ему пришлось убрать их со стола и сцепить в замок на груди. – Август девяносто первого... Янаев, Пуго, Крючков, Форос, Ельцин на танке, суверенитет Украины... Витя Сазанович подрался с коммунистами на Дворцовой площади... Сильный туман был утром двадцать второго в посёлке, я всю ночь радио слушал... У Ефимовых бык сорвался... У Ефимовых... Дядя Митя ещё жив был... – Метёлкин уронил голову на грудь, продержал её там несколько мгновений и вернул в исходное положение. – А ведь было. Было одно событие. Дня за два-три до путча. Здесь в посёлке есть семейство Ефимовых. Сейчас остался только младший сын с женой, ему лет тридцать, я думаю, но в начале девяностых ещё был жив и старший сын, Миша Ефимов, и дядя Митя, отец их. И мать их ещё здесь жила. Позже она к сестре переехала, в Лодейное Поле, хотя за эту подробность я не поручусь, да и вряд ли существенно это... Как я уже сказал, числа шестнадцатого или семнадцатого... В нашей половине посёлка отключился свет, где-то около одиннадцати. Во всяком случае, я хорошо помню, как вышел во двор, а там уже стояла густая августовская тьма, ничего не было видно. Только у соседей мелькали спички да свечки в окнах. Дядя Митя Ефимов – вы справедливо спросите, причём здесь он – его дом был рядом с подстанцией. Вы знаете, наверное, такие гудящие будочки, которые сбрасывают напряжение до двухсот двадцати вольт, потому что в линиях электропередач – это очень интересная система – ток, чтобы минимизировать утечку энергии, на самом деле идёт под огромным...
- Да, мы знаем, – громко сказала Катя.
- ...Здесь в посёлке две такие подстанции. На каждой есть, грубо говоря, рубильник, при помощи которого можно обесточить полпосёлка, если, скажем, серьёзные ремонтные работы надо провести. И здесь так заведено, что дом, который ближе всего к подстанции, присматривает за ней, в некотором смысле. В этом доме хранится ключ от подстанции, и если, скажем, выбивает предохранитель, или какие-то другие непредвиденные обстоятельства...
- То есть дядя Митя пошёл на подстанцию посмотреть, в чём дело, – снова перебила Катя.
- Совершенно верно, – Метёлкин был слишком взволнован, чтобы обижаться. – Дядя Митя взял фонарик, вышел из дома и направился к подстанции. Был он, как обычно по вечерам, под шафе, и поэтому никто его впоследствии не стал слушать. Подоспели к тому же известные события, народу стало не до того, да и самому дяде Мите стало не до своих видений... А видел он – я не знаю, обратили ли вы внимание, что на северной окраине посёлка есть несколько прудов. Их после войны выкопали для разведения карасей. Подстанция находится слева от самого крупного пруда, если стоять к посёлку спиной. Дядя Митя открыл подстанцию и обнаружил, что предохранитель-таки вышибло, причём довольно радикальным образом. Палёной проводкой пахло очень сильно. Дядя Митя удивился – ночь была очень тихая – и рассудил весьма здраво, что при таком раскладе копаться в трансформаторах лучше утром, на трезвую голову. Он запер будку, собрался идти домой и в этот самый момент заметил зелёные огни в пруду...
- Маленькие? – взорвался Борис. – Продолговатые? Они извивались?
- Именно так! Именно! – всплеснул руками Метёлкин. – Дядя Митя, если память мне не изменяет, употребил слово «шевелились». «Как будто», говорит, «утопленники на дне сидят и курят в темноте – только огоньки папирос видать»! Рассказывал, что хмель с него как рукой сняло и что перепугался он до полусмерти, поэтому смотрел на эти зелёные подводные папиросы недолго. Примчался домой, стал бить тревогу: дескать, караул, энлэо в пруду. Вы тоже помните, я полагаю, как в то время ни одна уважающая себя газета не выходила без сообщения об очередном НЛО...
- С ума сойти, – Катя встала из-за стола и взволнованно прошлась вправо-влево. – Всё так аккуратно сходится... Просто... как в кино. Этот пруд – из него берут – брали тогда воду? Дети купались в нём?
- Воду из него обычно не берут, – Метёлкин покачал головой. – Разве только для полива, в особенно засушливые годы. Миша Ефимов, когда ещё жив был, ставил туда один раз насос. Но в девяносто первом с дождём всё было в порядке, это я хорошо помню...
- А с Мишей что с этим случилось? Вы говорите: «когда жив был»...
- С Мишей? Всё та же подстанция случилась. Отключился свет во время ночной грозы – в девяносто девятом это было. Миша полез копаться в проводах поддатый. Долго его колотило. Даже обугливаться начал. А что про детей вы спрашиваете... Купаться в прудах всем детям строго-настрого запрещено. Вода там всё-таки цветёт, пиявки водятся, да и на дне шут знает что валяется. Но, вы знаете, я вполне допускаю, что Зина могла туда тайком залезть, когда услышала про дядимитиных утопленников с зелёными папиросами. Она очень пытливая была девочка, очень. До этой, как вы говорите, неизвестной науке болезни.
Катя ещё несколько раз прошлась туда-сюда вдоль стола.
- Вадим Ильич, вы не обидитесь на нас, если мы сбегаем посмотрим на этот пруд рядом с подстанцией? Я понимаю, он никуда не денется, да и ничего такого в нём больше нет, наверное, но нам просто чтобы... Чтобы успокоиться. Мы только посмотрим и вернёмся к вам. Мы можем даже забежать в
