Расстелив шинель подле товарищей, с которыми пришла, я долго не могла уснуть, возмущенная поведением майора.
— Такого подлеца в армии я еще не встречала, — рассказывала я ребятам.
— В семье не без урода, — рассмеялся Мирошняк. — Ничего, когда-нибудь его выведут на чистую воду. Дай с фашистами расправиться, а тогда и до таких доберемся.
— Вот подлец, — долго возмущалась я.
Когда мы утром позавтракали и пришли в штаб, документы мне уже были выписаны.
III
Отправляя нас в полк, капитан — помощник начальника штаба — сказал нам:
— В пути будьте осторожны, помните, что здесь, в бурунах, определенной линии фронта нет, противник бродит по степям, и вы можете случайно встретить его. Дорог тоже нет, селения очень редки и в большинстве случаев заняты противником. Идите по компасу и строго придерживайтесь заданного вам азимута. Идите, пока не увидите в камышах кошары, там стоят части, которые вам нужны. Это километров двадцать отсюда.
Рано утром мы вышли в буруны. Сначала шагали бодро, весело переговариваясь, но к полудню в лицо подул северный морозный ветер с дождем и снежной крупой, идти стало труднее, ноги увязали в песке. Приходилось то спускаться с сыпучих бурунов, то подниматься на них. Даже веселый лейтенант Саша Куценко, который всю дорогу балагурил и развлекал нас, и тот замолчал.
Перед нами расстилалась голая холмистая песчаная степь. Без конца и края тянулись песчаные буруны, на которых изредка торчал стебелек низкого репейника или круглый куст чертополоха, покрытый железными сухими колючками. Все было мертво и уныло. Даже осенние тучи как-то особенно тяжело плыли над однообразной равниной. Буйный ветер, вырвавшийся на простор, носился по степи и поднимал с земли песок, закручивал его столбом, ломал колючие стебли чертополоха, репейника и далеко уносил их.
— Да, здесь трудно будет воевать, — заговорил Саша, вглядываясь в бурунные песчаные дали.
— Зима предстоит тяжелая, — задумчиво подтвердил лейтенант Мирошняк. — Здесь и окопа не выроешь, ни пушки, ни миномета не замаскируешь.
— А… Что ваш миномет! — махнув рукой, отозвался Саша. — Самоварная труба — и все, чего его маскировать? Поставил за буруном — и жми с закрытой позиции…
Саша бросил на меня лукавый взгляд и, чтобы не видел Мирошняк, подмигнул.
— Как это самоварная труба? — возмутился Мирошняк. — Это самое лучшее орудие для истребления пехоты противника. Их даже при пушках неплохо иметь как противопехотное средство.
— Самое лучшее оружие — это противотанковая пушка. По крайней мере всегда стоит на открытой позиции и бьет прямой наводкой по видимой цели… Дашь снаряд, а сам наблюдаешь… Смотришь: танк задымился или от пулемета клочки вверх полетели. — И Саша приложил к глазам два приоткрытых кулака, представляя, что он наблюдает в бинокль.
— Тамара, ты почему не защищаешь миномет? Ты слышишь, что он назвал его самоварной трубой? — недовольно обратился ко мне Мирошняк.
— Мне тоже больше нравится стрельба прямой наводкой, — ответила я. — В теперешней войне для пехотинца самое страшное оружие — танки. Мне всегда очень хотелось в противотанковую артиллерию. Особенно хороши наши новые пушки, я их на станции видела.
— Да, это пушка! Я тоже ее видел. Вот бы на такой поработать — ни один танк не ушел бы от меня, — мечтательно проговорил Саша.
— Если в этом корпусе еще не получили такие, то скоро получат, — успокаивала я товарища и с досадой добавила: — Все этот майор, послал меня в минометный. Ведь там в полку и пушки есть, я знаю.
— Чтобы скорее задушили тебя танки! — засмеялся Саша. — Здесь их много, блуждающих. Что против них миномет? Будешь на повозке таскать по пескам.
Досадуя, я молчала.
— Саша, ты неправ, — стал горячо отстаивать минометы Мирошняк, — одни танки в буруны не пойдут, будет и пехота у врага, а что ты сделаешь с пушками, когда фашисты пойдут в атаку? Вот тут тебя и выручат минометы.
— Безусловно, — согласился Саша, — но против танка минометы бессильны, потому с ними опаснее.
Ветер хлестал в лицо, говорить стало трудно, и мы свернули к большому буруну, чтобы передохнуть.
— Скорей бы селение. Устал, и есть хочется, — пожаловался Саша.
— Селений нам искать не приходится, ты же слыхал, что говорил капитан, — сказала я.
— Можно перекусить и здесь, я тоже проголодался, — отозвался лейтенант Мирошняк.
Мы сели под высоким буруном, достали продукты, полученные в корпусе, и, накрывшись с головой плащ-палаткой, чтобы песок не засыпал пищу, стали есть.
— Что фашистам нужно в этих пустынных краях? — промолвил Мирошняк.
— Как что нужно? Ты разве не слышал вчера, что рассказывал в штабе капитан? — обратился к нему Саша.
— Что рассказывал? — спросили мы в один голос.
— Ах да, вы же ходили за пайком, когда капитан знакомил вновь прибывших командиров с обстановкой… — проговорил Саша. — Сейчас идут напряженные бои под Орджоникидзе. Фашисты хотят захватить Военно-Грузинскую дорогу… Бои идут также под Моздоком. Действуя на своем левом фланге, немцы выходят в буруны, пытаются перерезать железнодорожную магистраль Кизляр — Астрахань и про- продвинуться на Кавказ. Уже занят Ачикулак. У немцев здесь пока еще небольшие группы, они разбросаны и не принимают серьезных боев. Но ставропольские партизаны на днях сообщили, что противник перебрасывает сюда новые части СС, — видно, готовится к большим операциям.
В это время порывом ветра рвануло палатку, и нас осыпало песком. Лейтенант Мирошняк, не обращая внимания на ветер, плотнее надвинул на лоб шапку-ушанку и, не переставая жевать, допытывался:
— И казаки, очевидно, должны преградить противнику путь?
— Не только преградить, но и зайти в тыл и ударить во фланг моздокской группировке врага. Сейчас казаки ведут бой под Ачикулаком.
Покончив с едой, мы поднялись. Ветер не утихал, он носился по бурунам со свирепым свистом.
Не успели пройти с полкилометра, как послышался рокот самолета, то нарастающий, то утихающий. Мы подняли головы и в сером пасмурном небе увидели «раму» — вражеского авиаразведчика со зловещим фашистским крестом. Над «рамой» патрулировал «мессершмитт».
Самолеты противника шли в сторону Кизляра, осматривая буруны. Вскоре мы заметили, что врага подстерегает наш «ястребок». Он то появлялся, то скрывался в облаках — видно, искал удобного случая атаковать.
— Вот он им сейчас задаст.
Я положила вещевой мешок на землю и стала наблюдать. Вдруг «ястребок» набрал высоту и пошел в пике на «мессершмитт». Началась ожесточенная перестрелка. «Рама» стала разворачиваться. «Ястребок» неожиданно вывернулся из боя и, настигнув «раму», дал по ней несколько пулеметных очередей.
— Вот молодец! — закричал Саша, помахав шапкой нашему самолету.
«Рама» накренилась на левое крыло, покачнулась и устремилась вниз, оставляя за собой струю черного дыма. В этот момент «мессер» с хвоста налетел на «ястребок».
— Смотри, смотри, назад смотри! — кричал Саша, как будто советский пилот мог его услышать.
— Что ты дерешь глотку! — прикрикнул на него Мирошняк.
— Эх, нет у меня противотанкового ружья, я бы ему помог, — с досадой сказал Саша.
Бой продолжался долго. Самолеты несколько раз с ревом бросались друг на друга. Но «мессершмитт»,
