осьминога по-галисийски во время дружеского обеда с инспектором. Ювелир, наверное, был единственным из людей, не имевших отношения к «делу Фабера», с кем Антонио Фигейрас мог отвести душу.
— Ты что, не понимаешь? — наседал он. — Ты говоришь, что Хулия Альварес вернулась из своего плена в Турции, а ты дуешься, что она захотела в первую очередь встретиться с отцом Форнесом, а не с тобой.
— И при чем тут мой идиотизм?
— Эта женщина работает на высокое начальство, Антонио.
— Я и сам начальство!
— Ну, смотри, она реставрирует городской собор, — уколол его Муньис. — Уж явно она отчитывается своим шишкам, а не полиции. Черт его знает, что она видела за время своего похищения, но уж точно с тобой будет говорить только в том случае, если ей разрешат ее шефы. И я ее не виню, — захохотал он. — Я бы тоже не стал доверять типу с такой потрепанной внешностью.
— Что ты имеешь в виду?
— Взгляни на себя, приятель. Ты уже как минимум неделю не брился, мешки под глазами висят до коленок, щеки запали… Это дело тебя сведет в могилу!
— У меня уже нет дела, Марсело… — промолвил он, скривившись, будто у него вырвали зуб.
— Как это нет? Эта дамочка должна многое тебе рассказать. Выжди пару дней и позвони ей снова…
— Я уже говорил с ней сегодня утром. Это наш четвертый разговор с момента ее возвращения. И она сказала, что встречается с настоятелем… — Фигейрас бросил взгляд на часы, — ровно в эту минуту.
— Тебе придется ее заставить, — произнес Муньис, поднося ко рту очередной кусок щупальца. — Она свидетель убийства четырех человек в Нойе. Четверых американских моряков. Так? Выпиши приказ о задержании, и баста!
— Если бы все было так просто! Расследование взяло на себя НАТО. А нас отстранили.
— Честно? И ты так спокойно об этом говоришь?
— Меня предупредили, чтобы я подальше держался от этого дела. Приказ Министерства иностранных дел. Я ничего не могу сделать, Марсело.
— Твою мать!
— Соединенные Штаты собираются оплатить реставрацию церкви Санта-Мария-а-Нова и внести щедрый благотворительный взнос в фонд города. Они также предложили деньги вдовам двоих полицейских, убитых в Сантьяго. Но при этом твердят, что не предоставят нам информацию, пока сами не распутают это дело. Развели секреты, козлы!
— А тебе это не кажется странным?
— Имеем то, что имеем, Марсело. Дело у меня отобрали. Хотя должен тебе кое-что сказать: это еще не самое странное в этой истории.
— Вот как?
Фигейрас одним глотком допил остатки пива, словно этим жестом мог вычеркнуть из памяти упомянутые мрачные события.
— Да. — Он подавил отрыжку. — А знаешь что? Первым делом, вернувшись в Испанию, Хулия подошла к полицейскому посту в аэропорту и забрала свое заявление об исчезновении мужа, которое мы у нее взяли согласно официальной процедуре.
Ювелир нервно забарабанил пальцами по столу:
— А она сказала почему?
— В бумаге она объяснила, что обнаружила его в Турции и там они решили по обоюдному согласию разойтись.
Муньис поправил галстук-бабочку. На его лице было по-прежнему написано недоумение.
— И ты ей поверил?
— Мне откуда знать! — проворчал инспектор. — Я в женщинах не разбираюсь. Они еще хуже, чем твои байки про талисманы и символы.
— Слушай, дружище! Коль скоро об этом зашла речь, что сталось с камнями?
— Остались у него, я думаю. Это еще одна запретная тема. Никто об этом и говорить не хочет.
— А эта дамочка объяснила, зачем ее увезли в Турцию?
— Ты попал в самое яблочко. Сейчас она твердит, что ее не увозили, Марсело. Что она отправилась туда по собственной воле. Единственное, о чем она меня попросила, так это о том, чтобы я отозвал заявление о ее похищении. И министерство из Мадрида приказало то же самое. Даже посольство Соединенных Штатов потребовало у комиссара, чтобы мы передали им наше досье на Фабера!
— А Хулия тебе хоть сказала, что она собиралась делать в Турции?
— Это уж конечно, — возмущенно просопел Фигейрас, — якобы хотела искать Ноев ковчег. Черт побери, Марсело! Могла бы придумать какую-то менее дурацкую отговорку! Вот скажи мне, какого рожна эксперту по римско-галисийской архитектуре, реставратору Портика Славы взбрело в голову искать подобную штуку?
— Ну… Я и сам не понимаю…
103
Я никогда бы не подумала, что так много для него значу.
Маленькие прозрачные глазки падре Бенигно Форнеса увлажнились, пока я рассказывала ему о событиях последних дней. Они вдруг наполнились слезами и заблестели. Это не был надрывный и горький плач, но и радостного облегчения в нем не звучало. Скорее, эти слезы лились от признательности. Словно в моих словах добрейший настоятель обрел наконец утешение, которое искал долгие годы.
Я пришла повидаться с ним из сентиментальных соображений. Он был первым человеком, заинтересовавшимся мною — мною, а не моими камнями, — когда я снова ступила на землю Сантьяго, и оставил мне записку в почтовом ящике, чтобы я позвонила после возвращения. Этот поступок меня растрогал. Обратный путь в Испанию достался мне нелегко. Шестнадцать часов разборок с таможней и консульствами, выяснявшими причины отсутствия у меня паспорта, плюс время, потраченное на заверение шестого подразделения Военно-воздушных сил НАТО в Йенидогане в том, что у меня нет при себе никакого древнего высокотехнологичного артефакта, — все это окончательно лишило меня сил и бодрости духа. Уж не говоря о трех пересадках на обычных рейсах, которых мне стоило возвращение домой.
А теперь это чувство.
То, что на Арарате я оставила все самое важное в жизни. Включая своего мужа.
Прочитав записку настоятеля — написанную на визитке лаконичную фразу: «Приходи ко мне, у меня есть для тебя кое-какие ответы», — я подумала, что посещение отца Бенигно может стать неплохим началом.
К моему удивлению, он назначил встречу у входа в собор в восемь вечера, незадолго до закрытия храма для верующих. Естественно, ему не терпелось узнать все подробности случившегося, но он предпочел не давить на меня. Священник хорошо себе представлял, через что мне пришлось пройти, и спокойно ждал моего ответа. Я сразу же согласилась. И сказала, что принимаю его приглашение с радостью. Что разговор пойдет мне на пользу. И подумала, что он сможет помочь мне разобраться в событиях, происшедших с момента перестрелки в соборе до последних минут на леднике. И это действительно сработало, потому что ничто из моего рассказа не показалось ему фантастикой или преувеличением. Включая тему потомков падших ангелов и их отчаянного стремления воззвать к небесам. Будучи человеком думающим, которому нечего терять, он согласился со мной в том, что накрывшая нас на священной вершине Арарата «сила» действительно не могла быть ничем иным, как «лестницей Иакова».
Чего я не ожидала — и готова поклясться всем, чем угодно, что подобная мысль даже не мелькнула в моем мозгу, — это то, что старый священник начнет откровенничать со мной и излагать мне свой взгляд на происшедшие события.
