Демократии в Империи не существовало. Не было ни парламента, ни политических партий. Тем не менее, действовала весьма гуманная Конституция, гарантом которой являлся Верховный Правитель. Он же своими указами вносил в неё по мере необходимости те или иные поправки.
Согласно Конституции, незыблемыми правами населения являлись право на труд и на отдых, на пенсионное обеспечение в случае наступления инвалидности и по возрасту, право на бесплатное образование и медицинское обслуживание. Никто не мог быть посажен в тюрьму, а тем более казнён без должных к тому оснований.
Стройная судебная система практически не давала сбоев. Все мало-мальски серьёзные уголовные дела рассматривались исключительно при помощи присяжных заседателей, произвольно выбираемых из числа простых жителей. Если возникали хоть какие-нибудь сомнения в виновности лица, которому по закону грозила смертная казнь, то его приговаривали к пожизненному заключению, но ни в коем случае не казнили. Это помогало избежать непоправимых судебных ошибок. В случае осуждения невиновного человека, он подлежал реабилитации в глазах общественного мнения с выплатой крупной денежной суммы за счёт государства.
В то же время Конституция жёстко ограничивала права отдельных групп населения, если они действовали в ущерб интересам нации в целом. Так, за пьянство нарушителя помещали в колонию-поселение, откуда он мог выйти только по заключению медицинской комиссии, признавшей его лечение эффективным. Кроме того, освобождаемый субъект давал подписку о том, что ни при каких обстоятельствах не начнёт пить вновь. Если же он всё-таки нарушал своё обещание, то снова попадал в колонию, на этот раз пожизненно. В связи с тем, что в колонии алкоголики всё равно были полностью лишены спиртного, а работали даже больше, чем на воле, попадать сюда во второй раз никому из нарушителей не хотелось. Хотя, по-видимому, полностью победить этот человеческий порок невозможно, и колонии-поселения не пустовали. По крайней мере, я добился того, что эти люди были вынуждены трудиться на благо общества, и каждый из моих подданных знал, чем может для него закончиться злоупотребление алкоголем.
Идентичные меры воздействия после опубликования моего указа на эту тему стали применять к тем лицам, которые, несмотря на предупреждения, пристрастились к курению. Вовремя принятый закон способствовал тому, что курение табака не вышло за пределы колоний, расположенных на Больших Антильских островах.
На индейцев этот указ не распространялся: то была их земля и их обычаи. Да и курили они редко. Зато если англичанин угощал индейца спиртным, пусть даже пивом — за это получал два года тюрьмы. Конституция Империи прямо запрещала эксплуатацию и унижение человеческого достоинства исконного населения колоний.
В Конституции имелась запись о неприкосновенности частной собственности, и эта норма соблюдалась неукоснительно. Однако земля и её недра принадлежали народу. Земельный участок в разрешённых законодательством случаях можно было взять в долгосрочную аренду.
Уже длительное время существовал крупный частный капитал, на развитие которого предприимчивые семьи копили деньги веками. Закон разрешал иметь в собственности заводы и фабрики, производящие определённые виды продукции. Права рабочих и служащих на таких предприятиях ничем не отличались от государственного сектора. Я категорически запретил саму возможность появления частных монополий.
Трудовая дисциплина, как на государственных, так и на частных предприятиях соблюдалась неукоснительно: нерадивых наказывали рублём, трудолюбивых поощряли материально, способных работников продвигали по службе. Взятки и казнокрадство среди чиновников встречались редко в связи с тем, что преступившие закон лишались всех благ: высокой пенсии, уважения в обществе. Их имущество подлежало конфискации, а сами они получали длительные сроки лишения свободы, вплоть до пожизненного.
Согласно внесённым мной поправкам в Конституцию категорически запрещалось появление не только политических партий, но и разного рода общественных объединений, кроме самых безобидных, перечень которых был исчерпывающим. К ним относились добровольные спортивные общества, объединения писателей, художников, музыкантов, общества рыболовов и охотников, всевозможных коллекционеров и ещё несколько подобных им объединений. Их деятельность тайно контролировалась Государственной Службой Расследований.
Создание профессиональных союзов я запретил изначально для того, чтобы брожение умов у некоторой части моих подданных не выходило за пределы кухонь в их квартирах. Само собой разумеется, были запрещены митинги, шествия и демонстрации. Исключением здесь являлись общенациональные праздничные дни, но и эти мероприятия находились под бдительным контролем не только Государственной Службы Расследований, но и полиции, сотрудники которой за выполнение своих должностных обязанностей получали приличную зарплату.
Таким образом, отдельные индивидуумы, по каким-либо причинам недовольные существующими методами правления, оказались лишены возможности активно отстаивать свою точку зрения. Вообще, критиковать действия Верховного Правителя, в какой бы то ни было форме, в обществе считалось признаком дурного тона и недалёкого ума. Такие люди либо бесследно исчезали, либо их жизненный путь оказывался намного короче, чем если бы они продолжали держать язык за зубами. Поэтому большинство недовольных, хотя их было не так уж и много, предпочитали молчать. Я помню лишь один случай, когда таким личностям удалось создать подпольную партию — партию любителей пива. Когда мне доложили, как она называется, я от души рассмеялся, а, успокоившись, приказал:
— Дайте им возможность собрать своих сторонников, а потом отправьте всех на принудительное лечение от алкоголизма. Ишь чего удумали: в Конституции чётко записано, что создание любых партий запрещено. Но, поскольку я и сам люблю пиво, то даю им шанс исправиться.
Ещё более жёсткий контроль я установил над деятельностью учёных. В сам процесс научных исследований спецслужбы не вмешивались, но постоянно информировали меня обо всех появляющихся изобретениях. Если я считал, что какое-либо новшество в повседневную жизнь людей внедрять ещё рано, то принимал соответствующие меры к тому, чтобы общество некоторое время оставалось в неведении относительно открывающихся перед ним перспектив.
Смутьянов среди учёных было ещё меньше, чем в других слоях общества, так как их мысли были заняты главным образом наукой. Время от времени в их среде всё же находились недовольные моими решениями, но, в связи с тем, что в каждую научную лабораторию по моему приказу спецслужбы внедрили своих агентов, то и принести существенный вред очередной строптивец не мог.
Управление Империей происходило централизованно. Я назначал Наместников колоний и мэров городов в Англии. Наместники полностью отвечали за вверенную им территорию и сами подбирали руководящие кадры для своих министерств и городов. Эта система вот уже почти полторы тысячи лет не давала сбоев, а развитие техники лишь упрощало связь с колониями и как бы приближало их к метрополии.
Значительная часть налогов, собираемых на местах, оставалась там же. Лондон помогал развитию отстающих и вновь освоенных территорий, так как продолжал накапливать драгоценности, добываемые в колониях. Лишь ничтожно малой части имеющихся в распоряжении Центрального Правительства сокровищ хватило бы для устранения последствий любой чрезвычайной ситуации — например, землетрясения или иного стихийного бедствия.
Население по-прежнему не имело оружия, зато разветвлённую сеть полиции вооружили автоматическими шестизарядными пистолетами. Полицейские использовали их только в случае крайней необходимости и при сопротивлении опасных преступников старались стрелять им по ногам. За убийство полицейского полагалась смертная казнь.
Армия, полностью переведённая на профессиональную основу, была хоть и небольшой, но очень мобильной. Боевые машины пехоты и тягачи заменили лошадей. Солдат вооружили многозарядными винтовками, а артиллерийские орудия стали ещё более скорострельными и дальнобойными. Это всё, чем я мог порадовать генералов в метрополии.
Правда, существовал ещё и военный флот, где орудия отличались ещё большей мощностью, а также имелись пулемёты. Здесь присутствовал особый род войск — морская пехота. Главной базой флота являлся Портсмут. Флот пока тоже не отличался большим количеством кораблей, но он надёжно прикрывал юг и юго-восток Англии. Это было грозное оружие. Стальные, быстроходные корабли не боялись бури. За короткий промежуток времени они достигали любой точки в Атлантическом и Индийском океанах: там, где простирались стратегические интересы Империи. Так, два эсминца, недавно посланные на маневры к берегам Кубы, сумели добраться до неё из Портсмута за четверо с половиной суток.
В колониях же армейские части имели на вооружении ружья и пушки, которыми пользовались в метрополии ещё тысячу лет назад. Там кавалерия оставалась основным видом войск. Воевать им по большому счёту было не с кем. Тех племенных вождей, которые и хотели бы затеять заварушку местного масштаба, останавливало отсутствие возможности купить или изготовить огнестрельное оружие. Прочие, видя благожелательное отношение англичан, постепенно свыклись с их присутствием. Многие стали добровольно работать на плантациях, получая за свой труд справедливую оплату. Их не спаивали, не обманывали. На честно заработанные деньги они покупали английские товары.
Однако пока аборигены не являлись подданными Английской Империи и, в отличие от англичан, не имели паспортов. Паспорта с фотографиями и пропиской я ввёл свыше семисот лет назад. Теперь их получали все подданные Империи по достижении пятнадцатилетнего возраста. Эти документы обладали несколькими степенями защиты от подделки, а за утерю или порчу паспорта его владельцу грозил крупный штраф. Детям выдавалось свидетельство о рождении.
Только один человек в Империи не имел паспорта. Вместо него у меня было особое, выполненное на гербовой бумаге с вкраплёнными в неё золотыми нитями удостоверение. В нём легко читалась лаконичная надпись:
Ни фамилии, ни даты и места рождения в этом документе не значилось.
Жил я всё там же, в пятиэтажном дворце, построенном на месте старого около ста лет назад. Внешний вид моей резиденции практически не изменился, а вот внутри появилась отделка из современных материалов. В фойе под потолком висела красивейшая хрустальная люстра со множеством электрических лампочек. Имелись два лифта: пассажирский и грузовой, но дальше четвёртого этажа они не шли.
По традиции я занимал весь четвёртый этаж. Секретарей теперь у меня было много. Впрочем, как правило, я имел дело лишь с одним из них — главным секретарём, который заведовал приёмной. Другие выполняли необходимую бумажную работу: читали и систематизировали письма, приходящие на моё имя из разных уголков Империи. Наиболее важные и интересные из них попадали мне на стол, а я уже сам решал, что с ними делать дальше. Иногда лично писал ответ, чаще диктовал его секретарю. Большинство же писем пересылались в соответствующие министерства с просьбой разобраться и, если потребуется, принять меры.
На столе в кабинете стоял телефон, номер которого был известен узкому кругу лиц. Людей же, звонивших на телефон в приёмной, со мной соединял секретарь, предварительно узнававший о степени моей занятости.
Пятый этаж занимал во дворце особое положение. Там работали всего несколько человек, но охрана была очень серьёзная — взвод отлично вооружённых гвардейцев. Все двери постоянно закрывались, и ни один посторонний, будь он хоть Председатель Правительства, не мог туда попасть. Естественно, я мог войти
