— Конечно. Ты сам знаешь не хуже меня: смысл — вот главное, что нужно людям. Деньги, власть, положение в обществе — это частные проявления. По сути человек всегда ищет то, что объясняет его пребывание на земле, что отличает от животного, возвышает над набором простых потребностей — поесть, поспать, произвести потомство… А наше поколение вдобавок пережило самую страшную войну в истории. Всем казалось, что, когда она закончится, ничто уже не будет прежним, начнется удивительная новая жизнь, будут новое небо и новая земля. Но этого не случилось. Когда люди вернулись с фронта, все пошло по-старому: работа, жена, дети, визиты к родственникам, квиддич по выходным, одни и те же дела и разговоры день за днем… Замкнутый круг. Зачем это все? Такими вопросами тогда задавались многие. Среди тех, кого Рэй защищал в силу своей профессии адвоката, не один и не два стали преступниками вовсе не из нужды. Им казалось, что им не хватает риска, азарта, напряжения всех сил — того, что было на фронте. На самом деле это, конечно, не так. Им не хватало важнейшего из того, что давала война, — смысла в жизни… Том мог это дать. Он говорил людям о борьбе и победе, о справедливости и чести, о славе и свободе. И каждый из них слышал в его словах: «Иди за мной, и у тебя наконец будет, ради чего жить и умереть»…
— Да, — я кивнул. — Я понимаю, о чем вы говорите.
Я и сам испытывал это ощущение пустоты и бессмысленности бытия — десятки, сотни раз… С тех самых пор, как Лорда не стало с нами.
— Том прекрасно умел цеплять людей на крючок, — сказала мама, мельком взглянув на меня. — И он учил их верить — вот что самое страшное. Верить в себя, верить в него, верить ему. Когда он находился рядом, казалось, нет ничего невозможного, и прямо сейчас, в следующее мгновение, случится чудо. Но чуда не было, оно так никогда и не приходило. Вместо него впереди ждали лишь грязь, кровь и смерть. Ты знаешь это куда лучше меня — иначе зачем бы с таким рвением стирал себе память? И не надо говорить, что из предосторожности…Ты просто не хочешь вспоминать, кем ты был, что ты делал и куда тебя привела твоя вера.
Я сделал глубокий вдох.
— Прошу вас, давайте не начинать заново. Мы говорили об этом уже тысячу раз. Я не маленький ребенок и отлично понимал, что делаю. И не надо все сваливать на Лорда — я пошел за ним по собственной воле.
Мама не ответила. В убежище было невыносимо жарко и сухо, и, казалось, совсем нечем дышать.
— Вы посмотрели воспоминание? — спросил я наконец, не глядя на нее.
— Да.
— И кто был в подземелье?
— Ты же знаешь. Ты знал это с самого начала. Чем быстрее ты сможешь принять эту истину, тем лучше сможешь защитить Гарри.
— Спасибо, матушка, — я так резко встал, что чуть не уронил стул. — Я подумаю над вашими словами… А теперь, с вашего позволения, пойду, только возьму пару снимков. Потом верну.
Она молча кивнула. Я взял две колдографии: первую, с которой Том Риддл улыбался мне ясной победной улыбкой, — и последнюю, где он отрешенно и безучастно смотрел в серое небо. Спрятав снимки в карман, я вышел в коридор, мимо наяды с кувшином. Стоило мне сделать пару шагов, как вход в тайник исчез из виду — вместо него опять были окно, и лужайка, и беззаботный солнечный свет снаружи.
***
Настроение после беседы с матерью было хуже некуда, а ведь надо было еще поговорить с Гарри. Дольше тянуть было нельзя. Но повидаться наедине нам удалось только вечером.
Я нашел Гарри в парке, когда уже смеркалось. Устроившись в беседке недалеко от дома, он зачищал мелкие царапины на метле. Рядом на скамейке были расставлены баночки и склянки, валялись испачканные тряпки, сильно пахло полировкой.
Услышав шаги, Гарри сказал, не оборачиваясь:
— Ральф, я сейчас. Слушай, банки с лаком нет в кладовке! Ты не знаешь, куда…
Тут он поднял голову и фыркнул, сдувая челку с глаз. Потом медленно поднялся, но стоял молча и холодно смотрел на меня.
— Я пришел перед тобой извиниться,— начал я.
— Да ну? — саркастически спросил Гарри. — За что бы это?
Мне тут же захотелось его оборвать, чтоб не разговаривал со мной в таком тоне. Но я сдержался и ответил:
— За то, что я тебе наговорил в лазарете.
Потом сдвинул банки на край скамейки и уселся. Гарри остался стоять, опираясь о резную стену беседки и скрестив руки на груди. В такой взрослой позе он выглядел ужасно смешно.
— Ну, что вы, сэр… Все в порядке, никаких обид.
— Я был не прав, — продолжал я гнуть свою линию.
— Пап, чего ты хочешь? — перебил Гарри.
— Помириться, — ответил я с обезоруживающей улыбкой.
— А я не хочу, — буркнул он и потянулся к метле, неудачно задев при этом одну из банок. Та грохнулась на пол, на досках расплылось вонючее озерцо полировки. Гарри раздраженно схватил тряпку и попытался вытереть лужу, но только сильнее размазал.
— Давай помогу, — я вытащил палочку.
— Не надо, — огрызнулся он, отбросил тряпку и сел прямо на пол, обхватив колени руками.
“Все меня достали, видеть никого не хочу”, — говорила его поза.
