наблюдавший с берега эту картину, повернулся к своему собеседнику, обнажив в улыбке ряд не слишком белых зубов. Зубов кое-где не хватало, — медленно разворачивается, места не хватит.
— Я думаю, успеет, смотри, почти миновал, — собеседник Эвдора, исполненный достоинства, богато одетый человек, поглаживал окладистую бороду. Оглянулся куда-то назад, суматошно замахал руками, — как ты несешь, олух, как ты несешь! Побьешь мне все кувшины! Дропид, куда ты смотришь!
Бритоголовый, кряжистый надсмотрщик в кожаной безрукавке, оскалился, выхватил из-за пояса кнут, подскочил к группе рабов, вереницей спускавших по шатким сходням со стоящего у причала аката[10] большие тюки и амфоры, стегнул одного из них и выругался. Купец удовлетворенно отвернулся, вновь приобретя солидный облик.
— Заклад? — живо протянул ему руку моряк, — на 'оленя'?
'Оленем' называлась серебряная тетрадрахма с изображением царя Митридата в профиль на одной стороне и пасущегося оленя, на другой.
— Идет, — усмехнулся купец.
— Сразу давай, — засмеялся Эвдор, — в чем-чем, а в этих делах я никогда не ошибаюсь.
— Поглядим.
— Ну-ну, — моряк повернулся в сторону зерновоза, сложил ладони раструбом у рта и прокричал. — Эй, на корме? Весло тебе в заднице зачем? Давай, шевели задом, первый раз замужем, да?!
Купец скривил губы, искоса глядя на веселящегося моряка. Несколько человек поодаль, так же, как и они, праздно наблюдающих эту сцену схватились за животы.
— Тебе бы в театре, в хоре, петь, — заметил купец, — голосина-то у тебя.
Над бортом появилась чернобородая физиономия кормчего, он бегло оглядел берег и погрозил кулаком. Моряк согнулся пополам от смеха. На верхней палубе зерновоза пошло какое-то движение. К кормчему подлетел человек, и что-то закричал ему прямо в ухо. Тот немедленно исчез. Через секунду раздался рев проревса:
— Табань! Оба борта табань, бездельники!
Весла уперлись в воду, но зерновоз по инерции прокатился еще половину плетра[11]. Потерял ход он, уже почти врезавшись в связку крутобоких торговых парусников.
— Давай деньги, — протянул руку моряк.
— Нет, еще поглядим, — возразил купец, — я думаю, они развернутся.
— Не на что тут уже глядеть, — проворчал моряк.
— Нужно немного отдать назад, а затем снова вперед и влево, — с видом знатока проговорил купец.
Эвдор усмехнулся. Возле зерновоза появилась маленькая лодочка. В ней сидело двое людей. Один из них, проворно взобравшись на палубу стронгилона, протянул кому-то из команды толстый канат и так же быстро спустился вниз. Лодка исчезла. Через несколько минут, возле медленно дрейфующего судна, появилась десятивесельная эпактида[12].
— Сейчас канатом зацепят, давай деньги, — моряк нетерпеливо совал ладонь прямо в лицо купца.
Купец раздраженно отмахнулся от него и огорченно повернулся к одному из своих, стоящих поодаль помощников. Щелкнул пальцами. Помощник подбежал к нему, на ходу развязывая толстый кожаный кошель.
В подтверждение слов Эвдора, эпактида, осторожно маневрируя, стала удаляться от зерновоза. Между кораблями из воды возник буксирный канат, натянулся. Стронгилон вздрогнул и начал разворачиваться.
Купец, поджав губы, отсчитал в ладонь Эвдора три римских денария.
— Чего-о?! — возмутился моряк, — договаривались на 'оленя'!
— У меня только римские, — пробурчал купец, — у менял идут как три денария за тетрадрахму.
— За какую, родосскую? Да в ней четыре денария, а в аттической все пять!
— Пять? — возопил купец, — богов побойся! Четыре денария, больше не дам!
— Ладно, — усмехнулся Эвдор, скосив глаза на борт купеческого судна, украшенный изображением черной лошади, — давай четыре.
Купец, как видно, не из захудалых. Не каждый из торгашей возил товары на весельном акате, команда которого, за счет гребцов, гораздо больше команды парусника. А всем надо платить. Зато нет зависимости от ветров и выше шансы уйти от пирата. Поэтому акат — популярная посудина, хотя позволить себе подобное владение могли лишь зажиточные купцы. Что, впрочем, не делало их менее скупыми.
Купец, скрипя зубами, вложил в ладонь моряка четвертую монету. Эвдор зажал деньги в кулаке, мысленно возблагодарив Гермеса, покровителя купцов и воров, за то, что с завидной регулярностью встречаются в людях такие, казалось бы, несовместимые качества, как богатство и легковерие. Купец, расставшийся с недельным заработком гребца боевого корабля, даже не поинтересовался, способен ли его противник в споре выложить такую же сумму в случае проигрыша.
— Хорошее, как я гляжу, у тебя судно, — сказал моряк, — зовется, поди, 'Меланиппа'[13]?
— Что? — снова повернулся к Эвдору купец, уже успевший про него забыть, — а, да, 'Меланиппа'.
— Хорошее судно, — повторил Эвдор, — я бы нанялся к тебе, уважаемый.
— С чего бы это? — недоверчиво спросил купец.
— Да вот, без работы прозябаю. Моряк я опытный, а ты на вид не похож на скупердяя. Откуда будешь- то?
— Из Истрии, — пробурчал купец, — только мне люди не нужны, у меня хватает.
— Хватает, ну и ладно. Да и Истрия, пожалуй, далековато. Правду говорят, что у вас там море замерзает зимой?
— Врут.
— Вот и я так думаю. Это же какая лютая должна быть зима, чтоб море-то замерзло. Я вот думаю, римляне уже и до Истрии дотянулись?
— С чего ты взял?
— Так ты римскими денариями расплатился.
— А, да не... это я... — купец вдруг спохватился, — а тебе-то что? Ты кто, вообще такой? Подсыл чей? Торговыми тайнами промышляешь?
— Да что ты, богов побойся, какой подсыл. Так, интересуюсь просто, чем ты мне платить станешь. Назад-то когда отбываешь, почтеннейший?
— Не твоего ума дело. Сказал же — не нужны люди. А ну, пошел отсюда! — купец повернулся и окликнул надсмотрщика, — Эй, Дропид!
— Ладно-ладно. Я же так просто, на счет работы интересуюсь. Вдруг кто из твоих людей в каком-нибудь кабаке загуляет. Или соперники по вашему, торговому делу, сманят. Так ты про меня вспомни. А то тяжко наниматься стало. Купцов все меньше. Митридат все торговые пути держит. Пираты проклятые кругом...
Купец отступил на шаг и, оценивающе, оглядел моряка с ног до головы. Голова, подбородок и щеки Эвдора некоторое время назад были выбриты наголо, но сейчас их покрывала короткая колючая щетина. Но это, как и отсутствие пары зубов в улыбке, никоим образом не делало облик моряка суровым и мрачным, напротив, лицо его было открытым, располагающим к приятному общению. Казалось, что стоит ему скорчить страшную рожу, этим он не напугает даже маленьких детей. Под серым хитоном отчетливо проступали мощные мышцы. Этакий добродушный здоровяк.
Подошел надсмотрщик, поигрывая плетью, вопросительно взглянул на хозяина. Купец посмотрел на него, потом снова на Эвдора. Спросил:
— На вид ты не хилый. И грести в такт, по флейте, можешь?
— Могу, на военных кораблях служил.
— Что сейчас не служишь, вроде тут, у вас, война? Ладно. Дней через десять приходи сюда. Филиппа из Истрии спросишь. Там посмотрим...
Моряк снова скосил глаза на рисунок лошади по борту аката, усмехнулся
