Залдас прошел на корму, направляясь к белому, как мел Филиппу, все еще неподвижно сидящему у борта.
— Нет, — отстранил фракийца Эвдор, — не трогай его.
Фракиец хищно оскалился, но отступил в сторону. Подошли Дракил и Аристид.
— Что ты собираешься делать с ним? — спросил критянин.
Аристид красноречиво провел большим пальцем у горла и цокнул языком.
— Нет, — повторил Эвдор, — пусть живет.
— Сдался он тебе, — хмыкнул Дракил.
Аристид присел рядом с Филиппом на корточки и внимательно посмотрел на него.
— Не жилец. По любому, — вынес вердикт пират, — так плакался о своей тяжкой доле у Посидея, а тут такой удар. Посадим его в нашу лоханку, а Эвдор? Все равно нам не нужна. У нас теперь какая лошадка есть!
Аристид похлопал ладонью по красной от крови кормовой палубе 'Меланиппы'. Дракил хохотнул.
— Дай ему, Аристид, пару амфор его кислятины, пусть на Делосе толкнет! Вдруг, снова поднимется?
Филипп молчал, сжав зубы.
— Помогите ему, — сказал кормчий.
Двое пиратов из тех, что присоединились к команде на Родосе стараниями Трифены, подняли Филиппа и помогли ему перейти на рыбацкое судно, которое все еще болталось возле аката, сцепленное с ним канатом. Купец не сопротивлялся и не говорил ни слова, но шел еле-еле, ноги не держали. Пираты оттолкнули посудину шестом. Эвдор подошел к борту.
— Ты неплохой человек, Филипп, хоть и собирался бросить несчастных рыбаков на произвол судьбы, — сказал кормчий, — жаль, что тебе так не повезло. Но ты слишком легковерен, для купца. Такое отличное судно, как 'Меланиппа' не для растяпы, подобного тебе. Я бы даже отдал тебе твои амфоры, но ведь не продашь...
— Будьте вы прокляты, ублюдки! — прорыдал купец.
— Не беспокойся, — невозмутимо ответил Аристид, — мы уже прокляты. Всеми богами. Утешься тем, что пираты долго не живут. Но перед тем как отдать концы, мы на твоей лошадке немного погуляем.
— Да чтоб вы все упились моим вином и потонули, проклятые!
— А вот это вряд-ли, — усмехнулся Эвдор, — лично у меня другие планы.
— Давай, лови своих 'дельфинов', пока не разбежались, — крикнул Дракил и, сунув два пальца в рот, засвистел.
'Меланиппа' удалялась, уходя на северо-восток, против ветра на веслах, с убранными парусами.
— Вены вскроет, — предположил Койон, работая веслом.
— Повесится, — возразил Гундосый, сидевший сзади.
— Заклад? — спросил Койон.
— Как пгавегишь?
— Ну да...
Их осталось восемнадцать. При захвате судна трое погибли и уже отправились на корм рыбам, вместе с покойниками из числа команды Филиппа. Никто особенно не сожалел. Эти люди присоединились на Родосе и еще не были крепко спаяны с командой Эвдора. Обычные бродяги, еле сводившие концы с концами и ухватившиеся за возможность нажиться морским разбоем. Ни боевых навыков, ни хорошего оружия, смерть в первой же драке — так кончали очень многие из тех, кто стремился в пираты. Но в желающих сделать этот столь опасный промысел своим образом жизни, никогда не было недостатка. Их знали под разными именами: сицилийцы, иллирийцы, киликийцы, но принадлежность к народу чисто условна. Эллины, любители все классифицировать, позабыв про свою привычную дотошность, не мудрствуя, распространили дурную славу морских разбойников на всех обитателей тех частей мира, где пираты процветали. Обширный берег, тянущийся от Ликии на восток на четыре с лишним тысячи стадий[38], до Антиохии-на-Оронте, претендовавшей на звание крупнейшего города мира, после Рима и Александрии Египетской, именовался Пиратским. Страна, которой этот берег принадлежал, Киликия — пиратское гнездо, а все киликийцы — разбойники. Вот он еще только до чеки тележной дорос, а уже будущий пират, потому что киликиец. Кто-нибудь видел честного киликийца? Правильно, не бывает честных киликийцев. Три худших слова в греческом языке есть на букву 'К' — каппадокиец, критянин и киликиец.
Отчасти так и было, но, как и все в этом мире, раскрашенном отнюдь не в одни только черные и белые цвета, лишь отчасти. Нацию Пиратского берега уже столетия составляли не одни лишь родившиеся здесь, но многие пришлые, люди без родины, объединенные общим делом, которое в их глазах было источником пропитания не хуже мирного земледелия или скотоводства, разве что более опасным. Они носили имена сотни разноязыких племен, но объединяющим языком был греческий, давший им, помимо прочего, и общее название — пираты.
Такая сомнительная честь досталась Киликии, конечно не случайно. Издревле здесь проходил один из главнейших торговых путей, из Египта и Финикии в Элладу. Где овцы, там и волки, а кое-кто из овец при определенной удаче и сам был не прочь показать клыки, ограбив более беззащитного собрата.
Море бурлило жизнью. Дельфины-белобочки, вечные спутники кораблей, легко обгоняя медленно ползущую 'Меланиппу', весело выпрыгивали из воды, в прозрачной толще которой виднелись темные спинки тунцов, частых спутников дельфиньих стай. Над волнами носились крикливые чайки, ссорящиеся из-за добычи. Солнце, висящее в ослепительно-голубом небе, отражаясь в миллионах мягких зеркал, слепило глаза любому, кто рисковал бросить взгляд на сверкающую дорожку.
В проливе между Родосом и Ликией все лето дули этесии, северные сухие ветры. Морякам это было прекрасно известно и всякий, кто шел этим путем, стремился держаться ближе к малоазийскому берегу, прикрываясь им от неудобных ветров, как щитом. Знал об этой особенности пролива и Эвдор, но не только это вынуждало его держаться северного берега: встреченная родосская триера — не единственная, патрулировавшей здешние воды, а еще можно нарваться на корабли Леохара или киликийцев, которые не погнушаются сожрать собрата. На фоне крутых берегов Ликии акат менее заметен, а встречаться с кем бы то ни было, в данный момент пиратам не с руки. Несколько торговых парусников прошли навстречу, чуть кренясь на левый борт, с туго натянутыми парусами, наполненными встречно-боковым ветром. Хотя кое у кого из его товарищей, окрыленных успехом и ослепленных жадностью, уже образовалась мысль бросаться на все что под парусом, сам Эвдор не допускал сейчас и тени мысли пограбить кого-нибудь. В дымке на горизонте то и дело проявлялись длинные низкие силуэты боевых кораблей и Дракил, обладавший самым острым зрением, влезал на мачту, стараясь получше их рассмотреть. Нанявшийся к Филиппу впередсмотрящим, критянин продолжал играть эту роль. Эвдор правил, остальные сидели на веслах, которых как раз хватило на всех.
Круто зарываясь носом в волны, 'Меланиппа' шла вперед, а всех пиратов шилом в заднице мучил один и тот же вопрос: 'А что же дальше?' Первым его высказал Койон, продолжая ворочать веслом:
— Дальше то что, Эвдор? В Коракесион[39] идем?
— Далековато, — прикинул Аристид.
— Нет, — коротко ответил Эвдор.
— Почему?
— А что там делать?
— Как что? Ты что, один охотиться будешь?
— Да.
— Совсем из ума выжил? Сосчитай, сколько нас!
— Я умею считать, Койон.
— Да ну? И много ты добычи возьмешь с такой командой, а? Пару рыбаков ограбишь?
— Людей еще наберем, охотники всегда найдутся.
— Ну, так и я о том же! Идем в Коракесион.
— Что тебя туда так тянет, Койон?
— К Зеникету он хочет, под крылышко, — сказал Аристид.
