вышел, пожелав Картеру приятного отдыха.
Мэри уже собиралась мыть посуду, когда Джордж зашел в кухню. Не позволив ей шевельнуть пальцем, он все сделал ловко и быстро. Мэри сидела за столом, перед ней стоял полный стакан апельсинового сока. Задумавшись, она даже забыла, что хотела пить. Джордж подсел к ней поближе.
— Уже поздно, Джо! Тебе пора домой. Ты потерял уйму времени! Это не ты, а я должна была приготовить праздничный ужин. Но у меня не было желания это делать. Спасибо тебе!
— Можно подумать, что не будет других дней, когда ты сможешь все приготовить сама и порадовать отца!
Девушка вздрогнула: она боялась, что Джордж догадается о ее решении уехать. Внимательно посмотрев на него, она сказала:
— Мы увидимся с тобой завтра вечером. Надеюсь, что Джузеппе тоже будет.
— Завтра Джузеппе будет отдыхать. Ты увидишь его послезавтра. Он сказал, что очень скучает по тебе.
Послезавтра меня здесь уже не будет, мой любимый, подумала Мэри.
— Джо… — Девушка не успела договорить: тот буквально сгреб ее в объятия и, нежно целуя, прошептал:
— Если ты выставишь меня сегодня за дверь, я залезу в окно!
— Мне кажется, что отец еще не спит, он может услышать…
— Он так устал, что уже засыпал, подходя к спальне. Он ведь еще так слаб после операции… — Джордж прильнул к девушке всем телом; он чувствовал, как его волнение передается ей. Влюбленные, слившиеся в поцелуе, даже не заметили Николаса, зашедшего на кухню. Увидев, чем занимаются молодые люди, тот неслышно вернулся в свою спальню.
Впервые за долгие годы Николас уснул безмятежным сном. Надежда на перемены, замечательная забота Джорджа и праздничный вечер сделали свое дело. Картер уже давно спал, когда Мэри и Джордж на цыпочках прошли мимо его комнаты. Джордж уже знал, где спальня девушки, и уверенно вел ее за собой. Она не сопротивлялась. Только одну ночь они провели врозь, а обоим казалось, что прошла вечность. О прелюдии любви не могло быть и речи.
— Джо, я твоя! Только твоя! — шептала Мэри при каждом движении любимого. Утолив первый голод любви, он прошептал:
— Мэри, моя любимая, я никогда никому тебя не отдам! Даже тебе самой!
— Я люблю тебя, Джордж, — призналась девушка, и слезы потекли по ее щекам. Почувствовав влагу на ладони, Джордж приподнялся на локте:
— Ты плачешь?! Я сделаю все, чтобы это были твои последние слезы, — шептал он, осушая ее глаза поцелуями. Любовники уснули, тесно прижавшись друг к другу.
Мэри проснулась от того, что прямо в лицо ей светило солнце. Посмотрев на часы, она вскочила: было уже девять…
— Джордж, дорогой! Мы проспали! Тебе уже давно надо быть на работе! — тормошила его девушка. Джордж спал очень крепко, а когда наконец открыл глаза, то увидел любимую и притянул ее к себе:
— Это ты, моя невеста! Какое прекрасное утро! — Он зажмурил от удовольствия глаза и начал ласкать девушку.
Мэри еле сдерживала слезы, готовые хлынуть потоком. Как сказать Джорджу, что это последние их минуты наедине?! Она не находила в себе сил. Пусть узнает позже. Днем. Тогда, в деловой беготне, все прозвучит не так больно… Она сама еще должна подготовиться к этому разговору. Мэри обняла Джорджа и прижалась к нему, стараясь каждой клеточкой своего тела запомнить его. Она так пылко и нежно его целовала, что Джордж в восторге открыл глаза и сказал:
— Неужели ты меня так любишь?! Не скучай, вечером мы опять будем вместе! Я буду ждать тебя в ресторане. Приходи, когда тебе будет удобнее. Не обращай внимания на мою занятость, я всегда сумею выкроить время!
Он встал и начал собираться; Мэри следила за каждым его движением. Джордж оделся, подошел к любимой, поцеловал ее и попросил:
— Ты, пожалуйста, выйди первой. Мы же не знаем, проснулся твой отец или нет! — В первый момент девушка не могла сообразить, о чем он говорит, но, вспомнив, что они не одни в доме, кивнула.
Отец был на кухне. Заслышав шаги, он не повернул головы, сделав вид, что ничего не слышит. Когда за Джорджем тихо скрипнула входная дверь, Мэри вошла в кухню, и Николас с деланным удивлением повернул голову:
— Дорогая, это ты?! Я и не слышал, как ты вошла. Доброе утро! Ты хорошо выспалась? — спрашивал отец, показывая всем своим видом, что не знает о том, что Джордж ночевал здесь. Но когда он увидел выражение лица Мэри, смысл его приветствия стал прямым: у девушки был крайне расстроенный вид.
— Что случилось, дочка? Тебя никто не обидел?
— Нет. Просто я завтра уезжаю.
— Надолго?
— Навсегда, отец. Мне здесь больше делать нечего, — сдерживая подступавшие слезы, ответила девушка.
— Жаль. Джордж — хороший парень, и у него серьезные намерения.
— Откуда тебе знать, какие у него намерения!
— Мы с ним вчера перед сном немного поговорили о тебе.
— Обо мне?!
— Да, о тебе! И я сказал, что последнее слово за тобой. Как ты решишь, так и будет.
— Если ты так хорошо знаешь мой характер, то тебе должно быть известно, как мне было плохо, когда ты бросил нас с матерью! — резко сказала Мэри.
Так начался разговор, к которому стремились и которого вместе с тем боялись отец и дочь.
— Мэри, моя родная девочка! Ты знаешь, что я оставлял письмо, перед тем как отправиться в больницу. Ты догадалась, умница, что его не следует читать. Письмо не содержало ответов на все возможные вопросы, поэтому нам лучше всего поговорить. Ты не хочешь выпить немного кофе?
У девушки комок подступил к горлу; едва ли бы она смогла сейчас сделать хотя бы один глоток. Мэри отрицательно покачала головой и с нервным нетерпением ждала, пока отец допьет кофе; потом они перешли в гостиную.
— Ты когда-нибудь слышала название «Конан-Бич»? — с неожиданного вопроса начал отец.
— Мама говорила, что это место, где вы познакомились или провели один из отпусков, что-то в этом роде.
— Да, — подтвердил отец и продолжал: — В этом месте мы провели наш чудесный отпуск. Но именно там началось мое падение.
Мэри смотрела на него, ничего не понимая. Ее колотила нервная дрожь.
— В этом городке я впервые попал на ипподром. Как новичку мне здорово повезло. Я решил еще раз попытать счастья, и мне повезло вторично. Я втянулся в игру. Когда твоя мать попросила меня больше этого не делать, я дал ей обещание, но удержаться уже не мог и тайком продолжал ходить на все бега как одержимый. Первое время мне удавалось как-то выкручиваться, у меня были небольшие сбережения. Но время шло, и они таяли. Ты подрастала, а я все меньше и меньше мог принести денег в семью. Мне становилось не по себе, когда я смотрел в твои доверчивые детские глаза. Каждый раз, отправляясь на ипподром, то обещал себе, что это в последний раз. Жена почувствовала, что я что-то скрываю, и решила, что у меня есть любовница. В первый момент это здорово меня задело. Если она могла так подумать, значит, доверие между нами утрачено; но потом, не находя сил бороться с наваждением, — а иначе тогдашнее свое состояние назвать не могу, — я несколько успокоился, решив для себя, что у меня осталась только ты. Мне грозила долговая тюрьма, и когда я не смог принести домой ни цента, решил уйти. Развод являлся призрачным спасением. Стив проведал о моих походах на ипподром и не бросил меня. Он спас меня от долговой тюрьмы и поддерживал все это время…
— А почему у тебя не сложилась жизнь со второй женой?
— Она была прекрасной женщиной, но постоянного безденежья вынести не смогла. В один прекрасный день я не застал ее дома, а в записке говорилось о том, что если она меня увидит, то не найдет
