свойственная исключительно России на том коротком отрезке времени: медиакратия обогнала по своим возможностям незрелую демократию (тем более что правящий класс не слишком стремился развивать последнюю), а публичная политика, уже ушедшая с площадей, еще не нашла себе пристанища ни в парламенте, третируемом властью и провластными СМИ, ни в партийных структурах, слабых, немощных, неразвитых, непубличных.
Однако всё равно факт остается фактом: в 1997—1998 годах «Итоги» выступали скорее как политический, чем медийный организм, а сам Евгений Киселев в тот период минимально демонстрировал свои политические пристрастия (за исключением некоторых конкретных бизнес-пристрастий стоящего за его спиной Гусинского) и выступал как независимый и влиятельный политик-медиатор или политик-арбитр от СМИ.
По мере приближения выборов или по мере разрастания политических кризисов политик начинает расти (разбухать) почти в каждом журналисте, демонстрируя уже отмеченное мною отличие политика от журналиста: политическая ангажированность становится сущностью действий журналиста, а журналистика — лишь формой ее проявления.
Соответственно в действиях таких журналистов проявляются все стереотипы и нормы поведения политиков.
Ясно, что каждый пишущий журналист есть писатель (как правило, не очень хороший), но в некоторых журналистах писательство преобладает. Самый яркий пример — Максим Соколов, выступающий на ниве политической журналистики (и в печати, и на телевидении), но не воспринимающийся политическим классом как политический аналитик. Именно потому, что писательство, литературная форма подавляют в его текстах и содержание, и огромные исторические знания, им демонстрируемые. Максим Соколов не учитывает того, что
410
ЖУРНАЛИСТИКА, КАК И ПОЭЗИЯ, ДОЛЖНА БЫТЬ НЕМНОГО ГЛУПОВАТА.
Точнее — журналистика не должна быть слишком сложной или изощренной по форме, ибо тогда она как бы отделяется от злободневности, воспринимается как нечто оторванное от сегодняшнего дня — если даже автор ведет разговор о событиях именно этого дня.
Журналистов, в которых преобладает писатель, как правило, писатель-графоман, довольно много. Потому и появляется много журналистских текстов, чтение которых приятно, но не оставляет после себя ровным счетом ничего: ибо до стиля Лермонтова, Гоголя или Набокова они не поднимаются, а до нормальной (то есть полезной аудитории) журналистики «не опускаются».
Писатель от журналистики капризен, бьется за каждый эпитет, не умеет сократить свой текст (всё ему кажется очень важным) и т. п. В общем — он заполняет своими текстами пустоты на страницах и экранах СМИ, создает текстовой фон для собственно журналистики.
Добросовестный писатель (иногда он актуализируется почти в каждом журналисте, кроме самых объективных прагматиков) в журналистике не вреден (хотя иногда я думаю иначе), скорее бесполезен (кроме публицистики, где литературный дар конечно же просто необходим). Не то что сочинитель, особенно злокачественный.
О нем я тоже уже подробно рассказывал. Проще говоря — это просто лжец, с врожденным или благоприобретенным инстинктом врать. А это — большое зло для журналистики, ибо все-таки первооснова ее — передача информации, хоть как-то соотносимой с реальностью, а не полностью высосанной из пальца.
Журналистов-актеров было много всегда, но появление телевидения создало для склонных к лицедейству журналистов сцену, отсутствующую в печатных СМИ.
411
Актеров в нашей журналистике множество. Классическим примером такого актерства были телеспектакли Сергея Доренко в его авторской программе летом и осенью 1999 года.
Возможно, самому Доренко тогда казалось, что он превратился в политика. Да, превратился, но в политика — одного из многих, как и большинство журналистов в тот период, а вот в актера — выдающегося, актера № 1 на тогдашней журналистской и политической сцене.
Журналист — это тот, кто либо передает известные ему и не известные аудитории факты, либо интерпретирует их от имени общества. Актер — тот, кто стремится к успеху у публики. И это — главное. Аплодисменты, слава, шум вокруг твоего имени, восторги поклонников, проклятия (и чем громче, тем лучше) тех, чьим мнением ты не дорожишь, зависть конкурентов и, видимо, эксклюзивный гонорар
— вот что важно для актера.
И, как правило, актер — в жизни далеко не такой возвышенный тип, как на сцене. Чаще всего — циник и прагматик.
Артистические данные Сергея Доренко были исключительными. Он и блеснул, как звезда. Остались другие, менее талантливые, но не меньшие лицедеи. Пара-тройка таких до сих пор собирает свой урожай на ниве политической тележурналистики, но особенно много их, естественно, в журналистике бульварной, связанной с поп-культурой. Тут, почитай, каждый второй человек, носящий звание журналиста, актер или актеришко.
Что главное в этом журналистском амплуа? Конечно, неискренность, конечно, лицедейство.
Этому амплуа я тоже уже посвятил достаточно слов. Отмечу лишь, что провокатор — как правило, актер (по понятным причинам). И лишь самые идейные провокаторы, так сказать провокаторы-профессионалы, уже не играют свою роль, а живут ею.
Это профессиональное амплуа преобладает у тех, кто занимается аналитикой в журналистике.
412
А ею занимаются сегодня почти все, например, в журналистике политической. Но, как и полагается, много званных (политическая журналистика в моде, да и оплачивается неплохо, и вводит тебя в политический класс, а то и в элиту этого класса), но мало избранных. Журналистские тексты, особенно в российской журналистике, как правило, плохо структурированы. Пишутся во многом по принципу либо эссе, либо, еще чаще, акынских песен: что вижу, то пою.
На этом фоне всегда выделяются тексты, во-первых, четко структурированные (что выдает привычку систематического мышления у их авторов), во-вторых, построенные по законам научной логики: гипотеза, тезис, антитезис, синтез, подтверждение либо опровержение гипотезы (если даже это твоя собственная гипотеза); в-третьих, оснащенные дополнительной, кроме расхоже-журналистской, фактурой.
Научность (то есть объективность, непредвзятость) текста неплохо проверяется наличием в нем не слишком специальных, но правильно понимаемых терминов из политической науки. И отсутствием самых примитивных суждений, типа: демократия — это власть народа, а так как у нас народ власти не имеет, то у нас нет и демократии.
Ученость (образованность плюс умение логически и критически мыслить и рассуждать) еще никому не мешала. Для журналистики она опасна лишь в чрезмерных дозах, делающих тексты эзотерическими, закрытыми для аудитории.
Политик и ученый — разные типы журналистов (по преимуществу). Не случайно, эксперты, политологи признавали Евгения Киселева как журналиста-политика, но не как аналитика.
Политик в журналистике — это скорее публицист. А публицистика и аналитика, вещи, строго говоря, противоположные, но в журналистике часто смешиваемые и легко смешивающиеся.
Две ипостаси того, что любят называть расследовательской журналистикой. Тут всё ясно, и проблема лишь в цели, которая ставится журналистом при расследовании. Чаще всего такая цель наличествует и не исчерпывается только поиском истины. Как правило,
413
журналист начинает свою работу желая либо разоблачить, либо оправдать кого-то или что-то. В
