прежде всего те, что предполагают право говорить от имени государственной власти в целом. По официальному протоколу это президент, премьер-министр и министр иностранных дел. Но и многие другие высшие чиновники, прежде всего — представляющие силовые и специальные ведомства, фактически несут это бремя — говорить (давать интервью), не будучи свободными в своих высказываниях и эмоциях. Но посты постами, а занимают их живые люди. Ко многим можно найти подход, если хорошо знать их и политическую реальность. Кроме того, конечно, если человек чувствует себя уверенно в своей должности, он может позволить себе больше, чем другие. Да и демократические традиции уже довольно сильно привились в среде наших высокопоставленных лиц, дабы не ставить крест на официальном интервью, отнеся его к типу обреченно скучных.
На повышенный уровень откровенности можно рассчитывать в беседе с тем политиком, которого ты хорошо знаешь и который знает тебя. Правило это имеет исключения. У меня, например, получилось, совершенно неожиданно для меня, крайне интерес-
338
ное интервью президента Египта Хосни Мубарака — причем по его инициативе. Разумеется, до нашей встречи я очень мало знал о нем, а он, скорее всего, совсем ничего обо мне (мне неизвестно, что доложили обо мне его помощники, когда готовилась наша встреча). Мубарака совершенно не смутило то, что я стал отходить от заранее согласованных вопросов — он говорил свободно, остро, о чем, правда, я сам просил его в начале нашей встречи, критиковал Россию за ее уход с Ближнего Востока и из арабского мира в целом, а в конце разговора даже разрешил не визировать текст интервью в его пресс-службе, но меня самого посмотреть, не слишком ли резок он был в своей критике Москвы.
Чаще, конечно, интервью глав государств и правительств зарубежных (исключая СНГ) стран идет исключительно по протоколу.
С «нашими» (из СНГ) президентами и премьер-министрами, с теми, кого знаешь ты и кто знает тебя, в этом смысле гораздо легче и интереснее. Впрочем, многие и в России умеют (умение это, однако, нельзя отнести к разряду большого искусства) говорить, отвечая на любой вопрос журналиста, только то, что считают нужным, уходя даже и от сути вопроса. Такие политики (себя они считают особо профессиональными), давая интервью, помимо демонстрации своей «открытости прессе», в сущности лишь проявляют приязнь к тому или иному журналисту или СМИ, которое он представляет, но ничего не дают аудитории.
Интереснее (чисто журналистски, ибо политически интересно любое интервью высших должностных лиц государства), интереснее, конечно, брать интервью у тех политиков, которые в принципе склонны к откровенности с тобой. Но и тут встречаются разные уровни открытости. Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев, например, с которым у меня давно сложились очень хорошие, я бы даже сказал, дружеские отношения, избрал меня лично и «Независимую газету» того периода в качестве трибуны для публичных обращений к российскому руководству и российской образованной публике. Это, естественно, почти всегда делало наши с ним беседы (а их было немало) острыми и интересными.
Евгений Примаков, в бытность свою премьер-министром (а это всего 8 месяцев), дал всего лишь одно интервью российским печатным СМИ, а именно мне для «Независимой газеты». Хотя
339
к самой газете, считая ее (в общем-то безосновательно) «рупором Березовского», он относился крайне критически. Но интервью не получилось очень интересным. Дело в том, что Евгений Примаков относится к тем политикам, которые, во-первых, исключительно осторожны в своих публичных выступлениях (за исключением форс-мажорных обстоятельств), а во-вторых, к тем, которые тебе лично, по-дружески, готовы рассказать многое, но всегда дают понять, что большая часть сказанного — не для печати. Это, кстати, тоже нужно ценить и никогда не злоупотреблять доверительностью отношений с большим политиком. Раз сказано «Это только для вас», так и должно быть. Тем более что то, что говорится «только тебе» (иногда, впрочем, это столь же «доверительно» говорится и другим), составляет ценнейший капитал эксклюзивных знаний политического журналиста.
А вот президент Путин, несмотря на свою первую профессию, на мой взгляд, более чем откровенен в своих интервью. Особенно если следить за его эмоциями. Он не из тех, кто умеет (или желает) скрывать свое отношение к разным людям и к некоторым вопросам. Он почти никогда, в отличие от многих других, не избегает ответа на острый вопрос по существу, если только вопрос для него не чрезвычайно неприятен (это сразу видно по его лицу — и тут он может ответить очень резко и одновременно обтекаемо-неискренне). В целом интервью Путина, если он даже мало что сказал нового, никогда не пустые. Не случайно их так любят, и не без пользы для публики, анализировать комментаторы. Словом,
ИДЯ НА ИНТЕРВЬЮ, ДАЖЕ САМОЕ ПРОТОКОЛЬНОЕ, ВСЕГДА НУЖНО ОРИЕНТИРОВАТЬСЯ НА МАКСИМАЛЬНУЮ ЦЕЛЬ, ДАБЫ ДОСТИЧЬ ХОТЯ БЫ МИНИМАЛЬНОЙ. МАКСИМУМ - ЭТО ПОСТАРАТЬСЯ ПОЛУЧИТЬ ОТ ИНТЕРВЬЮИРУЕМОГО ТО, ЧТО ОН НИКОГДА РАНЬШЕ НЕ ГОВОРИЛ, А ЕЩЕ ЛУЧШЕ - ТО, ЧТО И НЕ ХОТЕЛ ГОВОРИТЬ.
Иногда это удается. В этом случае бывают и крупные удачи (главным образом тогда, когда это нужно самому интервьюируемому). Все-таки хорошо известно, что язык дан политику для того, чтобы скрывать свои мысли и маскировать свои действия. Совершенная правда то, что в технике получения интервью у журналиста много схожего со следователем. И, соответствен-
340
но, можно выделить два метода «изъятия интервью» — метод доброго следователя и метод злого следователя. При этом только не надо забывать, что метод злого следователя эффективен лишь по отношению к тем интервьюируемым, которые находятся в какой-то зависимости, пусть временной (например, их заклевала пресса и есть необходимость как-то разъяснить свою позицию или свои действия широкой публике), от журналиста. Интервьюируемый все-таки не подследственный и чаще всего даже не подозреваемый. В конечном итоге (что, как правило, не учитывает аудитория) те, у кого берут интервью, имеют гораздо больше просьб о встрече от разных журналистов, чем дают согласия на такие встречи. Так что очень часто оказывается, что скорее журналист зависит от интервьюируемого, чем наоборот.
В заключение — о трех самых распространенных ошибках, допускаемых (вольно или невольно) журналистами при работе в жанре интервью:
• первая — подыгрывание интервьюируемому: по неопытности, из-за партийных и личных пристрастий или из-за завороженности его славой или авторитетом;
• вторая — неумение поставить острый или новый вопрос, когда сам интервьюируемый дает к этому повод и даже вроде бы ждет такого вопроса;
• третья — полная передача инициативы в руки интервьюируемого;
Следствие всех трех ошибок — пустые, неинтересные, банальные интервью.
Вообще хочу дать простой рецепт того, как отличить хорошее интервью от плохого. Возьмите текст опубликованного интервью, вырежьте из него ножницами все вопросы журналиста и прочтите то, что осталось. Если вы не почувствуете, что что-то в тексте потеряно, это значит, что журналист был просто не нужен. Хватило бы и бездушного диктофона.
341
Поговорим о статье, венчающей иерархию журналистских жанров. Почему? Сейчас мы это поймем.
Информация — это сообщение о событии. Репортаж — рассказ о длящемся событии, комментарии к которому позволительны лишь в тех пределах, в которых это событие необходимо вписать в общий или специальный, но объективный контекст и наметить возможные причины и последствия произошедшего. Интервью — неискаженная передача слов и мыслей другого человека. То есть, строго говоря, во всех трех случаях журналист должен не говорить то, что он думает, а лишь пересказывать увиденное или услышанное.
Это происходит потому, что аудиторию интересуют прежде всего мнения и идеи людей известных или авторитетных — такие люди, как правило, сами в СМИ не работают, но пишут для них статьи или дают интервью. Кроме того, журналисты цитируют публичные и непубличные (если удается) выступления этих людей, удовлетворяя тем самым законный интерес аудитории. Словом, я вынужден сформулировать неприятную максиму:
МНЕНИЕ ЖУРНАЛИСТА АУДИТОРИЮ НЕ ИНТЕРЕСУЕТ - ДО ТЕХ ПОР, ПОКА ЭТОТ ЖУРНАЛИСТ НЕ
