благородные и справедливые, убив ее, станут сами убийцами. Так оно и вышло, и еще не огрубевший д'Артаньян, самый от Миледи пострадавший, пытался остановить своих друзей. Но они не притормозили
— и весь второй том спасались от Мордаунта, сына Миледи. Хорошо еще, что Мордаунт не оставил наследников, а то хватило бы вендетты и на третий том.
Мудрый Бернард Шоу в «Цезаре и Клеопатре» приходит к тем же незамысловатым выводам. Там философ и политик Юлий Цезарь признает убийство в порядке самозащиты легитимным, но называет «отвратительным спектаклем» вынесение смертного приговора даже голодному тигру-людоеду. Всё верно: смертная казнь способствует росту преступности. Вместо одного убийцы мы получаем их целую кучу: судьи, присяжные, прокуроры, «исполнители» из персонала тюрьмы, а заодно и народ данной страны, именем которого выносят приговор. Ведь в США процедура приведения приговора в исполнение предусматривает фразу: «Боже, спаси народ штата А... В... С...» И все они становятся убийцами. Или палачами (что не лучше). И если преступник убивает по недомыслию или потому, что он изверг и садист, то что сказать об обществе, практикующем смертную казнь? Что оно слабоумно или состоит из извергов?
Стивен Кинг в своей «Зеленой миле» создал потрясающие, ужасные доказательства невозможности для персонала тюрьмы казнить на электрическом стуле даже заведомых злодеев. Их злодеяние — в про-
365
шлом, а злодейство их «легитимных» палачей — в настоящем. Человека нельзя к этому принуждать. Он может перестать быть человеком. Как герой Кинга надзиратель Перси.
Мы все знаем, что в России многое делают по просьбе трудящихся. Трудящимся вернули сталинский гимн, войну в Чечне, шпиономанию, милитаризм, портреты вождя, культ личности. Осмелюсь робко понадеяться, что им откажут хотя бы в удовольствии снова танцевать от расстрельной «стенки».
Новое время № 21/2002
366
Журналистика довольно быстро стала профессией для масс, хотя и не была таковой в младенчестве. Будучи в нежном возрасте, журналистика работала на элиту. Но потом...
Как только журналистика, особенно через ТВ, охватила своим влиянием фактически 100% взрослого и детского населения развитых стран, она почти полностью переключилась на работу на массы. А там, где массы, там игра превалирует над серьезным делом и серьезным искусством, каким, в частности, одно время пыталось стать телевидение.
Словом, не буду особо вдаваться в предысторию, но игры постепенно вытеснили из эфира многие серьезные передачи и сейчас, по сути, стали главным жанром тележурналистики, в частности, естественно, и потому, что, наряду с кинофильмами и трансляцией крупных спортивных соревнований привлекают наибольшую аудиторию, обеспечивая и максимальные рекламные доходы телеканалам.
Теория игр (я имею в виду, разумеется, не математическую теорию игр, а культурологическую) достаточно специфична и я не собираюсь ни излагать ее, ни сочинять самому. Кроме того, насколько мне известно (хотя, может быть, я и заблуждаюсь в этом), ничего более или менее капитального о жанре игры в СМИ не написано. Я даже не слышал, чтобы кто-то выделял игру как особый жанр журналистики. Я не телекритик и до сих пор не считаю себя, несмотря на некоторые к этому показания, достаточно профессиональным телеведущим (или тележурналистом). Поэтому, оправдывая отрывочность и, возможно, пред-
367
варительность собственных мыслей относительно игры как жанра журналистики, воспользуюсь для изложения наброска теории игры как жанра СМИ своей любимой и уже знакомой слушателям этого курса формой тезисов. Но до того — одна журналистская история, цель рассказа которой станет понятна несколько позже.
Где-то в начале 80-х годов я, тогда работавший в агентстве печати «Новости», главной организации, занимавшейся советской печатной внешнеполитической пропагандой, получил задание поехать в город Тольятти и написать очерк о молодой работнице Волжского автозавода. В Тольятти я отправился с моим другом фотокорреспондентом Юрием Рыбчинским, человеком тертым и опытным. Он должен был проиллюстрировать мой текст.
В парткоме автозавода нам быстро подобрали кандидатуру героини моего очерка, который должен был показать интересную и насыщенную событиями жизнь молодой работницы заводского конвейера. Звали девушку (ее имя запомнилось мне, думаю, навсегда) Валентина Бажайкина. Было ей года двадцать два. Жила она в общежитии, ибо родом была из какого-то небольшого городка.
Заглянув на ее рабочее место, а затем в общежитие, мы с фотокором поняли, что ничего не то что выдающегося, но даже и интересного не увидели и не увидим. К тому же и сама героиня была девушкой скромной, неразговорчивой, без всяких претензий и далеко идущих планов. Словом, вся ее биография уместилась бы в один абзац, жизнь была исключительно прозаичной: работа и общежитие, да самые элементарные развлечения типа посещения кинотеатра и танцев. Тольятти того периода, не знаю как сейчас, совсем не был центром культуры, а если бы даже и был, к культуре нашу Валю Бажайкину не тянуло. Кажется, у нее даже не было молодого человека. Во всяком случае нам она его показывать не собиралась.
Итак, максимум, что мы могли выжать из жизни этой девушки для родной советской внешнеполитической пропаганды, — это пару страниц скучного текста и две фотографии: портрет просто и портрет на рабочем месте — на фоне полусобранных «Жигулей».
368
Редакционное задание, однако, было вполне капитальным: полновесный очерк, причем богато иллюстрированный. И задание было выполнено. Причем на ура.
В первый же вечер, проанализировав в гостиничном номере всю бесперспективность нашего положения, мы решили сочинить нашей Вале новую жизнь. Причем сочинение это должно было опираться исключительно на реальности города Тольятти. Правда, на те реальности, с которыми Валя Бажайкина не сталкивалась, но в принципе могла бы столкнуться.
Следующий рабочий день мы потратили на изучение всего, что было в городе помимо автозавода и общежитий. И обнаружили: неплохой самодеятельный театр, дом моды, несколько художников, регулярно устраивавших выставки. Мы познакомились и договорились с руководителями этих центров культуры, а заодно и с мэром Тольятти о том, чтобы все они в ближайшие два дня приняли нас вместе с нашей героиней.
Короче говоря, большой иллюстрированный очерк получился у нас таким. Закончив работу, Валя Бажайкина идет не в общежитие, а в самодеятельный театр, в котором пока не играет, но собирается играть; далее она заказывает себе платье в доме моделей; на следующий день идет на выставку местных художников, где знакомится с одним из них, и он начинает писать ее портрет. В завершении всего Валя Бажайкина встречается с мэром Тольятти, который рассказывает молодой рабочей о перспективах развития города. Всё это снимается на фотопленку, создавая большой иллюстрированный ряд.
Привезенный в Москву материал был с восторгом встречен в редакции и опубликован абсолютно во всех газетах и журналах, издаваемых агентством печати «Новости» за рубежом.
В общем-то это была ложь. Ибо до нас Валя Бажайкина не посещала ни одного из этих мест и даже, кажется, не подозревала об их существовании. Но, с другой стороны, ничто не препятствовало тому, чтобы она их посещала. Даже платье, которое мы ей подобрали в доме моделей, она вполне могла бы купить на свою зарплату. Конечно, без нас ее вряд ли бы принял мэр города, да и художник, скорее всего, не взялся бы писать ее портрет без нашей просьбы, ибо девушкой она была хоть и миловидной, но вполне стандартной внешности.
369
Не стану скрывать, что некоторое время меня смущала моральная сторона нашего журналистского подвига. В конце концов, не забывая, впрочем, эту историю никогда, я успокоил себя тем, что мы создали некую журналистскую фантазию, но всю построенную на реальности, чем собственно и должна заниматься профессиональная внешнеполитическая пропаганда. Ведь кто-то играет в самодеятельном театре, заказывает платья в местном доме моделей, даже мэр время от времени принимает простых граждан, тем
