по безмолвной синеве, он приблизился к большему из Балеарских островов, намереваясь перезимовать в этом своем традиционном пристанище. Но, завидев издалека хорошо знакомую им личность, балеарцы закидали пунийцев камнями из пращей. Распять всех пращников было делом весьма хлопотливым, потому Магон, видимо, отложив это мероприятие до лучших времен, причалил к меньшему из островов, население которого было не столь многочисленным и воинственным, а следовательно, более покорным. Там пунийцы и вытащили свои корабли на берег до будущей весны.
26
Тем временем из Гадеса в Тарракон к проконсулу явилась делегация для переговоров о сдаче города римлянам. Принятие капитуляции от Гадеса, служившего пунийцам последним оплотом, стало заключительным делом Сципиона в Испании. Вскоре после этого из Италии прибыли его преемники: Луций Корнелий Лентул и Луций Манлий Ацидин, принадлежащие к дружественным Сципиону фамилиям. Публий передал им управление провинцией и начал собираться на родину. Рассказывая о положении в Испании новым проконсулам, которые еще, однако, не были консулами, Сципион откровенно поделился с ними своими знаниями о местных условиях, без сожаления раскрывая добытую им в трудах информацию. Как человек, обладающий истинными достоинствами, он не боялся, что кто-то затмит его славу, опираясь на его же собственные достижения.
Ввиду завершения войны в Испании здешний воинский контингент подлежал сокращению. Пользуясь этим, Сципион, наряду с ветеранами, заслужившими отдых, отобрал для возвращения в Италию несколько тысяч лучших солдат, на которых рассчитывал в будущем. Кораблей в его распоряжении было мало, потому пришлось составить график посменной доставки воинов. Сам Публий, предвидя немало дел в Риме, решил отправляться немедленно. С собою он взял легатов, наиболее отличившихся солдат на случай триумфа, часть добычи и делегации испанских народов из числа наиболее преданных Сципиону.
Проанализировав результаты своей деятельности в Испании, Сципион пришел к выводу о вполне достойном итоге проведенной кампании. Вместе со своими легатами он одолел четырех карфагенских полководцев, выиграл множество сражений, не потерпел ни одного поражения, покорил, а большей частью привлек на свою сторону иберийские племена. Короче говоря, он отбил Испанию у врага и вручил ее своему государству. Есть в его активе и другие удачи, пока имеющие будто бы субъективное значение, но которые в конечном счете тоже должны послужить на благо Отечеству, а именно: он воспитал сильное, преданное себе войско и навел контакты с африканскими народами, причем с теми из них, кто прежде составлял основную силу пунийцев. Наконец, сам он возмужал здесь как полководец и научился особой дипломатии по отношению к варварским народам. Некоторую досаду вызывал только факт прохода полчищ Газдрубала Барки через Испанию и Галлию и вторжение их в Италию. Но если бы римляне избрали пассивный вариант войны и всем войском стерегли Пиренейские перевалы, то карфагенянам за счет численного превосходства не составило бы труда растянуть оборону римлян и пробиться в Галлию силой, тем более, что в таком случае они навербовали бы наемников не только в южной, но и в центральной Испании. При этом неизбежно была бы проиграна и вся испанская кампания.
Кроме того, пожелай карфагеняне любой ценой перебросить испанские войска в Италию, они могли бы осуществить это через Африку, используя флот, ибо, как показала практика взаимных набегов римлян и пунийцев на берега друг друга, уследить за эскадрой в ходе двух-трехдневного плавания невозможно. Однако при таком маршруте подкрепления сразу попали бы к Ганнибалу, расположившемуся на юге Италии, а уж он-то сумел бы распорядиться ими гораздо лучше брата.
Обдумав еще раз сложившуюся тогда ситуацию, Публий решил, что он вел войну верно. Конечно, если бы удалось чуть раньше разгадать намерения Газдрубала, он мог бы догнать противника и уничтожить его еще у Ибера. Но и при осуществившемся варианте событий ему все же удалось значительно ослабить опасность для Италии. Благодаря его действиям поход Газдрубала оказался спонтанным, неподготовленным, основное пунийское войско было разгромлено, и карфагенянину пришлось вести в Италию зеленых новобранцев, запуганных непрестанными поражениями в Испании, что и проявилось у Метавра, особенно — в предшествующих сражению маневрах. Но, при всем том, не стоило сомневаться в проворстве политических соперников в столице, которые не замедлят использовать этот эпизод, за неимением других, в борьбе против него.
От такой мысли у Публия забурлила кровь. В своем воображении он увидел себя в Курии, и ему страстно захотелось новых битв как политических, так и военных. Он тут же призвал ликторов и через них передал распоряжение войску грузиться на корабли. Сципион будто разом переступил порог времени, и Испания оказалась позади, сгинула в прошлом. Более ему нет здесь дела, эта страна на данной стадии исчерпала себя. Как бы там ни было, а война в Испании имеет все же второстепенное значение, и пока он, Публий, гонялся по этим холмам за ординарными пунийскими полководцами, Ганнибал вкушал дары его Родины, и до сих пор Пуниец, поди, и не знает, кто такой Сципион.
Итак, Публий вырос из испанских доспехов, они теснили его душу, которая рвалась в Италию. Сейчас Отечество представлялось ему столь желанным, что даже Эмилия казалась милее Виолы. А такое сравнение было для него сейчас весьма насущным, потому как его нынешняя роль одного из лидеров государства требовала солидности и, следовательно, упрочения семейного положения. «Если она не скучнее Луны, то женюсь, чтобы на выборах меня не изображали мальчишкой», — решил Публий.
Когда все было подготовлено к отплытию, день уже клонился к закату, но Сципиона это не смутило, он взошел на флагманскую квинкверему и дал команду отчаливать. Суда вереницей двинулись к северу, и по левому борту за ними следом, словно провожая их, потянулись испанские берега. Навигационный сезон уже заканчивался, но море было спокойным и голубым, как летом. Давний друг Публия Нептун, с которым он «сотрудничал» еще во время штурма Нового Карфагена, будто устелил водную зыбь мягкими восточными коврами, и плавание проходило успешно. К исходу следующего дня эскадра прошла Пиренеи. Это был предел Испании, далее расстилались галльские равнины. Взглядом Сципион послал последний привет земле, гостеприимно приютившей его на пять лет и взрастившей его доблести.
В Массилии экспедиция сделала остановку для пополнения продовольственных запасов. Горожане приняли римлян радушно и поздравили их с успешным завершением испанской кампании. Сципион выступил перед местным сенатом. Он коротко рассказал о боевых действиях, проведенных под его руководством, и об их итогах, подчеркнув при этом справедливый со стороны римлян характер этой войны, как и в целом всей борьбы с пунийцами. Далее Публий возвестил, что в противостоянии Рима и Карфагена настал перелом, приблизивший долгожданный мир, и в связи с этим в общих чертах обрисовал картину будущего гармоничного устройства ойкумены. Возвратившись потом к теме Испании, он еще раз назвал ее свободной страной, избавленной от пунийского диктата, и призвал массилийцев расширить торговые отношения с городами этой богатой земли.
Обрадованные, что им снова в полном масштабе открыт доступ в Испанию, жители Массилии, в основе своей купеческого города, в порыве благодарности устроили в честь гостей празднества, из-за которых Сципион задержался здесь долее, чем планировал.
Посетив в свободные часы окрестности, Публий живо вспомнил те далекие грозные, но по-своему счастливые, как теперь казалось, времена, когда он семнадцатилетним юношей прибыл сюда вместе с войском, возглавляемым его отцом — консулом того года. Тогда они, узнав на пути в Испанию о походе Ганнибала, попытались перехватить пунийскую армию у Родана, но опоздали… В этих местах Публий впервые лицом к лицу встретился с врагом, а именно, с нумидийцами, вожди которых теперь обещают ему дружбу и сотрудничество. Итак, ныне он, совершив круг, возвратился сюда, придя с противоположной стороны, как бы поменявшись направлением движения с Ганнибалом. Это представилось ему своеобразным символом, означающим крутой поворот в судьбе войны.
Нептун не оставил Сципиона и во второй части плавания, он «вежливо проводил» его до самой Остии. При встрече с Италией Публий по сотне неосознанных ощущений узнал родину, хотя перед ним был, в общем-то, рядовой средиземноморский пейзаж. Душа его, прежде будто перевернутая с ног на голову, сразу приняла истинное положение, отчего бесследно исчезло трудноуловимое ощущение дискомфорта, исподволь томившее его на чужбине.
