наоборот, слишком верят в тебя — сходятся в одном желании: любыми мерами удержать тебя в Италии.
— Каковы конкретно их планы?
— Пока не знаю.
— Ну что же, мы поборемся. Народ за меня. Правда, прибегать к прямой помощи народа — это чересчур грубое средство…
— Да, плебс наш. Они надеялись, лишив тебя почестей триумфа, снизить твою популярность, но просчитались.
— И то верно, обидев нас, фабианцы еще сильнее приблизили к нам простой народ.
— А ты сам тяжело переживаешь эту неудачу с отказом в триумфе?
— Ничуть. Пусть у меня будет в жизни только один триумф, но над Ганнибалом, чем десять — над Газдрубалами. Вот перед солдатами действительно неудобно…
— Это лис, Валерий Флакк, все подстроил.
— Да, Фабий, несомненно, доволен своим учеником.
— Так ты догадался, что он действовал по заказу Максима?
— Он лишь изогнул дугой, нарумянил и подмаслил прямолинейные фразы старца. Да, вот что, Эмилий, проясни заодно мой взгляд на Манлия Торквата. По-моему, он был склонен поддержать нас.
— Он обязательно принял бы нашу сторону против Фабия, если бы не был безгранично предан третьей партии, а именно, своей собственной.
— А как он поведет себя в предстоящем деле?
— Что касается вопроса о триумфе, то тут согласие не требовало от него жертв, в чувстве же справедливости ему не откажешь. А вот по поводу похода в Африку он вряд ли выскажется положительно, ибо, как все старики, излишне боится риска.
— Значит, на него рассчитывать не стоит?
— Да, тут в лучшем случае нейтралитет.
— Нелегкая нам предстоит борьба.
— Да уж, есть над чем попотеть.
— Так идем, попотеем, — с этими словами Публий встал.
— Куда это?
— Как, куда? В тепидарий.
— Ах, ну конечно. Идем, попотеем.
Они возвратились в аподитерий, откуда прямо в туниках прошли в тепидарий, небольшое помещение с закрытыми матовыми стеклами окнами, подогреваемое четырьмя бронзовыми жаровнями. Расположившись на скамьях, друзья молча вкушали искусственный зной, сосредоточенно глядя на раскаленные угли в жаровнях, установленных в центре тепидария на прямоугольном возвышении. Однако окружающие, уже давно искоса посматривавшие на них, теперь сгрудились мощным клином и пошли в наступление.
Со всех сторон Публий услышал упреки своей замкнутости, лишающей сограждан возможности в более живописных, чем в отчете сенату, подробностях узнать о его испанских делах и порадоваться за успехи римского оружия. Ввиду безвыходности положения, Публий принял вызов и целый час с самым беззаботным видом рассказывал о наиболее забавных эпизодах испанской кампании. Особенно детально он поведал о своем визите в Африку, широко разнообразя изложение безобидными подтруниваниями над наивной впечатлительностью Сифакса и едкими остротами по адресу Газдрубала, который якобы так размечтался на пиру получить голову Сципиона, что объелся свининой, воображая, будто уже пожирает врага.
После этой эффектной истории кто-то воскликнул:
— Да, Корнелий, мы здорово здесь пропарились, причем не столько от тепла жаровен, сколько от смеха над твоими шутками! Не мешало бы теперь и ополоснуться.
Публий сразу встал, чтобы не упустить благоприятный момент прервать болтовню. Другие тоже зашевелились, медленно поднимаясь и нехотя расправляя разомлевшие суставы. Тут какой-то юноша с завистью в голосе сказал:
— Вовремя ты родился, Сципион. На твою долю выпали славные дела. А что останется нашему поколению?
— Как, что? — искренне удивился Публий. — Ты, как Александр, всех ревнуешь к славе, считая собственную персону более необъятной, чем вся ойкумена, но это не так, поскольку даже величайшие люди — всего только составная часть мира, и добрым делам всегда широк простор. При вас-то и начнется настоящая жизнь, достойная нашего Отечества.
Тут он всмотрелся в этого тщедушного молодого человека и узнал в нем эллинофила Тита Квинкция Фламинина. Не меняя интонации, он продолжил:
— Мы терпели неудачи, потому что при нас, нашими силами Республика росла, преодолевая переломный период отрочества, а вам предстоит воплотить свои таланты в жизнедеятельность взрослого государства.
— Ты, Публий, сравнил меня с Александром, и в самом деле моим любимым героем, — отозвался Фламинин, — правда, сравнил не в лучших его качествах, но, может быть, когда-нибудь ты удостоишь меня уподоблением ему и в достоинствах…
— Весьма охотно. Но будет еще лучше, если я сравню тебя не с Александром или Пирром, а — с Манием Курием или Клавдием Марцеллом.
Тем временем посетители тепидария в большинстве своем перешли в кальдарий, следующее банное помещение, предназначенное для принятия горячих ванн. Эмилий и Сципион сами, без помощи рабов, натерлись оливковым маслом и последовали за остальными в кальдарий. Там они встали в неглубокий круглый бассейн с мощным фонтаном посередине, в растекающихся теплых струях которого несколько человек смывали пот — плод усилий предшествующего часа. Друзья ополоснулись под этим душем и погрузились в горячую воду основного бассейна, причем Публий по обыкновению выбрал место поближе к входной трубе, из которой поступала свежая вода.
Глядя на младшего товарища, Эмилий никак не мог узнать в нем теперь бесшабашного остряка, совсем недавно развлекавшего целую толпу веселыми россказнями, он был сумрачен и сосредоточен. Два- три раза Публий ответил Марку невпопад, после чего тот перестал его тревожить. Так продолжалось долго. В залах терм уже зажгли многочисленные светильники, пришли новые посетители, прежние разошлись, а Сципион все так же монотонно плескался в мутных волнах.
Наконец он выбрался на каменный пол и сказал Эмилию:
— Я знаю. Идем.
Немного обсохнув в тепидарии, они вернулись в холодный бассейн, и Публий, сразу повеселев, с размаху бросился в его воды. Эмилий не рискнул после горячей ванны принимать холодную и, кутаясь в тунику, присел на бронзовую скамью. Публий, совершив несколько кругов вдоль берегов водоема, как гладиатор на арене перед боем, стал агитировать товарища отведать даров Нептуна или, точнее, кого-то из его легатов, отвечающего за пресные водоемы. Эмилий отнекивался. А Публий принялся красочно восхвалять орнаменты и картины на стенах. Он напыщенно восторгался уродливыми триремами, бороздящими блеклую синюю краску, дельфинами, прыгающими выше бортов, и забавными морскими конями неестественной величины, везущими в упряжке крылатых купидонов. Эмилий от неожиданности даже не сразу сообразил, что его друг просто-напросто пародирует поэтов. Между тем Публий подошел к Марку и, ткнув рукою в круглый живот одного из купидонов над его головой, сказал:
— Вот с этим типом я недавно познакомился, но об этом после.
— Да, сначала объясни, что ты узнал в кальдарии.
— Помнишь, я тебе говорил о сторонах света?
— Помню. Причем ты здорово допек меня такими умствованиями.
— Вкуси еще. Я сделал новое открытие: оказывается, можно с одного направления, скажем с Юга, разом атаковать и Азию, и Европу.
— А кто же Юг?
— Для ответа пройдем на север, в нашу беседку.
