превратившись в банду разбойников. За это самоуправство, неподчинение приказам консулов весь легион, всем наличным составом, был казнен. Так как же следует поступить государству с теми, кто не просто отказался повиноваться его магистратам, а в сговоре с врагами Отечества обратил оружие Республики против нее самой?
Вы молчите, вы потупили взоры, значит, осознали цену своим прегрешениям? Да, действительно, пред вашим преступленьем смолкает человеческий голос, ибо в латинской речи даже нет слов для обозначенья подобной гнусности. Тут в силах высказаться только визгливые розги и безмолвно- красноречивые секиры.
Найдется ли среди вас кто-либо настолько бесчестный, чтобы искать оправданья? Вы были очень шумны, нападая всей толпою на нескольких трибунов, так способен ли кто-нибудь из вас бросить упрек Родине теперь, когда она вооружена, и справедливость охраняют копья? Изобретательна человеческая природа, изворотлив ум перед угрозой наказанья, и, может быть, идя на казнь, вы до последнего мгновенья будете преуменьшать свою вину, ворча себе под нос, что ваш бессмысленный мятеж не повлек за собою жертв и преступление большей частью как бы осталось в проекте. Но ваша ли в том заслуга? Разве вы добровольно сложили оружие и сдались властям? Нет, вы даже здесь, на этой площади намеревались угрожать мне. Мои офицеры, семеро военных трибунов, рискуя жизнью, взялись укротить ваш разнузданный нрав и удержать вас от кровавых дел. А мы, кому государство вверило легионы и провинцию, посовещавшись, прониклись жалостью… не к вам, конечно, вы ее недостойны, а к вашим семьям, о которых вы забыли, и вместо того чтобы привести настоящие войска и уничтожить ваш лагерь под Сукроном вместе с вами, как подлый Илитургис, решили нейтрализовать ваше безумие, дабы спасти вас вопреки вашим же помыслам. При этом мы подвергали опасности всю провинцию, мы как бы ступали по лезвию меча, ибо, стоило нам в чем-то просчитаться, ошибиться в каких-то мелочах, и зараза мятежа, вырвавшись из вашего притона, разлилась бы по всей Испании. Ведь, что иное могло бы сильнее вдохновить иберов на борьбу, как не междоусобица в наших рядах? Действия легатов и трибунов были подобны поведению самоотверженного лекаря, который, увидев чумного больного, мечущегося в беспамятстве бреда, вместо того чтобы разложить очищающий костер, принялся лечить его, дни и ночи напролет дыша смрадом чумных испарений. Как бы выглядело утверждение этого больного после выздоровления, что он будто бы и вовсе не болел? Так что не стоит похваляться несовершенными злодеяниями, если вас силой удержали от них, в данном случае — силой ума и отваги.
Итак, вопрос, казалось бы, ясен, степень ваших преступлений известна, она диктует и меру наказанья. И вам следовало бы восславить Республику, хотя вы и надругались над нею, за то, что в нашем государстве не применяются к гражданам более жестокие орудия казни, чем розги и секиры, и потому вам не грозят азиатские пытки. Но, к счастью, это не последнее мое слово, обращенное к вам. Возрадуйтесь же еще раз, что носите имя римлян, благодаря чему имеете сограждан, которые не ищут легких путей к выходу из положения, когда речь идет о соотечественниках. Недаром я привел в пример лекаря и больного. Собравшись на совет, мы принялись искать возможность излечить вас от безумия и здравыми вернуть Отчизне, вашим родителям, женам и детям, вашим пенатам и манам. Мы стали рассуждать. Любое преступление подло, но мы постарались ввести градацию и разделить подлость злобного нрава и подлость по недомыслию. Первая, как закваска, малым количеством сеет брожение в большой массе. Дурные люди всегда стремятся жить за счет других, потому-то они и дурные. Ясно, что если они заявят о своих намерениях открыто, то честные люди поступят с ними так, как те заслуживают, потому главное их оружие — ложь. Ею они и пробивают себе путь в жизни. Всякий век и каждая страна, увы, становятся свидетелями одной и той же трагедии, когда многие тысячи людей, внимая кучке подлецов, губят самих себя. Природа порождает авантюристов различного масштаба. Некоторые, из породы Александров и Ганнибалов, полмира готовы погубить в войне, чтобы подмять под себя остальную часть человечества и тем насытить похоть своего тщеславия. Иные вносят смуту в пределах государства. Ложью, а именно двумя ее разновидностями: лестью перед плебсом и клеветою на лучших людей — они вводят народ в заблуждение, втираются к нему в доверие и далее раздувают в людях все самое низкое и мелочное, что есть в человеческой природе, а потом уж властвуют взахлеб, паразитируя на этих, взращенных ими пороках толпы. У других же душонки настолько ничтожны, что в них просто не помещается потребное для подобных дел количество подлости, такие, за неспособностью большего, губят отдельных людей.
Приняв в соображение все это, мы поняли, что и в вашей среде произошло нечто аналогичное, и вас сгноили эти черви. Не все вы носите в себе источник зла, не собственную гнусность изрыгали ваши неразумные глотки, когда вы грозили Республике. В любом сообществе подлых людей всегда меньшинство; паразитов должно быть меньше, чем тех, кого они объедают, ведь в противном случае им не прокормиться. Мы присмотрелись к вам внимательнее и в самом деле выявили ваших вожаков, этих лидеров растления.
Они не ставили перед собою грандиозных задач, им достаточно было торжества над вами хотя бы на несколько дней. Воспользовавшись ослаблением надзора законных военачальников, эти люди распространили среди вас отраву недовольства и возбудили бунт, чтобы, возвысившись над вами, дать, пусть и ненадолго, волю своим дурным наклонностям. Их нисколько не заботило то, что таким поведением они толкают вас на преступленье и ввергают в пучину бед. Более того, сами они рассчитывали, когда наступит день расплаты, затеряться среди вас, отсидеться за вашими спинами и таким образом уйти от ответственности.
Вот кто — истинные виновники всего происшедшего. Причем каждый из них столько же раз совершил измену Родине, сколько человек подбил к мятежу. Они преступники пред государством, нами, легатами и офицерами, солдатами, жизням которых грозил бунт, но более всего они виноваты перед вами. Никакой враг не мог бы причинить вам столько зла, сколько сделали они. Галлы и пунийцы покушаются лишь на ваши жизни, эти же выскочки ради мелочно-корыстных целей пытались не просто отнять у каждого из вас жизнь, но и обратить ее против вас же самих и вам, и близким вашим на позор! Подумайте, к чему они вас призывали. Что было бы, если б мы не пришли к вам вовремя на помощь, если бы мятеж удался! Вы безвозвратно лишились бы Отечества и, как бездомные псы, метались бы по холмам этой, чужой вам страны в поисках пропитанья, со всех сторон навлекая на свои головы проклятья и презренье, вы навсегда расстались бы с понятиями чести, славы, гордости, забыли бы любовь родных, то есть лишились бы всего человеческого и уподобились диким зверям, сохранив людское обличье лишь как напоминанье о своем падении, как вечный упрек самим себе! Вот куда вас вели громкоголосые смутьяны, вот кому вы доверились, в ком увидели своих лидеров, кому вручили фасцы!
Ага, вы озираетесь, ищете в толпе этих негодяев, чтобы скорее расправиться с ними. Успокойтесь, меры давно уже приняты, их изъяли из вашей среды! В том ваше счастье, в том ваше спасенье! Итак, оставайтесь жить на благо Родине, будьте ей полезны, будьте ей верны, в этом залог и вашего благополучия. Но, дабы окончательно протрезветь от хмельных чар мятежного разгула, чтобы излечиться от подобного недуга на всю оставшуюся жизнь, примите напоследок самое горькое и крепкое лекарство. Здесь, в этот час, на ваших глазах произойдет казнь тридцати пяти заговорщиков. И пусть в муках, физических — на трибунале и душевных — на площади, в толпе, родится справедливость!»
Сципион умолк и, отойдя несколько назад, как бы в глубь сцены, сел на свое кресло, всем обликом выражая суровую беспристрастность. В этот же момент войско, оцеплявшее сходку, опустило копья. Провинившиеся солдаты, наконец-то решились перевести дух, но не успели этого сделать: легионеры Сципиона ударили мечами в щиты, и жестокий рокот прокатился над толпою, пронизывая людей от ушей до пят. Снова и снова мечи плашмя опускались на обшитое кожей дерево, и под этот своеобразный барабанный бой на трибунал стали выносить столбы, оковы, розги, секиры и прочие орудия казни. Иногда чей-либо меч попадал по медной обшивке щита, и тогда сквозь тупой грохот прорывался звенящий лязг, словно предвещавший вопли жертв.
Когда столбы были врыты в землю и возле них на видных местах равномерно разложили принадлежности предстоящего ритуала, гром щитов резко оборвался, столь же внезапно, как и начался, и образовавшаяся пустота тишины показалась не менее угрюмой и угрожающей. Вперед вышел глашатай и стал выкрикивать имена осужденных на смерть. Одновременно на возвышение втаскивали нагих преступников, показывали их толпе и затем поворачивали лицом к месту казни. Назвав все тридцать пять имен, глашатай объявил приговор, который тут же, незамедлительно, стал приводиться в исполнение. Осужденных партиями по несколько человек привязывали к столбам, секли розгами до полусмерти и затем
