цензорства в Кампании, присмотрел прекрасный участок возле поселения своих ветеранов Литерна.
Это был сказочный край. Плодороднейшая почва, пышная растительность, мягкий здоровый климат, теплое море и восхитительные пейзажи казались суровым римлянам воплощением персидской мечты о райском саде. Литерн располагался на побережье рядом с одноименной очаровательной речушкой, впадающей в Вольтурн. В четырех милях к югу находился древний греческий город Кумы — родина знаменитой прорицательницы Сивиллы, а за ним по береговой линии следовали Путеолы и Неаполь. Тут же было легендарное Авернское озеро, сообщающееся, согласно мифу, своими недрами с Аидом. За близлежащими холмами виднелась возвышающаяся вдалеке вершина Везувия, украшенная белым султаном горячего дыхания Вулкана. Голубой морской простор с одной стороны уравновешивался видом на синеющую в туманной дымке гряду Апеннин — с другой.
Вот в таком примечательном месте, утопая в зелени виноградников, оливковых и финиковых рощ, находился участок Сципиона, вскоре превращенный им в усадьбу для летнего отдыха, с небольшим хозяйством, обслуживающим лишь внутренние семейные нужды. Так что теперь, когда в Риме наступал период нездоровой погоды, Публий, если его не задерживали государственные дела, с женою, детьми и большим количеством слуг отправлялся на кампанскую виллу, предпочитая ее старым родовым имениям, и предавался радостям первозданной жизни наедине с природой и близкими людьми.
6
Занимаясь и будто бы даже охотно частными делами, Сципион подспудно ощущал измельчание своей жизни. При всей необходимости и особого рода приятности трудов по благоустройству семейного быта он чувствовал неудовлетворенность: его личность имела совсем иной масштаб, ей было тесно в стенах самого просторного дома и в угодьях самого обширного имения. Она простиралась далеко за пределы телесной оболочки и материальных границ, сливаясь с душами целых народов, ее домом было все человечество, что в качестве высшей потребности ставило целью стремление к обустройству именно этого дома. Потому Публий даже в период некоторой переориентации своей деятельности продолжал вникать в государственные вопросы, причем не столько по моральному долгу принцепса, сколько — по зову сердца.
Главной политической темой Средиземноморья в то время была война Рима с Македонией. Сципион не участвовал в ней непосредственно, но вела ее возглавляемая им партия. В этом предприятии Республика пыталась воплотить в реальность идеи, вызревшие в кружке Сципиона в ходе испанской и африканской кампаний. Здесь, на гигантской сцене политического театра изощренного эллинистического мира, проходили проверку сокровенные мысли Сципиона, и одновременно держал экзамен перед всей ойкуменой сам Рим.
Долгое время определявшая облик половины тогдашнего мира греческая цивилизация, истомив себя в бесконечных междоусобицах, растеряла социальный потенциал, растратила впустую моральные силы, накопленные обществом, родившимся в муках первобытного коллективного отбора, так и не достигнув политической консолидации, которая была бы способна оболочкой государственности защищать дряхлеющий народ от внешних посягательств и замедлять его внутреннее разложение, а потому скорее, чем следовало по логике исторического движения, подпала под власть менее развитого, но более сплоченного племени. Лишь необычайная эстетическая одаренность греков спасла их для человечества, позволив эллинской культуре распространиться по свету на гребне волны македонских завоеваний. Так, эта цивилизация в предсмертных конвульсиях сумела произвести смешанное потомство в варварской среде.
Ныне Балканский полуостров являл собою величественное и в то же время удручающее зрелище, как руины знаменитого города, где на пепелище былых дворцов среди оскверненных костей героев рыскали алчные завоеватели и копошились израненные беспомощные горожане.
Теперь сюда пришли римляне, издавна жившие в тесном соприкосновении с италийской ветвью греческой цивилизации, и считавшие себя духовными последователями, а по некоторым легендам, и кровными потомками Эллады. Они вступили на Балканы с чувствами молодого богатыря, стремящегося заступиться за престарелого чудаковатого, наивно-мечтательного, но мудрого и доброго учителя, третируемого грубостью настырного дикаря.
В подобном же духе трактовали свое участие в этих событиях и македоняне, верхи которых давно переняли греческий нрав и образ жизни. Неспроста ведь наставником Александра Великого был Аристотель, а македонские цари называли себя выходцами из Аргоса.
Так что лозунги обеих сторон оказались схожими: и римляне, и македоняне «боролись за свободу Греции». О свободе Греции звонко рассуждали и наиболее сильные эллинские федерации, такие как этолийский и ахейский союзы. Отовсюду несчастным грекам грозили полчища «освободителей», и, чтобы разобраться в обстановке, отличить фальшивые монеты лицемерия от чистого злата правды, следовало внимать не только раздающимся речам, но и верно расценивать поступки, конкретные дела всех сторон.
Открыть военные действия против Филиппа довелось консулу Сульпицию Гальбе. Публий Сульпиций не блистал талантами, и в первый, и во второй раз, он получил консульство не за личные доблести, а благодаря стечению обстоятельств и услугам, оказанным первым людям государства. Это был средний представитель римской аристократии, но, как средний римлянин, он мог добротно вести любую войну и добиваться значительных побед. А действовать в Македонии ему было сподручнее, чем кому-либо другому, так как несколько лет назад он возглавлял римскую экспедицию на Балканы и считался знатоком этого региона. Филипп тоже имел некоторый опыт по части римлян. Однако первое столкновение между двумя великими державами сейчас могло расцениваться лишь как разведка; по-настоящему война начиналась только теперь. Поэтому обе стороны при безусловной вере в собственные силы повели дело осторожно. Борьба шла за выгодные позиции, горные проходы, опорные крепости, а самое главное — за союзников. Те и другие стремились расположить к себе греков, иллирийцев, акарнанов, эпиротов и другие народы, на чьей территории велась война, поскольку при скудости урожаев на здешней каменистой почве, успех в снабжении армии определялся помощью местного населения. Пока же большинство жителей стратегически важной зоны колебалось с выбором, взвешивая свои симпатии и антипатии, Сульпиций опасался углубляться во вражескую страну и держался вблизи портовых городов, через которые осуществлялась связь войска с питающими его землями, а Филипп избрал пассивную оборону, дабы не спугнуть союзников какой-либо неудачей.
После первых схваток уважение противников друг к другу еще более возросло. Македоняне дивились выдержке и дисциплине италийцев, планомерности и согласованности всех их предприятий. Даже сам вид вражеского лагеря четкостью рисунка и царящим там порядком приводил в смущение воинов Филиппа, а оружие римлян и образ их действий в сражении, превращавшие столкновение фаланг в жестокую резню накоротке, шокировали македонян, и они содрогались от ужаса, рассматривая после боя трупы соратников, растерзанные короткими обоюдоострыми италийскими мечами. В свою очередь и римляне еще раз убедились в неприступности македонской фаланги и квалифицированности вражеского вождя.
События развивались с переменным успехом. В нескольких эпизодах Сульпиций вынудил ошибиться Филиппа, а в двух-трех случаях уже царь застал противника врасплох. Но и тому, и другому полководцу не хватило таланта и удачи, чтобы одержать решительную победу. В конце концов, римляне оказались упорнее соперника и заставили его отступить. Сульпиций проследовал с войском по окраинам македонских владений, захватил несколько небольших городков и возвратился к своей приморской базе — Аполлонии. Филипп проделал рейд по Греции, уговорами и угрозами пытаясь склонить эллинов к войне против Рима. Особенно напряженная идеологическая борьба развернулась в Навпакте, где проходило общеэтолийское собрание. Туда прибыли послы и от римлян, и от царя.
Этолия была главной надеждой и наибольшим разочарованием Греции последних десятилетий. Совокупность племен, носящих обобщенное название этолийцев, до последнего времени пребывала в состоянии близком к древнему родовому строю, будучи как бы законсервированной горами, отделяющими ее от путей, по которым шагала цивилизация. Поэтому Этолия представляла собою молодую, нравственно
