большие шляпы. Это, и понимание того, когда не надо держать слово. — Он покачал узловатым пальцем. — Я всегда был слишком чертовски эмоционален. Слишком чертовски лоялен. Но ты? Ты вероломный ублюдок, Темпл.
— Я?
— Ты кинул меня, когда это было удобно, и нашел новых друзей, а потом, когда это было удобно, ты кинул их и профланировал назад и даже не извинился!
Темпл поморгал на это.
— У меня было чувство, что иначе вы бы меня убили.
Коска отмахнулся.
— Детали! Я назначил бы тебя своим преемником через некоторое время.
— Но… никто меня не уважает.
— Потому что ты не уважаешь себя. Сомнения, Темпл. Нерешительность. Ты просто слишком много волнуешься. Раньше или позже тебе придется что-то сделать, или ты никогда ничего не сделаешь. Преодолей это, и ты будешь чудесным генерал-капитаном. Одним из великих. Лучше, чем я. Лучше, чем Сазайн. Даже лучше, чем Муркатто. Хотя ты возможно захочешь завязать с выпивкой. — Коска отбросил пустую бутылку, вытащил зубами пробку из другой и плюнул через комнату. — Отвратительная привычка.
— Я не хочу больше это делать, — прошептал Темпл.
Коска отмахнулся и от этого.
— Ты все время это говоришь. И все же ты здесь.
Темпл шатаясь поднялся.
— Надо отлить.
Холодный воздух ударил так сильно, что он чуть не упал перед одним из стражников, у которого было кислое лицо от того, что пришлось стоять на часах трезвым. Он ковылял вдоль деревянного бока монструозного фургона наставника Пайка, думая о том, как близко он был к удаче, мимо волнующихся лошадей, из ноздрей которых валил пар, сделал несколько мелких шажков к деревьям, звуки попойки за ним приглушились, он сунул бутылку в снег и развязал шнуровку штанов дрожащими пальцами. Черт подери, было все еще холодно. Он отклонился назад, моргая на небо, яркие звезды крутились и танцевали поверх черных ветвей.
Генерал-капитан Темпл. Он размышлял, что бы хаддиш Кадия подумал об этом. Он размышлял, что бы Бог подумал об этом. Как он до этого дошел? У него всегда были хорошие намеренья, разве нет? Он всегда пытался поступать правильно.
Просто его правильное всегда было дерьмом.
— Бог? — завопил он в небо. — Ты там, ублюдок? — В конце концов, возможно Он был тем, что говорил задира Джубаир. — Просто… подай мне знак, а? Хоть маленький. Просто направь меня на правильный путь. Просто… подтолкни меня.
— Я тебя подтолкну.
Он замер на миг, все еще поливая снег.
— Бог? Это ты?
— Нет, болван. — Раздался хруст, когда кто-то вытаскивал его бутылку из снега.
Он повернулся. — Я думал, ты уехала.
— Вернулась. — Шай подняла бутылку и глотнула, одна сторона ее лица была темной, другую освещал мерцающий костер лагеря. — Думала, ты никогда сюда не выйдешь, — сказала она, вытирая рот.
— Ждала?
— Немного. Ты пьян?
— Немного.
— Это работает на нас.
— Это работает на меня.
— Я вижу, — сказала она, глянув вниз.
Он обнаружил, что не завязал ширинку и начал неловко ее завязывать.
— Если так сильно хотела посмотреть мой член, могла просто попросить.
— Несомненно, эта прекрасная штука западает в память, но я пришла не для этого.
— Есть окно, через которое надо выпрыгнуть?
— Нет. Возможно, мне понадобится твоя помощь.
— Возможно?
— Если все пойдет гладко, ты просто сможешь уползти обратно, чтобы топить свои печали.
— Часто ли у тебя все шло гладко?
— Не часто.
— Похоже на то, что будет опасно?
— Не очень.
— В самом деле, не очень?
Она снова глотнула.
— Нет. Очень.
— Это насчет Савиана?
— Есть немного.
— О, Боже, — пробормотал он, потирая переносицу и желая, чтобы темный мир остановился. Сомнения, вот в чем была его проблема. Нерешительность. Слишком много волнуется. Он хотел, чтоб он был пьян чуть меньше. Потом захотел, чтобы больше. Он просил о знаке, разве нет? Зачем он просил о знаке? Он никогда не ожидал получить его.
— Что тебе нужно? — пробормотал он, голос у него был очень тихим.
Острые Концы
Практик Вайл[25] засунул палец под маску, чтобы потереть мелкие ссадины. Не худшая часть работы, но близко к тому.
— Ага, вот так, — сказал он, тасуя карты, словно это могло сделать его руку менее невезучей. — Думаю, она уже нашла кого-то еще.
— Разумеется, если у нее есть здравый смысл, — проворчал Паут.
Вайл почти ударил по столу, потом забеспокоился, что может поранить руку и вовремя остановился.
— Вот что я имел в виду под расшатыванием коллектива! Предполагается, что мы должны присматривать друг за другом, но ты всегда меня порочишь!
— В клятвах ничего не было о том, чтобы я тебя не порочил, — сказал Паут, сбрасывая пару карт и сгребая еще пару со стола.
— Лояльность Его Величеству, — вставил Болдер, — повиновение Его Преосвященству и безжалостное выкорчевывание измен там, где есть, но ничего ни о каком присматривании ни за кем.
— Это не значит, что это плохая идея, — проворчал Вайл, передвигая неудачную руку.
— Ты путаешь то, каким бы ты хотел видеть мир, с тем, каков он есть, — сказал Болдер. — Снова.
— Я прошу лишь о небольшой солидарности, и все. Мы все сидим в одной дырявой лодке.
— Тогда начинай вычерпывать воду и прекращай чертов скулеж. — Паут хорошенько почесал под своей маской. — За все время здесь ты только и делаешь, что скулишь. То еда. То холодно. То твоя маска жмет. То твоя возлюбленная. Мой храп. Привычки Болдера. Характер Лорсена. Этого достаточно, чтобы сделать человека весьма раздражительным.
— Даже если жизнь не была достаточно раздражающей, — сказал Ферринг, который не играл и большую часть часа сидел, закинув сапоги на стол. Ферринга обладал самым неестественным терпением по
