— О чем они поют? — спросила Шай, доставая стрелу из колчана и медленно крутя ее, чувствуя шершавость в пальцах, словно дерево было новой вещью, которую она прежде не чувствовала.
Свит фыркнул.
— О нашей насильственной смерти. Они полагают, до нее рукой подать.
— Это так? — она не могла не спросить.
— Это зависит. — Мышцы челюсти Свита шевелились под его бородой, затем он медленно спокойно сплюнул. — От того, эти трое из основного войска Санджида, или он разделил его на мелкие части.
— И?
— Полагаю, мы сможем посчитать их, когда они прибудут, и если их будет несколько дюжин, значит у нас есть шанс, а если их несколько сотен, у нас, блядь, возникнут серьезные сомнения.
Бакхорм взобрался на фургон, кольчуга хлопала его по бедрам и была ему впору даже хуже чем на вид.
— Почему мы просто ждем? — прошипел он; духи на данный момент забрали его заиканье. — Почему не двигаемся?
Свит медленно поднял на него серые глаза.
— Куда двигаться? Замков поблизости нету. — Он посмотрел назад на равнины, пустые во всех направлениях, и на трех духов, кружащих на границе той мелкой долины; слабое пение раздавалось над пустой травой. — Один клочок ничего ничуть не лучше для смерти, чем любой другой.
— Лучше потратить время, готовясь к тому, что будет, чем бежать от этого. — Ламб стоял высоко на соседнем фургоне. За последние несколько недель он собрал внушительную коллекцию ножей и сейчас проверял их один за одним, спокойный, словно собирался вспахать поле позади фермы, а не драться за жизнь в дикой и беззаконной стране. Более чем спокойный, подумала Шай. Словно это было поле, которое он давно мечтал вспахать, и вот теперь получил шанс.
— Кто ты? — спросила она.
На мгновение он отвлекся на нее от своих ножей.
— Ты меня знаешь.
— Я знаю большого мягкого северянина, который боится ударить мула хлыстом. Я знаю попрошайку, который пришел к нам на ферму в ночи, чтобы работать за сухари. Я знаю человека, который держал моего брата и пел ему, когда у того был жар. Ты не тот человек.
— Это я. — Он перешагнул проем между фургонами, положил руки на ее избитые бедра, и она услышала его шепот на ухо. — Но это не весь я. Не стой у меня на пути, Шай. — Затем он спрыгнул с фургона. — Тебе лучше охранять ее, — крикнул он Свиту.
— Ты шутишь? — Старый скаут разглядывал свой арбалет. — Я рассчитываю, что она спасет меня!
Сразу вслед за этим Плачущая Скала пронзительно крикнула и указала на юг, и они потекли с гребня, как из какого-то кошмара; остатки диких веков, прошедших давным-давно, ощетинившиеся сотней украденных зазубренных клинков, каменными топорами и острыми сверкающими стрелами; и истории о резне, над которыми смеялись, текли с ними; и у Шай перехватило дыхание.
— Нам всем отрежут уши! — завопил кто-то.
— Не похоже, что ты сейчас их используешь, а? — Свит поднял арбалет с мрачной улыбкой. — Похоже, несколько дюжин.
Шай, стоя на коленях, пыталась посчитать их, но у некоторых лошадей на боках были нарисованы другие лошади, на некоторых не было всадников, на некоторых было по двое или были чучела, выглядящие, как люди; к другим была приделана хлопающая парусина, чтобы сделать из них гигантов, разбухших, как утопленники; все плыло и размывалось перед ее рассеянным взглядом; бессмысленное, смертельное и непостижимое, как чума.
Шай подумала, что слышит, как молится Темпл. Она хотела бы знать, как.
— Спокойно! — кричал Савиан. — Спокойно! — Шай с трудом понимала, что он имел в виду. Один дух носил капюшон, покрытый осколками разбитого стекла, которые сверкали как драгоценности, его рот зиял в пронзительном крике. — Стойте и живите! Бегите и умрите! — У нее всегда была склонность бежать, и тонка кишка стоять; и если и было время убежать, все ее тело говорило, что оно настало. — Под этой ебаной раскраской они всего лишь люди! — Дух стоял в своих стременах и тряс оперенной пикой, голый, но раскрашенный, и ожерелье из ушей подпрыгивало и качалось на его шее.
— Стойте вместе или умрите поодиночке! — рычал Савиан, и одна из шлюх, чье имя Шай забыла, стояла с луком в руке, и ее светлые волосы разметал ветер, она кивнула Шай, и Шай кивнула ей в ответ. Голди, точно. Стоять вместе. Поэтому они называются Сообщество, не так ли?
Первая тетива спустилась, панически и бесцельно, стрела упала довольно близко; затем полетели еще, и Шай сама выстрелила, не особо выбирая цель, раз их было так много. Стрелы мелькали и падали в качающуюся траву, и в несущуюся плоть; и тут и там фигура выпадала из седла, или лошадь меняла курс. Дух в капюшоне свалился назад, болт Савиана прошел сквозь его раскрашенную грудь, но остальные столпились у слабого круга из фургонов и поглотили его полностью, кружась, поднимаясь на дыбы и поднимая клубы пыли, пока они и их раскрашенные лошади не стали в самом деле призраками. Слышались их крики и визги и животные вопли, бессмысленные и вероломные, как голоса безумных.
Стрелы падали вокруг Шай, свистели и стучали, одна попала в ящик, другая вонзилась в мешок прямо позади нее, третья осталась дрожать в сидении фургона. Она натянула тетиву, и выстрелила снова, и снова, и снова, стреляла в никуда, куда угодно, крича от страха и злости; и ее зубы сжались, ее уши были полны радостных воплей, и ее слюна горчила. Завязший фургон Лестека стал теперь красным холмом, и вокруг него толпились фигуры, размахивая топорами, ударяя его копьями, как охотники, завалившие какого-то огромного зверя.
Пони, утыканная стрелами, проковыляла мимо, врезаясь в соседку, и, пока Шай смотрела на нее, косматая фигура с шумом прыгнула с бока фургона. Она увидела лишь выпученный глаз на лице, раскрашенном в виде красного глаза, и схватилась за него, ее палец попал в рот, врезался в щеку, и вместе они упали с фургона, катаясь в пыли. Сильные руки обхватили ее голову, поднимая и крутя, пока она рычала и пыталась достать нож; внезапно ее голова взорвалась светом, и весь мир стал тихим и странным, кругом шаркали ноги и душила пыль; она чувствовала жжение, рвущую боль под ухом, закричала, замолотила, и била в никуда, но не могла освободиться.
Затем вес исчез, и она увидела Темпла, борющегося с духом, оба схватилась за красный нож; она вскарабкалась вверх, медленно, как растет кукуруза, обнажила меч, шагнула через качающийся мир и ударила духа, поняв, что это был Темпл, так они были спутаны. Она резанула духа по горлу, схватила его ближе и вонзила меч ему в спину, потащила и протолкнула, царапая кость, пока он не прошел насквозь, а ее рука не стала скользкой и горячей.
Стрелы порхали вниз, нежно, как бабочки, падали среди коров, и те расстроенно фырчали, некоторые в крови и в перьях. Они грустно толкались, и один из старых кузенов Джентили упал на колени с двумя стрелами в боку, одна висела сломанная.
— Там! Там! — И она увидела, как что-то скользнуло под фургоном, когтистая рука, она топнула по ней сапогом и чуть не упала; один из старателей перед ней рубил лопатой; кто-то из шлюх ударял во что-то копьями; они кричали и кололи, словно преследовали крысу.
Краем глаза Шай уловила прореху между фургонами, а за ней шумную толпу нахлынувших пеших духов; она слушала, как Темпл выдыхает что-то на своем языке; рядом с ней стонала женщина — или это был ее голос? Сердце выскакивало из груди, и она сделала шаг назад, будто еще один шаг грязи может стать щитом; все мысли лишь о том, чтобы стоять далеко, в исчезающем прошлом. Тут появился первый дух, с огромным древним мечом, коричневым от ржавчины, сжатым в раскрашенных кулаках, и человеческий череп был на его лице, словно маска.
Затем с рыком, который был наполовину смехом, посреди них оказался Ламб, еще более ужасный для нее, чем любая маска, что могли носить духи. Его качавшийся меч размылся, и лицо-череп взорвалось брызгами черноты, тело обвисло, как пустой мешок. Савиан колол копьем с фургона, колол в визжащую массу, а Плачущая Скала била дубинкой, и остальные резали их и выкрикивали проклятия на всех языках Земного Круга, оттесняя их назад, вытесняя наружу. Ламб махнул снова, разрубив косматую фигуру надвое, отпнул труп, открыв огромную рану в спине, с белыми обломками кости в красном; он кромсал и крошил, а
