отправляешься в дорогу.

Свой самый сумасбродный концерт “Tidus Sloan” дали на бат-мицве** в каком-то непонятном месте. Однажды ночью Адам, Рон и я курили на Ла-Бри-Тар-Питс и встретили одну девчонку, которая предложила нам пятьсот зелёных за то, чтобы мы сыграли на вечеринке её сестры. Когда она поняла, что нам это не так уж и интересно, она принялась как бы невзначай упоминать (drop) имена известных людей, являвшихся «друзьями её семьи», которые намеревались быть на той вечеринке, в том числе и Мика Джаггера (Mick Jagger). Мы продолжали не верить, но в течение (over the course) следующих пары часов она подняла (built up) эту вечеринку до уровня крупнейшего события в Лос-Анджелесе. Поэтому мы запихнули всё наше оборудование и тех друзей, которых смогли, в пикап друга Мэтта и отправились на выступление. Вечеринка проходила в семейном доме, располагавшемся в двух часах езды от Голливуда, – примерно на час сорок пять минут дальше, чем мы ожидали. Дорога заняла столько времени, что к тому времени, как мы добрались до места, мы даже не знали, где оказались. В тот самый момент, когда мы повернули на дорожку перед их домом (driveway), мне показалось невероятным, что в этом доме вот-вот начнётся самая звёздная (star-studded) в этом году вечеринка Лос-Анджелеса. Дом был маленьким, старомодным, в общем, дом дедушки и бабушки. На мебель были надеты прозрачные виниловые чехлы (slipcovers), в гостиной лежал ворсистый ковёр синего цвета, а у стен были выставлены семейные портреты и фарфор. Что до свободного места, то дом было чрезвычайно заставлен мебелью.

Мы приехали накануне вечером и спали в их гостевом домике. С их стороны это был очень гостеприимный жест, но идея сама по себе – кошмарная, и сказать вам по правде, эта приличная еврейская семья выглядела по-настоящему шокированной, когда мы приехали. В тот же вечер для завтрашнего выступления мы установили на веранде наше оборудование, где они уже поставили столы, стулья и небольшую сцену. Затем мы направились, чтобы совершенно убиться (get annihilated) тонной выпивки, которою мы взяли с собой. Мы тихо её потребляли и делали всё, что было в наших силах, чтобы держать себя в руках, но, к несчастью, мы израсходовали наши запасы и были вынуждены вломиться в семейный дом за парой бутылок чего-нибудь, что оказалось бы под рукой. Те бутылки оказались самым худшим из того, к чему мы могли бы приложить свои руки: то, что со своей водкой и виски мы смешали манишевич (Manischewitz)*** и целый букет ликёров, которые никогда не должны были быть выпиты вот так, прямо из горлышка (be downed straight from the bottle), означало начало очень длинного уикенда – длинного для нас, для хозяев дома и для множества гостей, которые появились утром следующего дня.

За ночь наша группа и наши друзья уничтожили гостевой домик до такой степени, что это затмевало, насколько я могу вспомнить, почти любой случай, в котором оказывались «Ганзы» (“The Guns”). Вся ваннa была в блевотине. Я сидел с той девчонкой в ванной на раковине, когда раковина сорвалась со стены, – вода била струёй, заливая всё, пока мы не закрыли вентиль. Было похоже, что мы целенаправленно разрушили (vandalize) весь домик, но большая часть разрушений – побочный эффект. Я рад заявить, что не наносил самое худшее из всех оскорблений: не блевал в тушёное мясо. Это мясо, которое являлось традиционным блюдом, подаваемым на каждой бар- и бат-мицве, было оставлено на медленном огне (simmer) на ночь в гостевом домике для того, чтобы на следующий день быть поданным к столу. В какой-то момент вечера один из наших друзей поднял крышку, наблевал в кастрюлю, и положил крышку на место, никому об этом не сказав и не выключив плиту. Я не могу точно передать, каково это проснуться на полу с бешеной (raging) головной болью, осколками стекла, прилипшими к лицу, и висящим (clinging to the air) в воздухе ароматом тёплого мяса, вымоченного в блевотине.

К несчастью для этой бедной семьи, калейдоскоп ужасов (horror show) продолжился. Прошлой ночью мы выпили всё наше спиртное и всё то, что украли из семейного дома, поэтому утром первым делом, когда мы приступили к репетиции, мы принялись воровать выпивку из одного бара. Позже, когда на торжество гуськом стали подтягиваться (file in) родственники, наша музыка была настолько громкой, что никто не знал, что им делать или говорить, хотя пара предложений всё-таки поступила.

Одна очень энергичная (peppy) пожилая женщина очень небольшого роста подошла к нам, чтобы выразить свою конструктивную критику. «Эй, молодой человек, ваша музыка очень громкая! – Сказала она, взглянув на нас с неодобрением (зд. squint up at us). – Как вы смотрите на то, что убавить звук? Некоторые из нас пытаются поговорить!»

Бабуля была хитра (slick). У неё были очки в оправе чёрной, как бутылка Коки, и костюм от известного дизайнера, и, несмотря на то, что она была невысоко роста, у неё был беспрекословный авторитет. Она спросила, знаем ли мы какие-нибудь «популярные» песни, и мы приложили все наши усилия, чтобы оказать ей услугу (accommodate her). Мы добавили к нашему выступлению все каверы “Deep Purple” и “Black Sabbath”, которые мы знали. Они воздвигли для нас сцену, перед которой поставили стулья, но для нас было очевидно, что, за исключением нескольких шести- и восьмилеток, вся вечеринка пьянствовала (was plastered) за стеной на максимальном расстоянии от сены. В действительности гости вели себя так, как если бы на улице шёл дождь, потому что когда я поднял взгляд, я понял, что они все собрались в гостиной дома, когда иных веских причин бежать с открытого воздуха, кроме как от звука нашего выступления, не было.

Мы совершенно вывели из себя гостей, поэтому постарались привлечь их тем, что стали играть медленные вещи. Мы сыграли хэви-металлическую версию песни “Message in the Bottle”. Это не помогло, поэтому мы стали играть все популярные песни, которые знали. Мы раз за разом без вокала играли песню “Start Me Up”. Всё было бесполезно – “Start Me Up”, растянувшаяся в нашем исполнении на полчаса, не смогла никого вытащить на площадку. От безысходности мы исполнили песню “Feelings” Морриса Альберта (Morris Albert) в интерпретации Джими Хендрикса. Это тоже не удалось, поэтому эта песня стала нашей лебединой (made it our swan song), а мы сами свалили оттуда ко всем чертям.

* * *

Кому-то это может показаться удивительным, но до того как я собрал группу, я начал регулярно работать с раннего возраста, чтобы заработать деньги, необходимые мне для продолжения занятий на гитаре. C девятого класса я развозил газеты (had a paper route). Это был довольно протяжённой (extensive) маршрут, который охватывал район от бульвара Уилшир (Wilshire) и Ла-Бри до авеню Ферфакс и Беверли. Я развозил газеты только по воскресениям. Мне нужно было вставать в шесть утра, если только я не мог уговорить бабушку подвезти меня на машине. На велосипедном руле с обоих концов у меня висело по громадной сумке, поэтому, наклонись я хоть чуть-чуть в какую бы то ни было сторону, и я бы упал (wipe- out). Со временем я нашёл себе лучшую работу в кинотеатре на Ферфакс.

То количество времени, которое я отдал работе, и то количество времени, которое я посвятил изучению гитары, в одно и то же время раскрыли для меня одну тайну (revelations to me): я наконец узнал, почему я работал так усердно и настойчиво****. Полагаю, это было общим вкладом моих родителей: творческое начало моего отца и инстинктивное стремление моей матери добиться успеха. Я, возможно, выбрал самый трудный способ достичь того, к чему я стремлюсь, но я всегда полон решимости настолько, чтобы добиваться своего. Это внутреннее побуждение (inner drive) помогало мне пережить те моменты, когда всё было против меня и я оказывался один без надежды на помощь (nothing to see me through).

Работа была тем, на чём я концентрировался и делал, несмотря на то, нравилась она мне или нет. Я добровольно надрывал свою задницу весь день и ночь напролёт, для того чтобы заработать наличных, что поддержало бы мою страсть. Я нашёл работу на «Часах-визитках» (“Business Card Clocks”), небольшой часовой фабрике, специализировавшейся на торговле по каталогам (mail-order). Каждый год с сентября по декабрь я собирал часы для праздничных корзин (gift baskets) нескольких компаний. Я приклеивал увеличенные репродукции их визиток на кусок мазонита, помещал в центр часовой механизм, вставлял это всё в деревянную рамку и упаковывал в коробку. Я собрал тысячи и тысячи таких штук. У нас была почасовая оплата, и я был единственным, кто относился к работе как помешанный: я, бывало, приходил на работу в шесть утра, работал весь день до ночи, а затем прямо там и спал. Не думаю, что это было законно, но я плевал на это, ведь я хотел заработать за сезон столько денег, сколько было в моих силах.

Это была отличная работа, которой я занимался достаточно долгое время (quite a few years), хотя, в конце концов, она всё-таки ужалила меня в задницу. Мой босс, Ларри, лично выписывал мне чеки*, поэтому я никогда не числился среди работников его фабрики (never on the books), а он никогда не отчитывался перед Внутренней налоговой службой (IRS) о моём заработке. Поскольку я не был его работником, я не видел оснований платить налоги с моих доходов. Но в тот самый момент, когда спустя несколько лет я заработал с «Ганзами» первые деньги, появилась налоговая служба (came calling), требуя от меня уплаты

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

1

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату