либо появлялись статьи об “Aerosmith”. Он дрожал над сохранностью (зд. maintain) своей галереи подписанных фотографий – он держал их в пластиковых конвертах (sleeves). Он накопил столько редких виниловых пластинок иностранного производства и кассет с бутлегами их концертов, что ему впору было открывать музыкальный магазин.
Сам Марк определённо не был частью этого храма – он был похож на обыкновенного рок-фаната, которому нравятся (a taste for) футболки с изображением “Aerosmith”. Марк никогда не позволял своему поклонению (fandom) заходить далеко настолько, чтобы ещё и своей одеждой побуждать (inspire) людей любить Стивена и Джо. Это, однако, побуждало его выслеживать его кумиров (stalking), воровать, нарушать границы частных владений и совершать во имя кумиров прочие слегка незаконные (mildly illegal) поступки. Кроме того, Марк каким-то образом втёрся (get in with) в сообщество местных билетных перекупщиков (ticket scalping): он, бывало, покупал кучу билетов на концерт, а затем торговал ими в кругу перекупщиков (scalpers), пока торговлей и обменом не добыл себе пару «билетов» на лучшие места (зд. floor seats). Для него это была как большая игра: он напоминал мальчишку, выменивающего бейсбольные карточки, но когда в зале погас свет (come showtime), он оказался тем мальчишкой, который ускользнул с самыми редкими карточками, доставшимися ему совершенно бесплатно (up for grabs).
Как только Марк достал себе места, его маленький замысел начал работать. Он, бывало, проносил тайком (sneak in) элегантную фотокамеру профессионального уровня и набор линз, разбирая весь аппарат по частям и запихивая их в штаны, рукава куртки и в другие места, куда они влезть. Он никогда не попадался, зато делал изумительные снимки “Aerosmith”. Единственная проблема заключалась в том, что Марк немного поздно увлёкся “Aerosmith” – когда он начал тащиться от них по полной (really digging), они распались.
Жемчужиной (cornerstone) его коллекции памятных вещей “Aerosmith” (memorabilia) был пустой пакет из-под чипсов “Doritos”** и небольшой пластиковый пакет с застёжкой “Ziploc”***, набитый сигаретными окурками, которые он до этого стащил из номера Джо Перри (Joe Perry) в отеле «Маркиз» (“Marquis”) на Сансет-Стрип. Вполне очевидно, он вёл наблюдение за гостиничным номером и сумел пробраться в него после того, как Джо выехал (checked out), и перед тем, как там поработала горничная. Джо даже не выступал накануне вечером, на тот момент он уже завязал с группой. Я подумал, что это было немного странно: “Aerosmith” уже не были вместе, но Марк жил ими 24/7. Марк стал одним из самых лучших моих друзей с тех пор, как мы познакомились, поэтому мне пришлось поддерживать его увлечение, внося свой вклад в его коллекцию: на его день рождения я набросал от руки рисунок, на котором изобразил “Aerosmith” играющими на сцене, а потом цветными ручками добавил тени и свет, и всё вышло вполне хорошо.
Тот рисунок дал мне урок, который на протяжении всей истории не раз формулировался мудрецами и иными людьми: что бы ты ни отдавал этому миру, всё возвращается к тебе в том или ином виде. В этом случае тот рисунок в буквальном смысле вернулся ко мне и принёс с собой то, что я искал.
В следующий раз, когда я увидел эту картинку, я был загнан в тупик (at an impasse): всё это время я безуспешно пытался собрать группу из той музыкальной тусовки (music scene), которая была мне чужда. Я мечтал о тех трофеях (spoils), которые имели музыканты и похуже меня, но если это означало отказаться от всего того, чего я добился, то мне этого не надо было. Я пробовал, но убедился, что был не способен идти на значительные уступки (of too much compromise). Я не солгу, если скажу, что ковыряние в прошлом (retrospect) – моя отличительная черта (on my side), и заявлю, что глубоко в душе я знал, что всё наладится (come together fine). В действительности было не похоже, что всё вот-вот наладится, но это не останавливало меня от того единственного, что я мог: я делал то, что считал правильным, и каким-то образом мне повезло. Я нашёл четыре другие расстроенные родственные (dysfunctional like-minded) души.
В тот день я работал в «Голливудском музыкальном магазине», когда ко мне подошёл парень одетый как Джонни Тандерс (Johnny Thunders). Он носил облегающие чёрные джинсы, «криперсы» и розовые носки. У него были крашеные чёрные волосы. У него в руке была копия моего рисунка, на котором я изобразил “Aerosmith”, которую ему дал наш общий знакомый. Очевидно, с этого рисунка отсняли и распространяли копии. Этот парень был переполнен чувствами настолько, чтобы отправиться на мои поиски, особенно когда он узнал, что я был соло-гитаристом.
- Привет, чувак, это ты нарисовал это? – торопливо спросил он меня. – Я просто тащусь от него (dig it), это, мать его, круто!
- Ага, это я, спасибо, – сказал я.
- Как тебя зовут?
- Меня – Слэш.
- Привет, я Иззи Стрэдлин.
Мы не разговаривали долго – Иззи был одним из тех парней, которым всегда нужно было быть где- нибудь ещё. Но мы договорились встретиться позже, и когда тем вечером он пришёл к моему дому, он принёс мне плёнку с записями его группы. Нет ничего такого, что могло звучать ещё хуже: кассета была самой дешёвой в округе, а их репетиция была записана через встроенный микрофон бумбокса, стоявшего на полу. Звучало это так, будто они играли внутри реактивного двигателя. Но сквозь шум (din) статических помех я разобрал кое-что интересное (intriguing): далеко на заднем плане звучал, как мне показалось, голос их вокалиста. Разобрать (make out) что-то было очень трудно, а его вокал был настолько высоким, что я подумал, что это могло быть техническим изъяном на плёнке. Этот звук был похож на писк, который издаёт кассета перед тем, как рвётся плёнка, за исключением того, что звук попадал в тональность.
После моей неоконченной учёбы в средней школе я жил со своими матерью и бабушкой в доме на пересечении Мелроуз и Ла-Синега, причём занимал маленькую комнату в подвале напротив гаража. Для меня это было идеальным жилищем: если понадобится (if need be), я в любое время дня и ночи мог выскользнуть незамеченным из окна, располагавшегося на уровне дороги. В той комнате я держал змей и кошек и мог играть на гитаре, когда бы это ни взбрело мне в голову, не боясь кого-нибудь побеспокоить. Поскольку я бросил среднюю школу, я согласился платить своей матери за квартиру.
Как я и упоминал, я держался за несколько дневных работ (held day job), пока пытался собрать группу или примкнуть к уже существующей группе, которую, как я верил, я найду среди сонной (quagmire) лос- анджелесской металлической тусовки. Примерно в тот же период я немного поработал в «Деликатесах Кантера», выполняя задание, которое Марк, по сути, придумал исключительно для меня. Я работал в одиночку на верхнем этаже в банкетном зале, который вовсе не подходил для банкетов – в том месте они складировали всевозможное дерьмо, которое им наверняка не было нужно. В то время я не понимал всей иронии сложившейся ситуации.
Моя работа включала сопоставление счётов, которые выставляли официанты (waitstaff’s checks), с соответствующей кассовой выручкой (cashier’s receipts) для того, чтобы Марк мог быстро и легко установить, кто воровал деньги. Эта работа была настолько простой, что даже самый большой идиот на планете мог её делать. А у этой работы ещё были преимущества: я, бывало, постоянно ел сэндвичи с пастрами и запивал их кокой, пока, по сути, раскладывал все эти бумаги в две стопки. Моя работа оказалась нужной (job had its place): Марк поймал несколько работников, которые, возможно, обворовывали его семью не один год.
После того, как я ушёл, Марк завещал мою работу Рону Шнайдеру, моему басисту из “Tidius Sloan”. Наша группа по-прежнему иногда играла вместе, но, в любом случае, мы не поднимались на следующий уровень – без вокалиста мы даже не собирались соваться с выступлением на Стрип. Моя работа в «Голливудском музыкальном магазине», по моему мнению, была одной из немногочисленных возможностей (stepping-stone), позволявших мне профессионально заниматься на гитаре в течение всего дня (full-time). Я занимался музыкой не ради славы или девчонок, всё было гораздо проще: в мире не существовало чего- либо, от чего я поучал бы большее наслаждение. в музыкальном магазине я был продавцом****, который продавал… и ещё играл на любой гитаре, какая только была в магазине. Однако только этим область моих познаний ни в коей мере не ограничивалась: я также продавал всевозможное дерьмо, о котором абсолютно ничего не знал. Я мог выкрутиться, рассказывая о технических деталях (ins and outs) басовых усилителей, но когда дело доходило до барабанных установок, пластика для барабанов (drumheads), барабанных палочек и широкого ассортимента перкуссионных инструментов, которые я продавал, то я до сих пор впечатлён своей способностью навести глянец (put a shine) на кучу дерьма.
