одна поистине благословенная крыса. Она задела старый кувшин, который с грохотом упал на пол. Шум разбудил Тэцудзуя. Он поднялся и, обернувшись к крысе, три раза глубоко поклонился ей. 'Прекрасно! Прекрасно! - сказал он. - Благодаря умелому твоему вмешательству мне удалось отогнать от себя демонов сна!'
Через некоторое время он снова начал клевать носом. На этот раз его внезапно разбудил котенок, который с шумом гнался за мышью. Тецудзуй больше не засыпал. Поднявшись, он три раза глубоко поклонился котенку, сказав: 'Прекрасно! Прекрасно! Благодаря твоему вмешательству я захватил демона сна на месте преступления и сделал его своим пленником'.
Вот почему такой наставник, как Тецудзуй Рокан, достиг просветления, равного которому не испытал никто в Суруга и ее окрестностях.
Или вспомните случай с Тёмоном-роси (29). Всякий раз, когда его расспрашивали о Пути, он рассказывал, что испытал, будучи еще молодым монахом. Он упорно противостоял демонам сна, не позволяя им даже приблизиться. Как только они оказывались рядом, он брал в руки паклю и прижигал свое тело в точках санри и кё-кути (30).
Следует искренне почитать и ценить удивительную самоотверженность в достижении Пути, проявленную учителями древности. В наши дни ни один монах ни в одном храме или монастыре не отличается качествами, хоть отдаленно напоминающими их. Мне горько видеть, как дзэн приходит в ужасное состояние ущербности и разрушения. Что же мы должны считать тому причиной? Ею является учение ложных наставников наших дней.
Кто-то спросил меня однажды: 'Наставник, не так давно вы великодушно рассказали нам о трех видах наследования учения. Я не могу определить, к какой из трех категорий можно отнести таких наставников, как вы. Кому вы сами наследовали: своему врагу, благодетелю или уважаемому человеку?'(31)
'Долго рассказывать, - ответил я. - В целом, я из обычных людей, из тех, кто посредственны. Я наследовал своему благодетелю'.
'Расскажите', - попросил тот.
'Если придерживаться правды, то мой последний учитель был одним из тех, чьим исповеданием служили слепые, иссушающие тенета дзэн 'не-рожденного'. В его голове не было места мыслям об этом мире. Он не имел никакого понятия о светских делах. Он был похож на
Простые чаши
Из необработанной древесины,
Принесенной из гор:
Лаком не покрывают.
Но цвет не стирается (32).
Он повторял: 'Таковы, каковы мы есть, мы все будды'. Он не позволял себе беспокоится ни о малом, ни о великом. И в результате старый Сёиндзи превратился в ужасные развалины. Он истощен и запутался в долгах. Его крыши текут, а полы отсырели и покрыты гнилью' (33).
Назад в Сёиндзи
Когда я пребывал в горной обители Иватаки, за мной в эти места пришел Якэ Ситибэй, старый слуга, который служил моему возлюбленному отцу - мирянину по имени Хэйсин Сои, а также его отцу и отцу его отца (34). В поисках меня он проделал по дороге к обители трудный путь в более чем тысячу ри по изрезанной гористой местности. Мы поприветствовали друг друга, и он сказал: 'Наш старый Сёиндзи совсем обнищал. Его стены и крыша разрушаются и обваливаются. На полу не осталось ничего, кроме нескольких старых изношенных татами, а соломенной подстилки и вовсе уже нет. Во время дождя, если хочешь пройти из покоя настоятеля в монашеские кельи, нужно надевать шляпу.
Ваш отец глубоко расстроен всем этим. Он подозвал меня и сказал: 'Ситибэй, знаешь ли ты, что много лет назад мой дядя Дайдзуй-родзин восстановил старый Сёиндзи? (35) Теперь же его стены вновь рушатся, причем даже сейчас, когда мы разговариваем. Нет по всей стране такого заброшенного храма, который мог бы с ним сравниться. Придет время, и его развалины сровняют с землей. На его месте будут заросли дикого ячменя. Как же я могу сидеть сложа руки и смотреть на все происходящее? Есть только один человек, который способен спасти Сёиндзи. Это мой сын Каку Ёдза. Если бы он вернулся и поселился здесь, я уверен, что вскоре храм вернул бы себе тот вид, который он знал в прежние времена.
Мне не к кому больше обратиться, Ситибэй. Я знаю, что в твоем возрасте путешествия не самая легкая вещь, однако ты единственный, кому я могу доверить поиски моего сына и кого я могу послать к нему с просьбой вернуться сюда и расположиться в Сёиндзи. Если ты сделаешь то, о чем я тебя прошу, то ты снимешь тяжелейшее бремя с моей души, и я смогу окончить свои дни со спокойным сердцем'.
Вот почему я прошел такой путь, чтобы отыскать вас, - объяснил мне сквозь слезы Ситибэй. - Я надеюсь, что вы уважите отца и вернетесь со мною домой'.
Некоторое время я молчал. В моей памяти промелькнуло старинное изречение: 'Не вступай туда, где может быть опасность. Не оставайся там, где беспорядок' (36). Если я брошу чистую и спокойную жизнь, которую сейчас веду, ради того, чтобы оказаться в ситуации, чреватой беспорядком и опасностью, то я пойду против совета древних мудрецов. Если же я останусь здесь, то самая сокровенная надежда моего старого отца рухнет.
После тяжелых размышлений я решил вернуться в Хара, поселиться в Сёиндзи и положить конец ужасающей нищете этого храма, по крайней мере до тех пор, пока жив отец. После того, как он покинет нас, я смогу покинуть Хара и отправиться куда мне заблагорассудится. И вот, расставшись со спокойствием этой обители, я сделал остановку у дома Токугэна-родзина у подножия горы, чтобы попрощаться, а затем, в сопровождении Ситибэя, отправился в родные места.
Водворившись в Сёиндзи, я продолжал вести простой и суровый образ жизни, в мыслях не обращаясь ни к бедности храма, ни к ужасающей пустоте его хранилищ. Из зеленых побегов бамбука сделал я большую корзину, залез в нее и погрузился в медитацию. Я совместил приемы дзэнской медитации и медитации самоосознания и смог упражняться в обоих одновременно. Благодаря бесценным упражнениям медитации самоосознания я сумел избавиться ото всех болезней и расстройств, который терзали меня столько лет, и вернул себе здоровье (37).
Совершенное спокойствие и чистота свободной жизни, которыми я теперь наслаждался, превзошли все, что я испытал на горе Иватаки. Я совершенно не интересовался убогим состоянием Сёиндзи и обходил стороной богатство, какие бы формы оно ни принимало. Казалось, что я жил в неком месте, которое на тысячу ри отстоит от ближайшего человеческого жилья. Состояние десяти тысяч даймё не смогло бы добавить и крупинки к тому счастью, которое я испытал. Меня не посещали мысли о новом рождении в образе человека или божества.
Кто бы мне поверил, если бы я стал бы утверждать, что здесь, на почтовой станции восточного тракта, на этом острове, плывущем среди грязных вод этого мира, окруженном бурными, сталкивающимися друг с. другом потоками богатства и бедности, нескончаемыми распрями истинного и ложного, шумом и топотом бесконечно снующих туда и сюда людей и зверей, жизнь ничем не отличается от того уединения, которое я знал среди скал горы Иватаки, столь удаленной от мирской скверны? Только преодолев трудности, которые обступили меня в те времена, когда я поддерживал жизнь одной только горстью риса в день, я познал ту всепоглощающую радость, которая переполняет меня теперь!
Много лет назад Сото Рокана из города Сэндай осаждали с просьбами уделить хоть клочок бумаги с образцом его каллиграфии. И всякий раз он одаривал просителя одной и той же надписью: 'Удовольствие есть семя страданий. Страдание есть семя удовольствия' (38). Надпись, исполненная тушью, которую достойно лелеять словно величайшее сокровище!
После долгих, серьезных размышлений я решил, что могу продолжать довольствоваться тихой и уединенной жизнью и, не обращая внимания на состояние храма и упражняясь при этом в приемах поддержания жизни медитацией самоосознания, могу сделать свою жизнь такой же длинной, какой она была у восьмисотлетнего Пэн-цзу, однако я и тогда не буду отличаться от счастливого в своем сне хорька, дремлющего в старой удобной норе.
Передача Дхармы
