но в направлении не Индии, а Персидского залива. А Япония отказывается от своих прав на нефтяные и угольные месторождения Сахалина.
Различия очевидны. Если германский вариант нацеливался на сталкивание СССР и Англии, то советский вбивал клинья между Германией и ее союзницами Болгарией, Японией и потенциальной союзницей Турцией. При этом Сталин сохранял возможность маневрировать и избегать большой войны. Скорее всего, запросил он «по максимуму», с возможностью для торга. Но ответа не последовало. Предложения Москвы Гитлера в общем-то уже и не интересовали. В ноябре Паулюс завершил разработку плана вторжения в Россию, Геринг утвердил план развертывания ВВС для предстоящей войны. А фюрер 18 декабря 1940 г. подписал директиву № 21, получившую название «план Отто», а впоследствии переименованную в план «Барбаросса». С февраля пошло основное сосредоточение германских войск на советских границах.
Знал ли Сталин об этой подготовке? Да, знал. Его разведка работала четко, шла информация и от группы Шульце-Бойзена, и от Зорге, и от Чеховой. Почему же он не реагировал? Однозначно на этот вопрос сейчас уже не может ответить никто. Но допустимо высказать предположение. Историю Сталин тоже хорошо знал. В том числе и историю Первой мировой. Знал, как развязали ее силы «мировой закулисы», натравив друг на друга и столкнув Германскую, Австро-Венгерскую и Российскую империи. Знал Иосиф Виссарионович и о том, как начиналась Первая мировая. Царь тогда объявил мобилизацию, едва лишь понял, что война неизбежна. И именно эта мобилизация стала для немцев поводом к разрыву отношений и началу боевых действий. А Николай II заслужил многочисленные обвинения и в иностранной, и в эмигрантской, и в советской литературе. За то, что Россия ввязалась в «ненужную» ей войну, за то, что ценой огромных потерь несколько раз спасала эгоистичных западных союзников, а в итоге пришла к революционной ситуации и крушению. Многократно высказывались и предположения о том, что царю следовало переориентироваться на союз с Германией — мол, в этом случае он выиграл бы куда больше.
Поэтому в действиях Сталина можно выделить даже закономерность. В ситуации 1939–1941 гг. он всегда поступал противоположно Николаю И! С точностью до наоборот. Западных союзников, столь же ненадежных, как и в 1914 г., отверг, переориентировался на немцев. Идо последнего старался «не поддаваться на провокации». С января 1941 г. начались переброски германских войск в Албанию и сосредоточение их в Болгарии для операции «Марита», против Греции. Несмотря на то, что Балканы традиционно считались советской «зоной интересов», Сталин с этим смирился. 22 марта 1941 г. последовало секретное распоряжение Гитлера приостановить выполнение советских заказов на заводах Германии. И СССР удовлетворился отговорками, что задержки вызваны трудностями военного времени, а ответные грузы немцам гнал даже с опережением графика, по малейшим устным и телефонным пожеланиям. Генерал Томас писал: «Русские выполняли свои поставки до самого кануна нападения, и в последние дни поставка каучука с Дальнего Востока производилась курьерскими поездами». По поводу участка советско-германской границы от р. Игорка до Балтийского моря долгое время шли споры — но 12 апреля 1941 г. СССР безоговорочно принял немецкий вариант.
Николай II, как известно, вступился за дружественную Сербию. Советский Союз тоже заключил с Югославией 5 апреля договор о дружбе и ненападении. Но когда на эту страну двинулись германские войска, Сталин, в противоположность царю, безоговорочно уступил ее немцам. А после ее оккупации выслал югославских дипломатов из Москвы. Тогда же, в апреле он озвучил предложение о роспуске Коминтерна. И тогда же советская дипломатия начала забрасывать удочки относительно личной встречи Сталина и Гитлера. Не исключено, что Иосиф Виссарионович считал это способом снять все накопившиеся проблемы. Наверное, он учитывал силу своего воздействия на собеседников — все иностранные дипломаты и политики, которым приходилось встречаться со Сталиным, так или иначе попадали под влияние этой силы. Да и Гитлер к тем, кого почтил званием «персонального друга», впоследствии относился подчеркнуто «по-рыцарски» — так было и с Муссолини, и с Антонеску.
7 мая 1941 г. генеральный секретарь ЦК Сталин назначил себя по совместительству председателем Совнаркома, то есть главой правительства. Что было расценено многими политиками как демонстрация неизменности внешнего курса. Ведь теоретически в случае отставки какого-либо другого главы кабинета могли сместиться и политические ориентиры, теперь же линия правительства и линия Сталина подчеркнуто отождествлялись. Это отметили и многие немцы. Посол Шуленбург докладывал в Берлин: «Я убежден, что Сталин использует свое новое положение, чтобы лично принять участие в поддержании и развитии хороших отношений между Советами и Германией». А германский военно-морской атташе в Москве прямо заявлял: «Сталин — оплот германо-советского сотрудничества». Пост председателя Совнаркома мог облегчить и организацию предполагаемой встречи с Гитлером: оба они теперь формально были «на равных», лидерами как партий, так и государств.
Ясное дело, сосредоточение немецких войск на советских границах становилось слишком очевидным. И Сталин тоже начал перебрасывать на запад свои дивизии. Нужно было оставаться совсем глупцом, чтобы не реагировать на угрозу. Но когда в мае у Жукова возникла идея превентивного удара по немцам, и в генштабе Ватутин и Василевский подготовили «Соображения по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками», Сталин даже не стал рассматривать такой проект. То есть проект самый общий, предусматривающий лишь
Информации о близком нападении и впрямь было сколько угодно. Слухи о нем носились и по Европе, и по Америке. Шли предупреждения разведки, дипломатов. Предупреждали и Рузвельт с Черчиллем на основании своих данных. Но… имел ли основания Сталин верить предупреждениям Англии, которая еще с 1933 г. ориентировала Гитлера на войну против СССР? В описываемое время она вела себя как противница Советского Союза. Британская разведка вынашивала планы диверсий на бакинских нефтепромыслов, а в армии прорабатывался вопрос бомбардировок Баку с территории Ирана. Сталин об этом знал. И уж поссорить «союзников», Россию и Германию, было явно в британских интересах. Да и в целом к наплыву сообщений и слухов — как раз из-за их слишком уж массового количества — Сталин относился подозрительно, считая, что они могут быть плодами широкой кампании дезинформации, развернутой Англией.
Иосиф Виссарионович знал и о том, что и в германском руководстве с самого начала существовало сильное прозападное крыло, которое подталкивало Гитлера к агрессии не против Франции и Англии, а в союзе с ними против СССР. И рассматривал ситуацию в прежнем ключе, как борьбу двух сторон за выбор Гитлера. Надеялся все же переиграть англичан и немецких «западников» в этой борьбе. И если не избежать войны, то хотя бы отсрочить ее. Отсрочить до 1942 года — к данному времени предполагалось завершить перевооружение армии новыми образцами техники, обучить 800 тыс. только что призванных резервистов, коих пока можно было считать солдатами лишь условно.
Наконец, стоит учитывать и особенности кампании дезинформации, развернутой Гитлером. Она была «многослойной»! Советской стороне преподносилась версия, будто концентрация войск на востоке — это грандиозный отвлекающий маневр перед вторжением в Британию. Чему и вправду поверить было трудновато. Но во «втором слое», по секрету, немецким командирам сообщалось, что их перебрасывают на восток для обороны от готовящегося нападения русских. Сообщения о «советских военных приготовлениях» появлялись и в германской печати. Причем делалось это очень хитро. Как вспоминает дипломат В. Бережков, сперва такие публикации появлялись в американских газетах (они инспирировались агентурой СД), а немцы их перепечатывали со ссылкой на американские! Сталин считал возможным, что Гитлера вводят в заблуждение. Что «дезу» запускают те же англичане с американцами или прозападные генералы. Вот и прилагались все усилия, дабы развеять это заблуждение.
Коснемся и донесений разведки. Конечно, картина, которую рисует в своих произведениях, например, исследователь шпионажа в рейхе Льюис Килзер, годится только для наивного американского читателя: будто донесения агента прямехонько несут к Сталину, и он по ним принимает решения. В реальности в Москву стекался огромный поток информации от многочисленной агентуры, рассеянной по всему свету, из дипломатических представительств, консульств, от военных атташе, армейской и пограничной разведки. Все эти данные, многоголосые и нередко противоречивые, просеивались и анализировались группами
