золото и звенит мелодичным отзвуком.
Огромная лавка увешана, забита, переполнена потрясающе красивыми (и потрясающе дорогими) подносами, кувшинами, тарелками и т. д. и т. п. Здесь же сидит мастер, выбивает узор на очередном блюде. Выходит пузатый хозяин в джелябе и на 3–х языках рассказывает вызубренный за долгие годы торговли текст.
'Мастер, которого вы видите, из поколения чеканщиков на бронзе. Еще его пра–пра–пра-дед делал ворота королевского дворца'. Тут же висят демонстрационные фотографии: пресловутых ворот, династии мастеров за работой, газетные вырезки, старинные черно–белые карточки.
Хозяин демонстрирует товар лицом, ударяет пальцем о поднос и раздается нежный, глубокий, долгий звон.
'Это звук солнца! Вот так поет настоящая бронза. А то, что продают туристам в Маракеше – жестянка'. (О, как же он был прав… о, мой не купленный поднос… где ты теперь… в чьем доме – американском, испанском, английском… кто знает, чью душу радует твой блеск и звон…) . Не увидев покупательской заинтересованности на наших лицах, хозяин тоже теряет интерес к разговорам. Ослепленные, выползаем из магазина. Веди нас, Сусанин, и будь, что будет. Ныряем в очередную подворотню. А гид знает свое дело: если в самом начале медины туристов – не протолкнуться, то здесь, куда он нас завел, встречаются только местные. Улочки все обшарпанней, очень узкие. Еле разошлись меж собой повозка, запряженная осликом и паренек, что катит тележку с овощами. Возле низенькой дверки машет метлой обычный подросток в джинсах, согнувшись в три погибели, он заходит в дом. Там, за чуть приоткрытой дверью – лестница выложенная мозаикой, взгляд скользит вверх, по ступенькам, в обычный марокканский дом, коих тысячи на этих бесчисленных обычных и загадочных улицах…
Гид привел нас к магазину кожаных изделий. На встречу уже 'летит' радостный хозяин. Делаю лицо 'кирпичом' и грозно провозглашаю: 'No shopping'!
Хозяин ласково приглашает зайти, обещая потрясающее зрелище. Заманив нас на крышу и вручив пучки с мятой, подводит к ограде и словно распахивает занавес: Ап!
Перед глазами возникают знаменитые дубильни и красильни Шуара. Громадные каменные чаши с красителями и дубильными веществами, мужчины за работой-топчатся в этих чанах, не обращая внимания на туристов. Уткнувшись носом в мяту (хотя запах терпимый, в российских лифтах и похлеще воняет) слушаем рассказ о производстве кожаных изделий. Как дубят, вымачивают, красят кожу, и все только естественным путем, без химикатов. Спокойно спуститься вниз не дали. Сначала нежно запихнули в комнату сумок. Следующая – пуфы и обувь, третья – куртки и плащи. 'Померяйте, мадам, вам очень пойдет'. Я смотрю на предложенную желтую куртку, которая 'очень пойдет' (в связи с чем? С цветом лица?) , потом на продавца, и он все понимает. Не будет шопинга. Не будет. Не тех баранов привел друг–гид, кормилец троих детей. Не впихнешь им, что попало, да подороже. Уже на выходе, с надеждой глядя на мужа, он показывает кошельки и пояса. Но ни рубля, ни дирхама в тот день поборникам капитализма не досталось.
Медина манит все глубже, все дальше. Не остается сил на фото. Не хватает дыхания. Короткой рысцой пробегаем мимо народной арабской бани (хаммама) . В узком коридорчике ждут своих мужей обычные марокканки. Следующий поворот – рынок гончаров. После – рынок кузнецов. Гуляя 4 часа, мы выбредаем к самому началу пути – Медресе бу Инанья. Больше ходить нет сил. Отдаем 400 рублей поводырю (укоризненный взгляд: 'у меня ведь трое детей…') и скрываемся за воротами медресе.
На следующий день осматривали королевский дворец Дар–Махзен (14 век) . Только начали восхищаться красотой и величием, как подъехало 5 туристических автобусов. Разноязычная толпа фотографировалась 10 минут на фоне друг друга (потому как дворца не было видно за туристами) , а мы спокойно отдыхали в тени апельсиновых деревьев. Стройным стадом всех загрузили обратно. Восхищаться можно было дальше.
Потом просто бродили по улицам, терялись и находились. Надеялись посидеть в кафе, но увы и ах! Все приличные местные кафе были закрыты до вечера.
А вечером, когда все наелись, город бурлит и общается. За стаканчиком мятного чая, сидя в плетеном кресле, можно бесконечно наблюдать обычную повседневность фесян, погружаясь в нирвану и абсолютный покой. (ну разве что временами отмахиваясь от нищих) .
Фес огромен. Его невозможно объехать, оббежать за пару дней. Зубчатые стены старой и новой медины, современный город – все они живут своей жизнью, особым ритмом.
Когда тучи затянули небо, и ветер стал сбрасывать финики с длинноствольных пальм, мы поехали в усыпальницу Меринидов. В связи с Рамаданом, усыпальница работала по особому графику и была закрыта. Рядом располагалась смотровая площадка, откуда Фес был виден во всей красе. Но даже на последок он не позволил себя разглядеть… разгадать..
Накрывшись серым хиджабом туч, он спрятал свое лицо от назойливых туристов.
Святой месяц – рамадан, мусульмане встречают с радостью и терпением. Пост их отличается от православного тем, что правоверным мусульманам с рассвета (5 утра) и до заката (6.30 – 7 вечера) нельзя ничего есть и пить.
В Марокко в сентябре 35–тиградусная жара. Сами представляете – как тяжело людям. Все кафе, частные магазины, рестораны закрыты целый день. Есть рестораны для туристов, но еда там – не та… У кого хватает сил, работают. Представьте, каково это официанту в Макдо? Все вялые, голодные, нервные… Но часов с пяти вечера начинается суета–сует. Возле каждой точки пищеблока расставляют столы и стулья, с часов шести рассаживаются люди (кто–то решил покушать и пообщаться, другие не успел доехать домой) . Все болтаю, разглядывают туристов и ждут.
Последний час перед ифтаром (вечерним ужином) люди не спускают глаз с часов.
В Фесе мы вышли на улицу в 18.20 и застряли в потоке людей и машин. Все торопятся на ифтар, шумят, бегут. И вот, пошел отсчет на минуты.
18.30 – на столы расставляют бутылки с водой и финиками.
18.40 – таксисты и водители автобусов отказываются везти пассажиров (ну разве только за двойной тариф) .
18.45 – кто не успел домой, достают из своих сумок все ту же воду, хлеб, и, что кому Бог послал.
18.50 – Первый глоток воды и… и… тишина… Сногсшибательная тишина во всем городе, во всей стране. Брошены машины и магазины. Слышен только стук ложек и тишина…
Рамадан–карим! Щедрый месяц добрых поступков. Не скупись. Будь щедрым душой и тебе воздастся – главный постулат поста.
Мы сидим в обычном местном кафе. Все столы здесь заняты марокканцами. Рядом с нами расположилась семья: отец в джелябе, мама в хиджабе и две дочки. Стол уставлен едой.
Мимо кафе проходит нищий, поглядывая, что осталось за пустыми столами. Глава семейства передает ему тарелку супа, лепешки. Старик на ходу выпивает суп. Старшая девочка складывает на поднос еще какую–то еду (не огрызки!) и передает нуждающемуся.
Через некоторое время в кафе заходит африканец, показывая жестом, что хочет есть. Ему заказывает еду еще один посетитель. Рамадан–карим. И так каждый день…
После ужина многие идут молиться в мечеть, а после начинается 'броуновское' движение до самого утра.
Рамадан – это именно праздник. Реклама, передачи, фильмы, все телевидение посвящено посту в радостном, добром ключе.
Вот на экране шумный вечер перед ифтаром. Молодой парень спешит к себе домой, видит плачущего потерявшегося ребенка. Раздается глас муэдзина с мечети, площадь пустеет, парень угощает мальчика лепешками, а на встречу уже бегут счастливые родители. Не стоит благодарности – смущается герой. Рамадан – карим… Это праздник покаяния, щедрости и любви. И ничего не изменилось, спустя сотни лет. Если богатая семья режет барана на праздник, они обязательно отдадут половину своим бедным соседям. Это закон совести, не принудиловка и показуха.
Следует отметить, что работа всех государственных и частных учреждений меняется в этот месяц. Однажды, поезд, который должен был везти нас как раз в 19.00, опоздал на час. Но никто не нервничал. Пассажиры на перроне угощали друг друга финиками, печеньем и шоколадом и никто не возмущался опозданию. Можно войти в положение голодных машинистов. Это рамадан!
