снабжены мощными сторожевыми башнями по углам и центральным входом. В древние времена башни использовались как зернохранилища или как арсеналы. По мере разрастания города новые жилища строили снаружи и возводили новые стены с башнями, не подвергая разрушению старые.
Глинобитные стены. Зубчатые башни. Гроздья золоченых фиников свисают с пальм, и тишина. Рамадан. Местные спят, в ожидании вечера. От вида захватывает дух. Как руки человеческие могли сотворить такое? Ажурные резцы на фоне синевы небес, и солнце протыкает насквозь замок из песка, застревая в глубинах земных. А мы застряли у входа. В какую дверь идти, по какой лестнице и куда… Дедуля у ворот махнул рукой на лево, и снова заснул, ослик меланхолично жевал остатки соломы, игнорируя наши поиски.
Мы зашли в какую–то дверь и просто поднялись по ступенькам. Еще по ступенькам, и еще…
Сквозь красно–песчаную иногда гладкую, часто с трещинами стену видны соломенные искорки. Глина, вода и солома. Ни гвоздя, ни проволочки. Стены, вылепленные руками.
Хаотично разбросанные закоулки, двери, щербатые ступени. В самом низу берберы выставили на продажу нехитрые сувениры. Кто–то из продавцов, разморенный жарой, спит возле своей торговой точки, накрывшись тряпкой с ног до головы. Но услышав шаги туристов, тут же просыпается и начинается обычный разговор: 'Джаст лук! Гуд прайс!'
Особенно умиляют камни, выкопанные из здешней земли, отмытые и разложенные аккуратной горкой по корзинкам.
— Неужели камни тоже покупают? – спрашиваю у продавца тарелок и магнитиков.
— О! Еще как! Американиз и итальяно покупают всегда! – отвечает он с гордостью.
(За правду и ненавязчивость купили у него сувениры (не камни) ) .
Медленно, медленно, по рассыпающимся ступеням поднимаемся на крышу. Медленный вдох вместе с ветром и выдох – счастья.
Мы успели. Все осмотрели до приезда туристов. Вот и они — тучные американцы, пожилые немцы в коротких шортах и панамках, сутулые англичане – весь этот галдящий туристик–микс сразу же атакован, проснувшимися берберами–торговцами. Нас заждался Али. Доблестный водитель сидел в машине 3,5 часа. Везет теперь нас в касбу Таурирт, которая после массива Ait–Benhaddou не сильно впечатлила. Но все равно – красиво.
На часах 6 вечера. Солнце сядет через 45 минут. Все в предвкушении. Али торопится отвезти нас в гостиницу. За весь день, который он нас возил, ждал, показывал, не взял ни копейки.
Выхожу на балкон, когда с главной мечети доносится радостный и в то же время торжественный 'возглас' об окончании воздержания на сегодняшний день. Улицы пусты.
Идем в ближайшее кафе и ждем, когда официанты покушают. К нам подсаживается Ахмад – молодой колоритный бербер, который здесь работает (кафе его дяди) , угощает финиками и… кальяном. Ахмад легко говорит на 3–х языках, лингвист–самоучка. Рассказывает, что снимался каскадером в каком–то американском фильме, расспрашивает о России, коронный вопрос про водку и зимний холод. Мы едим тажин и любуемся вечерним Варзазатом.
Немного есть мест в мире, которые я люблю. Ait–Benhaddou – теперь из их числа. И этот замок, и тишина, и спящие берберы, и даже палящее солнце – навсегда останутся в копилке воспоминаний. Я закрываю глаза и снова слышу шелест финиковых пальм. Вижу соломенные искорки в ржаво–глинянной стене, похожие на веснушки. И башни… чьи острые зубцы зацепились о мое жесткое сердце..
Хотела пустыню?
Будет тебе пустыня!
Такой новостью огорошил меня муж. Оказывается, он уже договорился с братьями.
С 4 тысяч дирхам (которые запросили за вояж) он сбил цену до 1,5 тысячи. (Эх, вот умеют же люди торговаться!) .
Ребята обязались нас отвезти в Сахару, сдать в руки берберам, далее – ночевка в палатке, ужин, встреча рассвета, завтрак и ребята же нас привозят обратно, сажают на автобус до Агадира.
Ночью пошел дождь. Накрылась пустыня… молча взывала к совести небес, мозолила глазами потолок. Утро встретило ярким солнцем и неприятностью. Потерялась карта памяти из сотового телефона. Каким–то образом малюсенькая карточка, на которой хранилась куча фотографий и видеозаписей, музыки и всякой прочей драгоценной информации выпала из телефона. Плакала все утро. Там было столько видео нашего сына, когда он был малышом… Конечно, есть фотки и записи на камеру…
Главная память – в сердце, твердила я себе, спуская по лестнице отеля. И снова плакала.
Сердце никогда не забудет. Вспомни, как тысячу фотографий из Иордании, Петры и Сирии стер брат мужа. Случайно ли… специально… неизвестно. Просто, вместо фотографий, которые он записывал на диски, оказалась – пустота. Ты ведь пережила это, переживешь и все остальное.
Увидев мою опухшую физиономию, ребята совсем притихли.
Погрузившись в джип, заезжаем в другой отель, забираем еще 2–х туристок из Бельгии, которых надо отвезти в горы.
Али съезжает с трассы и мы попадаем в деревушку Skoura.
Подпрыгивая на колдобинах каждые 2 минуты, стараюсь снимать на камеру развалины древности – оказывается, здесь живут люди. Кругом огороды, финиковые и оливковые плантации. Ни магазинов, ни театров, ни детских площадок. Где больница?
— Здесь нет. Надо ехать далеко, — отвечает Наим.
— А как женщины рожают?
— Дома, — невозмутимость гид приводит в восторг.
Долина Дадес встречает марсианскими красивейшими пейзажами, горным серпантином, сказочными деревушкам и ощущением 'пути'. Когда кажется, что едешь всю жизнь, и уже сроднился с дорогой. Нет ни прошлого, ни будущего. Есть 'сейчас'. И это — путь.
Нежданно–негаданно в нашем маршруте обозначилось ущелье Тодра, да и долину Дадес не планировали посещать. Ребята постоянно останавливались на мои вопли: 'Можно сфотографировать?' и специально завезли на смотровую площадку, откуда горный серпантин между красными скалами выглядел, словно игрушечный трек.
Рассказывать про горы – гиблое дело. Эту красоту и великолепие надо рассматривать в живую, широко распахнутыми глазами. Доставив туристок в отель, двинулись в пустыню. Двигаемся уже 5 часов. И впереди еще часа 4. Это на карте расстояния между городами маленькие. На самом деле… первые дни нашего путешествия меня просто шокировали. Какая оказывается большая страна – Марокко.
И ведь предупреждали о тяжести долгих переездов. А я не верила.
Проезжая маленькие деревушки, поражает отсутствие цивилизации. Глинобитные домишки–коробки, оазисы пальм, горы, скалы… На пустой дороге встретится пара женщин с осликом, нагруженным тюком травы. А чаще – женщина сама этот тюк тащит. Двери домов закрыты. Улицы пусты. Многочисленные групки парней сидят возле дороги, разглядывая проезжающие машины. Вот оно, мужское общение 'за жисть', клубы по - интересам. И зачем нам цивилизация. И так клево: на дороге, глотая клубы дыма…
Детвора радостно бежит следом и машет руками.
— Это школа, — показывает Али.
— Где, где?
Школа: без окон, без дверей, полна горница детей. Глиняная коробочка, в окнах стекол нет, толпа деток, без портфелей и учебников, взрослых не видно.
Чем ближе пустыня, тем меньше деревень и людей. Нас останавливают местные полицейские. Проверяют у Али все документы и предупреждают, что из–за дождя река может выйти из берегов, и затопить мост, и навряд ли мы успеем проскочить в пустыню.
Где дождь? Какой дождь? Весь день солнце жарит страшно. Я засыпаю под монотонные напевы певицы из Мали. Просыпаюсь от шума дождя. Льет как из ведра. Машина останавливается. В двух шагах от пустыни… нет! Небеса не могут так издеваться!
Водитель пошел на разведку, мы слушаем дождь и разглядываем местных велосипедистов, меланхолично крутящих педали под проливным ливнем.
Возвращается Али, промокший до нитки, но молчаливо довольный. Мост не затоплен.
