'Где завтрак?' — возмущается хмурый ливанский голодный муж, — Али обещал завтрак!'
Дорога обратно всегда быстрее. Верблюды ускоряют шаг, они спешат домой. Под пальмы, к воде, отдыхать. Мы заходим в гостиницу, только вчера отправлялись в пустыню, а уже вернулись. Я в поисках туалета, в надежде помыть погрязшие в песке ноги. Али еще спит в номере.
Нам накрывают на стол – завтрак. Девочки в восторге от омлета и лепешек с маргарином, я смакую берберский чай – горько–сладкий, мутно–зеленый, из свежей мяты.
Тоска грызет душу – как же теперь возвращаться в реальность. Где не будет оранжевой эйфории, где до солнца не достать рукой, и мята не горчит…
Марокко – а ты перевертыш. Сколько отчетов было прочитано. Ругательных, хвалебных и пресных, как вода. Сколько ног стерто в кровь о твою землю, сколько разочарований и восторгов. Чужих. Я ехала белым листом, ничего не ожидая. Нет, я ехала с кашей в голове. Что посмотреть? Куда поехать? И как успеть?
Сумбур. Хаос. Страх. Беря в расчет Рамадан, зная о букре, я ни на что не надеялась. Просто ехала.
Ничего подобного не ощущала раньше. Растерянность… мне нравится? Или нет? Не знаю…
Я искала себя в Марокко и не находила. Неужели это я – обычная рыжая девчонка, зарывшись в пески Сахары, издаю победный клич и бегу с высоченного бархана вниз, теряя шлепки по пути…
Неужели это я? Еду в простом поезде, переполненном галдящими марокканцами, и, не удержавшись, хватаю за щеку смешную малышку, вызывая восторг у ее папаши.
Он что–то шепчет ей на ухо, а я уже знаю… Она подбегает, смущаясь, и целует в щеку. Марокканский поцелуй легкий, как будто бабочка пролетела мимо, едва коснувшись бархатистым крылышком лица.
Я не чувствую тебя. Вижу, но еще не понимаю. Погружаюсь, но боюсь. Где то самое преломление страны? Разворот на две полосы, с яркими картинками и восторженными криками: 'Супер!' Неоднозначность – твой главный постулат.
Мы снова едем. (не едИм) . Возвращаемся той же дорогой. Мчим, опустошенные, высыпая песок Сахары из души. Вчерашняя переправа через реку заполнена автобусами и людьми.
Пробка километровая. Дождь сделал свое дело – река затопила мост. Все ждут, когда вода сойдет. А мы не можем ждать. Выбиваемся из графика. Но делать нечего. Солнце припекает, вода спадает, через час ожиданий и разглядывания местных зевак и застрявших пассажиров, Али садится за руль и первым проплывает сквозь грязные воды.
Повезло нам с водителем. Что тут скажешь – профессионал. Забираем по пути бельгиек. Одухотворенные горными вершинами, девушки щебечут всю дорогу и просят показать фотографии из пустыни.
— Ах, мы тоже хотим. Мы едем в пустыню!
Наим торжествует, потирая от удовольствия руки.
Молча завидую девчонкам (особенно поездке на верблюдах) .
Въезжаем в Tinghir, муж активно пеняет ребятам, что они обещали довезти нас до Варзазата. Но братья тогда не успеют в пустыню. Наим бежит искать гранд–такси, оплачивает нам поездку, расстаемся практически родными, роняя скупую слезу.
Гранд–такси перевозит людей между городами. Это такой раздолбанный старый мерседес (или другая марка машины, главное, что старье, едва дышащее) , в который влезает как можно больше народу.
Впихнув рюкзак в багажник, мы вдруг увидели, что все места давно оккупированы. Три мавританца сзади (подсмотрела национальность товарищей, когда они паспорта давали водиле) , и один – на переднем сидение. На лице моем не удивление. Опупение. А как ехать–то? На коленки к мужичкам взбираться?
Таксист сгоняет сидящего вереди: 'Вэлкам!' Ну что, мы не аристократы, усаживаемся с мужем на кресло (специально расширенное дополнительной дощечкой) , водитель заводит машину и назад влезает четвертый пассажир. Он так легко пролез, словно просочился, наверное, машина резиновая, растянулась до нужных размеров.
Отдельное слово о водителе. Дядька в джелябе 50–ти лет, суровый и молчаливый, за 2 с половиной часа езды не сказал ни слова. Как только слышал мою русскую речь, нервно оглядывался. И чтобы искоренить дух непознанного–непонятого–иностранного, врубил кассету с сурами из Корана.
Вот так и ехали. Каменистая пустошь, небо свинцовое, из всех щелей дует, мавританцы тоскуют сзади, водитель периодически почесывает свое богатство, ничуть не стесняясь…
Наконец–то вокзал Варзазата. На встречу бегут представители автобусных фирм с воплями: 'Маракеш, Эссуэйра, Агадир!'. Не стая коршунов слеталась… Сначала нас хотели запихнуть на завтрашний автобус в Агадир (ну чего там, подождать на вокзале ночку) , затем по доброте душевной выписали билет до Маракеша. Пообщавшись со всеми, узнали про ближайший автобус до Агадира, и сели ждать.
Муж разговаривает с местными, я на лавке прикорнула, ('никого не трогаю, примус починяю') записываю в тетради очередные впечатления, прячась за рюкзак жую местную лепешку. Как обычно, несутся вопли со всех сторон, поднимаю глаза – прямо на меня летит велосипедист. Бамц! Велосипед и парнишка приземляются на мои ноги. Жива я осталась, но от испуга и боли закричала на весь вокзал.
Толпа сочувствующих и жаждущих справедливости окружили нас в одну секунду.
— Миш мишкли, нет проблем, все нормально — испуганно говорю толпе и мужу.
Но толпа не желает слушать. Особо нервный мужчина дает подзатыльник несчастному парню и ногой отшвыривает его велосипед.
— Халас! – ору во все горло.
Мужик отстает от велосипедиста, слегка разочарованный… не дали устроить побоище.
Парень, испуганный не меньше меня, (если б вы видели его глаза) , не веря своему счастью, 'Точно, все нормально, мадам?', хватает своего двухколесного друга и мчит быстрее лани с вокзала. Растирая ушиб, продолжаю крапать свои заметки, особо любопытствующие интересуются, чем занимаюсь.
— Журналист я, вот, статью о Марокко строчу.
— Ооо, тогда мы пошли, а то, как напишешь про нас… — ретируются мужики.
Наконец, приезжает автобус. На часах: 18. 35. Трубный голос муэдзина объявляет об окончании воздержания на сегодня, и водители убегают кушать.
Спустя час, подобрав всех пассажиров, переварив съеденное, в кромешной тьме выезжаем из города. Галдеж в автобусе не мешает заснуть, усталость от бесконечной дороги и жизни впроголодь сморила окончательно.
Просыпаюсь на какой–то остановке, но выйти на улицу сил нет. А муж убежал отъедаться. Приносит огромный бутерброд с бараниной и оливками. Челюсти хищно жуют настоящую еду. Не печенье. Не орехи. Не лепешки с луком и травой. Мясо и оливки. Ну еще кусок, и оставлю половину мужу. Еще кусочек, совсем чуть–чуть и.. на руке сиротливым укором темнеет горстка косточек и корка хлеба.
2 часа ночи, привокзальное кафе шумит и дымит мангалами, запах мяты проникает даже в автобус, бьет в нос, и манит на выход. Чай обжигающе сладок, мята обволакивает замерзшую душу, греет и возрождает к жизни. Люблю дорогу. Даже изматывающую, монотонную, долгую, ночную и утреннюю – любую. Муж опять с кем–то познакомился. Сначала подумала, что это здешний официант. Молодой парнишка, лет 18 на вид, зовут Ахмед. Сбегал на кухню, принес мне чай, мужу тарелку с супом, перекрикивается с местными, и очень органично вписывался в придорожное кафе. Как оказалось, он наш сосед по автобусу. Изучает в колледже арабскую историю и культуру. Спокойный, воспитанный и какой–то трогательный юноша. Вышли вместе в Агадире, взяли билеты до Тизнита. Ждем автобус. Привокзальный бомонд за пластиковыми столами режется в карты, музыка играет, тараканы бегают. В магазине покупаем воду и сок, продавец, выслушав пожелания мужа (на ливано–арабском) , машет растеряно головой.
Колд вота, энд джюс, плиз! – налаживаю языковой контакт.
Продавец протягивает товар. Зря боялась, что марокканцы только по–французски понимают. Мой средненький английский понимали практически все.
Ночной Агадир не впечатлил, потому что его не было видно. Угощаю Ахмеда 'пепси', он скромно отказывается. 'Обижусь!', — надувается муж. Наш попутчик рассказывает о марокканских реалиях и традициях, на многое открывает глаза.
Рассказал о семье, записал все свои имейлы–телефоны–адреса и взял наши.
