сомневалась. Девочка ждала ее поздних приходов, укладывала в кровать, снимала грязную обувь, одежду и беззвучно плакала, уткнувшись лицом в подушку. Она долго не могла уснуть, провожая глазами блики от фар, изредка плывущие по потолку. А рядом на диване оглушительно громко храпела мать. Марина даже радовалась этим неприятным, лишающим покоя звукам — они означали, что та жива, проспится и завтра встретит новый день. «Когданибудь он не наступит для нее» — эта мысль все чаще приходила к Марине, но она гнала ее, стараясь думать о другом. О том, что ее мать одумается. Мечтала, что произойдет событие, которое полностью изменит их жизнь. Для этого нужно набраться терпения, без него никак не обойтись. Маринка укрывалась одеялом с головой, чтобы в кромешной темноте предаваться своим мыслям. Ее фантазии рисовали приход в их дом мужчины-хозяина, мужчины-опоры. И мама станет совсем другой. На самом деле ей не хватает именно этого чувства защищенности. Наверное, безуспешные поиски найти его и сломали молодую женщину, так и не познавшую женского счастья. Девочка съежилась от очередного приступа раскатистого храпа. Он возвратил ее в мрачную реальность.
Конечно, Ольга пыталась устроить свою личную жизнь. Только кандидаты попадались все больше из категории летунов: залетит, словно мотылек на свет, — и был таков, потом — любители разлить на троих. Там уже не до любви и высоких материй — выпить бы и, в идеале, чем-то закусить.
Единственный плюс ее, пропахшей алкоголем и дешевым табаком, — она никогда не приводила собутыльников в дом. Это было ее неписаным правилом, так что Марина ни разу не стала свидетельницей пьяных оргий. Хотя девочке вполне хватало созерцания полубесчувственной матери, вваливавшейся среди ночи в квартиру.
В недолгие периоды просветления, рыдая, ругая себя, Ольга умоляла Зингеров о помощи. Несколько раз она на коленях стояла перед Софьей Львовной. Она благодарила и тут же просила об очередном одолжении. Чаще это касалось денег. Слабо веря в искренность даваемых женщиной обещаний, соседи все же давали и деньги, и одежду, даже помогали устроиться на очередную работу. Они делали это ради Марины.
Ее благодарность Зингерам не поддавалась описанию, а привязанность к Алисе стала болезненно необходимой. Марине страшно было представить себя вдали от этих прекрасных людей, посланных небесами, чтобы заполнить пустоту в ее затравленной душе. Больше всего девочке хотелось, чтобы в ее семье царил такой же порядок вещей, как в доме Алисы. Она мечтала о таком же покое, рассудительности, внимании, культе терпимости. Взрослея, Марина задумывалась о будущем, о мужчине, который будет с нею рядом. Пусть не красавце, но обязательно порядочном и непьющем. Они проживут долгую, счастливую жизнь. Воспитают детей в строгости и ласке. Всю свою нерастраченную детскую фантазию и любовь Марина передаст им. Они никогда не услышат криков, упреков, обидных слов. Наверное, для шестнадцатилетней девочки это были очень серьезные планы. Но для Марины ее мечты о будущем носили характер психотерапии. Она находила успокоение, уходя в призрачный мир своих грез. Реальность ее страшила, лишала возможности нормально мыслить, а вот полные радости и тепла мечты согревали, вселяли уверенность.
Да, мечтать хорошо, но время шло. Нужно было решать, в каком направлении двигаться дальше. Школа окончена, аттестат оставлял желать лучшего. В сравнении с отличными отметками Алисы Маринкины результаты были более чем скромными. Наверняка в институт ей не поступить. Это автоматически означало разлуку с подругой, то, чего она панически боялась. Ведь Алиса готовилась к вступительным экзаменам в медицинский. Марина закрывала глаза и видела Ляльку, облаченную в белоснежный халат: «Какая же она красивая! Жаль, что волосы придется подбирать под белой аккуратной шапочкой. У Алисы они рыжие, длиннющие, густые, не то что у меня — соломенный пушок. Заколку трудно подобрать, слетают, не держатся».
Поморщившись от сравнения явно не в свою пользу, Марина резко открыла глаза. Решение пришло неожиданно. Конечно, рядом с врачом обязательно есть медсестра, санитарка, в конце концов. И ею станет для Алисы она, только она! Точно, теперь ей дорога в медучилище. Туда тоже конкурс, но нужно постараться. Она сделает это. Ведь тогда ежедневное общение с подругой в перспективе станет реальным. Словно груз с плеч свалился. Марина повеселела и на вопросы Софьи Львовны убедительно отвечала, что нашла свое призвание.
Алиса усмехнулась, услышав о планах подруги. Застенчивая и немногословная, она была готова со шваброй и тряпкой в руках идти по жизни рядом с подругой. Такая жертвенность и радовала, и тревожила Алису. Она понимала, что играет в жизни Марины гораздо более важную роль, чем та — в ее. Мир в белокурой головке полностью зависел от присутствия рядом Ляльки.
— Послушай, Маришка, может быть, у тебя совсем иное призвание? Прислушайся к себе. Мы и так будем вместе, как всегда, понимаешь? — Однажды вечером, отложив свою программу экзаменационных билетов, Алиса решила убедить подругу не следовать слепо детской привязанности.
— Что ты, Ляля?! Ты ведь знаешь, что без тебя я становлюсь живым трупом. Мне кажется, что если тебя долго не будет рядом, я… Я умру. — Марина покрылась красными пятнами и опустила глаза. Ее передернуло от одной мысли о долгих одиноких днях и вечерах без привычного общения.
— Не говори так, прошу тебя. Мне становится страшно, — тихо сказала Алиса, взяв Марину за руку. — Посмотри на меня.
— Мне стыдно, — прошептала та, едва сдерживая слезы.
— Ты мне как сестра, но, прошу тебя, не нужно настолько привязываться. Мы близки сейчас и будем близки даже в разлуке.
— Я так люблю тебя, Лялька, — обняв подругу, прошептала Марина. — Я хочу сделать что-нибудь для тебя, для твоих родителей. Что-то очень важное и нужное, чтобы хоть как-то отблагодарить за все.
— Перестань. Самая большая благодарность — это то, что ты так сильно чувствуешь привязанность к нам. Спасибо.
— Ты благодаришь меня?
— Конечно, — улыбнулась Алиса, отстраняясь. Она хотела видеть глаза подруги. — Я очень рада, что ты у меня есть.
Марина светилась от счастья. Она готова слушать Ляльку часами, а эта короткая фраза стоила многих беспокойных минут, проведенных в размышлениях о будущем. Они связаны незримыми нитями на всю жизнь. И это самое лучшее, что может быть, — Марина улыбалась, глядя в смеющиеся карие глаза.
— И все-таки я буду поступать в медучилище. Ты не сможешь меня отговорить, не надо, — наконец проговорила Марина.
— Как знаешь, — вздохнула Алиса. — Но у тебя должна быть своя жизнь, свой взгляд на мир. Ты не можешь всегда быть чьей-то молчаливой тенью.
— Ты очень деликатна, ценю.
— Я стараюсь для тебя, глупая!
— И ты туда же, — вздохнула Марина.
— К слову пришлось, не обижайся.
— На тебя? Никогда!
— Машка, ты невозможная! — Алиса покачала головой.
— Но ты же готова терпеть меня рядом?
Этот разговор возымел обратное действие. Ляля хотела переубедить, а только еще сильнее укрепила девушку в ее намерениях. Правда, поступить с первого раза Марине не удалось: сыграла роль нездоровая атмосфера в доме. Заниматься приходилось нерегулярно из-за перепадов в настроении и состоянии матери. Потеряв очередную работу, она слонялась по квартире, как привидение, придираясь ко всему. Денег не хватало на самое необходимое. Раздражение и озлобленность женщины выливались на дочь. Часто, не выдерживая ее брани и упреков, Марина захлопывала за собой дверь и садилась на голых ступенях подъезда. Благо на улице лето и нет пронизывающего холода. Звонить к Зингерам ей было стыдно. Они и так принимают в ее судьбе достаточно участия. Будить их среди ночи Марине казалось недопустимым.
А рано утром, открыв дверь, Софья Львовна прижимала руку к сердцу: девочка спала на подоконнике, свесив голову на грудь. Она провела здесь всю ночь и под утро, выбившись из сил, заснула тяжелым сном. Осторожно разбудив Марину, Софья Львовна забирала ее к себе. Пожурив ее за то, что не позвонила сразу, укладывала спать в кабинете Захара Борисовича и отправлялась на рынок. Потом на работу уходил отец Алисы, а вскоре просыпалась она сама. Увидев спящую подругу, плотнее закрывала дверь кабинета и качала головой. Она считала Марину очень мужественной, ведь каждый день вариться в аду по силам не каждому. Лялька решила, что сама никогда бы не смогла выдержать такого. Она вообще наблюдала за происходившим с Мариной с ужасом. Ей, выросшей в заботе и любви, было жутко видеть такие взаимоотношения между матерью и дочерью.
Разговаривать с Ольгой о происходящем было бессмысленно. Она, кажется, решила доконать себя невероятным количеством выпиваемой за день гадости. В дело шло все, что хоть чуть-чуть пахло спиртом. Зингеры в отчаянии разводили руками, перестали занимать деньги и пресекали любые попытки Ольги разжалобить их пьяными слезами.
— Оля, возьмитесь за ум, пока не поздно. Вы ведь еще так молоды, — пытался говорить с нею Захар Борисович, но не протрезвевшая с утра после вчерашнего женщина поджимала губы, сдерживая усмешку. — Какой пример вы подаете дочери?
— Она давно берет пример с вас, так что с этим полный порядок, — медленно выговаривая слова, Ольга поправила мятую блузку. — А мне бы поправиться чуток, да денег только на хлеб.
— Вот и купите хлеб, — мягко отстраняя ее с узкого лестничного прохода, пробасил Зингер. — Простите, я опаздывать на работу не привык.
— Мне бы ваши проблемы, — ухмыльнулась Ольга вслед соседу.
— Я был бы только рад этому, — оглядываясь, прокомментировал услышанное Захар Борисович.
Воспитательная работа, которой Ольга считала попытки Зингеров направить ее на путь истинный, действовала женщине на нервы. В глубине души ее разъедала бесконечная зависть к этим ухоженным, обеспеченным и уверенным в себе людям. Они такие правильные, такие благонамеренные — Ольга брезгливо скривила лицо. Пожили бы они с годик ее жизнью. Хлебнули б тех «радостей», которыми она была сыта уже к восемнадцати годам.
Ольга не любила вспоминать свое детство, юность, первую любовь, закончившуюся вместе с первой близостью с обожаемым парнем Гошей. Кроме неприятных ощущений молодая девушка ничего не получила и на долгие годы сохранила неприязнь ко всему, связанному с мужчинами.
Гоша и стал отцом Марины, только узнать об этом ему было не суждено: очередная пьяная драка отняла у него жизнь. Старая бабушка, заменившая Ольге родителей, схватилась за голову, узнав о беременности внучки. Каждодневные причитания сводили молодую девушку с ума. До сих пор Ольга не могла простить бабушке то, что она позволила ей родить ребенка. Надела хомут на ее шею и отошла в мир иной незадолго до рождения правнучки. Именно с появлением этого крошечного существа Ольга связывала начало очень широкой черной полосы в своей жизни. Все с той поры в ней было не так.
Девочка родилась слабая, болезненная, и в голову к нерадивой молодой мамаше приходили самые отчаянные мысли. Ее угнетала необходимость каждодневной заботы о крошечном существе. Однажды она точно поняла, что смогла бы положить подушку на лицо спящей дочери и… В этот день Ольга впервые напилась до бессознательного состояния. Утром она с трудом открыла глаза, борясь с дикой головной болью, увидела над собой склонившиеся лица соседей и услышала рядом рев Марины. Четырехлетняя девчушка испугалась того, что мама никак не реагировала на нее, и бросилась вон из квартиры. Кто знает, чем бы это закончилось, если бы на лестничной площадке она не увидела спускавшегося на работу дядю Захара: так привычно обращалась к Зингеру Маринка.
Сосед позвонил в свою дверь, вызвал жену и вместе с нею зашел в квартиру Ольги. Они были готовы увидеть что-то страшное и вздохнули с облегчением, когда молодая женщина открыла глаза. Истерика Марины раздражала ее и снова вспомнилась недавняя, страшная мысль о подушке. Ольга закрыла лицо руками. Девочка пыталась обнять мать, но Ольга грубо оттолкнула ее от себя. Софья Львовна переглянулась с мужем — они понимали друг друга без слов. Все-таки
