больше десяти лет вместе.
— Оленька, вы отдохните, а Мариночка, если вы не против, поиграет с Лялечкой. Хорошо? — улыбаясь, спросила Зингер. В ответ та только молча махнула рукой. — Пойдем, милая, мама разрешила.
С тех пор этот дом был всегда открыт для Марины. И чем больше они уделяли ей внимания, тем больше отгораживалась Ольга от дочери. И когда прошло уже столько лет, она не могла побороть в себе глубоко пустившей корни в ее душе неприязни к соседям: они, как и бабушка, любили Марину гораздо больше, чем она сама. Чувство росло, а их участие в воспитании ее дочери не меняло ее отношения к ним. В алкогольном дурмане она просто ненавидела их. Считала, что они влезли в жизнь ее дочери и диктуют свои правила. А на каком основании, ведь еще никто не отменял ее материнских прав и влияния! Ольгу съедала ревность, а ведь если бы не постоянное внимание и вмешательство Зингеров, ее давно могли бы лишить этих самых прав, а Маринку — отправить в детский дом. Женщина не вникала в такие «детали». Ее нездоровый организм волновали проблемы иного характера.
Все закончилось страшно. Прошел еще год. Марина все-таки поступила в медучилище. Ее тяга к учебе вызывала в матери, как всегда, насмешки. Но девушка давно перестала обижаться, она сказала себе, что не должна этого делать. Она никоим образом не отвечала грубостью на придирки матери, словно чувствовала, что каждый день пребывания той на белом свете может стать последним. К этому шло… Ольге не исполнилось еще и сорока, когда рано утром ее, уже холодную и безжизненную, нашли под балконом первого этажа дома, в котором она жила. Вокруг рта ее запеклась кровь, тело было скрючено, словно в последние минуты она испытывала сильную боль. Растрепанные грязные волосы и посеревшее лицо — Марине долго будет сниться кошмар, в котором два верзилы будут пытаться разогнуть окоченевшее тело, чтобы придать ему более пристойный вид. Потом носилки, белая простыня, а под ней та, которая, наконец, обрела покой.
Похороны, сочувствие чужих людей и предложение родителей Алисы перебираться жить к ним. Но, как это ни странно звучит, именно теперь после занятий Марина с удовольствием, спокойно возвращалась домой. Постепенно она отвыкала от царившего здесь раньше беспредела, с наслаждением наводила порядок, чувствуя себя полноправной хозяйкой. Маленькой стипендии едва хватало на пропитание, но девушку это нисколько не огорчало. Она считала, что началась светлая полоса в ее жизни и совсем скоро все переменится. Она подолгу неподвижно сидела в стареньком кресле, поджав ноги, и мечтала. Теперь этому ничто и никто не мешал. Все должно было сбыться именно так, как она хотела. Нужно подождать, а умения не торопить время у девушки было достаточно.
И Алиса стала чаще заглядывать к ней по вечерам. Сначала, после смерти матери, она приходила, боясь, что в одиночестве подруге придут в голову отчаянные мысли. Она приносила с собой испеченные мамой пирожки, зная, что Марина постоянно недоедает, а гордость не позволит ей признаться в этом. Софья Львовна, как и прежде, была рада принимать девочку у себя, но та теперь с большим удовольствием ждала прихода Алисы к ней. Тогда она по-хозяйски суетилась на полупустой кухне. Наливала в чашки крепкий, дешевый чай. Вкус напитку придавало только гигантское количество заварки. Алиса с благодарностью принимала знаки внимания повзрослевшей подруги, боясь сказать лишнее слово, чтобы обыденными мелочами не обидеть ее, пережившую такую трагедию. Потом поняла, что Марина, наоборот, раскрепощается и становится более спокойной, улыбчивой.
Их разговоры касались самых разных тем, но чаще Маринка с интересом слушала о том, что у подруги нового на личном фронте. Она вспоминала, что рассказы стали особенно яркими, когда в жизни Алисы появился загадочный Кирилл. К нему Марина испытывала необычайно сильное чувство ревности. Она понимала, что отношения со взрослым мужчиной перейдут рано или поздно в неизведанную ранее стадию. Это не робкий юнец, старающийся ловить каждое Лялькино слово. Кирилл подчинил ее, такую гордую, самолюбивую, амбициозную. Он постепенно отнимал у Марины то, без чего она не мыслила существования — ее Алису.
Впервые Марина услышала о нем еще летом. Алиса заканчивала первый курс, а ей только предстояли вступительные экзамены в училище. В то время Мариша еще подрабатывала уборщицей в соседней школе, и времени на общение у подруг было совсем мало. Алиса вскользь щебетала о том, какой он прекрасный и удивительный, не замечая, как загораются ревностью зеленые глаза подруги. Потом рассказы стали поверхностными, Лялька вообще не хотела говорить о своем увлечении. Это казалось странным, учитывая то, что раньше у девочек не было секретов друг от друга. Марина не позволяла себе серьезно размышлять над происходившим с Алисой, потому что полностью погрузилась в собственные проблемы. Она откладывала это до лучших времен, когда голова ее немного освободится после сдачи экзаменов.
Радости Марины не было конца, когда она поступила в медучилище. Ольга тогда лишь усмехнулась, пожимая плечами, мол, поступила и ладно. Алиса расцеловала ее в обе щеки, а Софья Львовна приготовила праздничный ужин. Еще тогда Марина заметила, что подруга явно тяготилась необходимостью сидеть за столом, поддерживать разговор. Лялька старалась выглядеть веселой, но внимательные глаза Марины видели, что та чем-то крайне озабочена и подавлена. Она удивлялась, что ни тетя Соня, ни дядя Захар не замечают странностей в поведении их дочери. Казалось, она едва дождалась окончания трапезы. И потом извинилась перед Мариной, сославшись на необходимость писать реферат, не захотела выйти с нею на прогулку.
Неприятное чувство не покидало Марину даже тогда, когда Алиса будто снова стала прежней. Мимолетом она обмолвилась, что рассталась с Кириллом, и тогда всю нервозность подруги Марина списала на это обстоятельство. А потом — смерть матери и, как факт, именно это сблизило их еще больше, чем раньше. Все вошло в привычное русло: долгие разговоры по вечерам. Появление очередной жертвы Лялькиной красоты обсуждалось с иронией и какой-то долей упоения. Алиса легко переходила от одного романа к другому, сохраняя трезвый ум и холодное сердце. Это было новое в ее поведении. Тогда-то Марина и поняла, что раскованность и легкость в бесконечном водовороте мимолетных страстей — бегство подруги от себя, от своей внутренней пустоты. Она возникла еще в пору встреч Алисы с Кириллом — Марина безошибочно определила это. Конечно, у них произошло то, что на какое-то время сломало Ляльку, превратило ее в мятущуюся, мстящую за свою поруганную надежду и душу. Марина не стала распространяться о том, до чего додумалась, наблюдая за подругой. Не стала задавать лишних вопросов. Она просто как всегда боготворила ее, считала символом красоты и счастья и была готова разделить с нею любые неприятности, которых не избежать в этой сложной жизни.
Марина училась, работала, а ее личная жизнь была похожа на ровную, блестящую гладь глубокого, холодного озера. Этой застывшей поверхности не касались дуновения даже легкого ветерка. Девушка была застенчива и не уверена в себе. В училище рядом с нею занимались в основном девчонки, а три самоуверенных юноши, попавших в этот женский коллектив, вели себя нагло и не вызывали в Марине каких-либо эмоций, кроме брезгливости. Особенно один из них был ей неприятен: Тимур. Невысокий, коренастый, смуглый, черноволосый, черноглазый — он за полгода учебы не обмолвился с нею ни единым словом. Если два его товарища время от времени отпускали непристойные шуточки в адрес практически каждой девчонки, и ее в том числе, то Тимур хранил олимпийское спокойствие и непроницаемую маску на лице. Словно считал ниже своего достоинства говорить с такой серой мышкой, как она. Он только многозначительно поднимал густые брови и пронзал девушку тяжелым взглядом. Марине в этот момент всегда хотелось убежать или провалиться сквозь землю. У нее холодели руки, и язык становился деревянным, неподвижным. Пока друзья Тимура отвешивали в ее адрес свои дежурные шуточки, она бледнела не от их слов, а от впивающейся в нее черноты глаз Тимура. Его лицо можно было назвать привлекательным, если бы не множество глубоких рытвин — следы буйства гормонов в юном организме — и неприятный жирный блеск. Резкий запах его одеколона вызывал у Марины желание зажать нос и пробежать мимо, а парень, как нарочно, стал подсаживаться к ней на занятиях.
А однажды после занятий кто-то легонько дернул ее за хвостик. Марина оглянулась и поняла, что это сделал Тимур. Они остались вдвоем в пустой, холодной аудитории. Внутренне девушка вся напряглась, но старалась выглядеть лишь слегка раздраженной тем, что ее побеспокоили.
— Чего тебе? — резко спросила она, вкладывая в звучание своего голоса все мужество.
— Хочу поговорить с тобой, можно? — Вопрос застал ее врасплох.
— Говори, только недолго. Я опаздываю на работу, — застегивая дрожащей рукой молнию на сумке, ответила Марина.
— Может, я провожу тебя? — Черные глаза неподвижно уставились и буравят ее насквозь.
— Вот еще новости. Ты что, решил ухаживать за мной?
— Не знаю.
— Понятно. Я пойду, пожалуй. — Марина забросила сумку на плечо и, поеживаясь в предвкушении мороза на улице, направилась к выходу из аудитории. Тимур пошел за нею.
Он молча шел в нескольких шагах от нее, сохраняя дистанцию. Марина едва переставляла ноги от страха. Ей было дурно от сознания того, что этот парень находится рядом. Наконец она не выдержала, остановилась и повернулась к нему. Тимур медленно подошел и неприятно сложил губы в узенькую полосочку — это должно было означать натянутую улыбку.
— Спрашиваю еще раз: чего тебе! — громко повторила Марина.
— Да ничего. Просто решил проводить тебя.
— Мне это не нужно.
— Насколько я осведомлен, человек ты одинокий. Без матери бедствуешь. Кто тебя, сироту, защитит, если никого не будет рядом? — отбросив щелчком недокуренную сигарету, произнес Тимур.
— У тебя ведь никто защиты не просил. Оставь меня в покое. — Марина отвернулась и пошла дальше. Она чувствовала, что дрожит не от пронизывающего ее старенькую куртку мороза, а от чувства брезгливости, которое вызывал у нее один вид юноши. Она не могла понять, откуда в ней столько неприязни к нему. Он не сделал ей ничего плохого. Два других юных самца много раз недвусмысленно набивались в гости, но Марина молча пропускала мимо ушей их намеки. А тут внутри все трясется от страха. «Перестань, Марина! Возьми себя в руки!» — сказала она себе и оглянулась: Тимур снова шел за нею.
— Послушай, — сказала она, остановившись. — Давай договоримся так. Я очень благодарна тебе за проявленное внимание, а когда буду нуждаться в защите, то теперь знаю, к кому следует обратиться.
— Врешь, ты хочешь избавиться от меня, Маша, — тихо сказал юноша. В его тоне ей почудилась насмешка. Девушке никогда не нравилось, когда коверкали ее имя. Прощалось это только Алисе. Между тем, Тимур подошел ближе, и Марине ударил в нос уже знакомый запах одеколона. Девушка едва сдержалась, чтобы не отшатнуться. — Ты ничего в этой жизни не знаешь, малышка. Я постараюсь научить тебя. Я так решил.
Многозначительность сказанного он подтвердил, размеренно кивая головой. И прежде чем девушка успела что-то ответить, он развернулся и пошел прочь. Марина как завороженная смотрела ему вслед. Она не могла описать своего состояния. Казалось, она попала в большую грязную лужу и брызги от нечистой, дурно пахнущей воды попали на одежду, лицо, руки.
Девушка ускорила шаг и почти побежала домой. Она не могла позволить себе такую роскошь, как автобус. Это значительно сэкономило бы ее время, но ударило бы по кошельку. Ежедневные прогулки на занятия и обратно стали нормой. А сегодня она возненавидела свои правила. Если бы у нее был более уверенный, респектабельный вид, то такой проныра, как этот Тимур, не осмелился бы подступиться к ней. Не стал бы так нагло вести себя, обрекая ее на отчаянные минуты страха и презрения к самой себе.
Марина взбежала по ступенькам лестницы, чуть не сбив с ног спускающуюся Алису. Та окликнула подругу, но в ответ ничего не услышала. Девушка
