потерял возможность управлять отрядами и приказал отходить мелкими группами…
Да ни хрена я не приказывал! Как я мог приказать, если потерял управление и лишился возможностей передавать какие-либо приказы. Кто смог, тот смог отступить, остальных, кто сражался, кого немцы обошли и от леса отрезали – те позднее все погибли или в плен попали. В полном составе явилась на пункт сбора линьгруппа, возглавляемая старшим политруком Осиповым. Они были ближе всех к штабу и дальше всех от врага. Решали не боевую, а продовольственную задачу. Порой харч важнее патронов.
— Товарищ генерал, может перекусите, — спрашивает Осипов, выкладывая продукты, принесенные из не разграбленного фашистами пригородного колхоза, разносолы, добытые его группой, пока бойцы других отрядов умирали, штурмуя линию вражеской обороны?
Отчего не перекусить? Было нас пять тысяч, осталось немногим более трёхсот человек. Остальные, более четырёх тысяч, погибли и продолжают сейчас погибать, выполняя мой нелепый и несвоевременный приказ.
Трапеза длится недолго, но весело. Решаем, по ночам, двигаться лесными дорогами и выжидать благоприятного случая для прорыва и соединения с нашими войсками.
Так и шли.
Осторожно.
Не спеша.
Не торопясь.
Однажды, остановились в лесу. Всего в тридцати километрах от нас проходила линия фронта. Спешить было некуда. Решили провести ночь без передвижения.
Вечером Осипов и Дубенец отправились в ближайшую деревню Журавы. Необходимо разведать маршрут и поживиться едой.
Прекрасно понимаю, что разведка – дело сложное, очень трудно точно рассчитать время возвращения, ибо неожиданности подстерегают на каждом шагу. И все же нервничаю. Только перед восходом солнца, когда вражеские машины двигались уже без света фар, показались возвращающиеся разведчики.
— Товарищ генерал, задание выполнено!
— Ну как, большой 'гусь' засел в Журавах?
— Солидный.
— Атакуем деревню двумя отрядами. Один будет в резерве.
Мои люди выходят на исходные позиции.
С нетерпением поглядываю на циферблат часов.
Точно в пять ноль-ноль даю ракету.
С криком 'Ура!', цепи пошли в атаку.
Сочиняю и пишу в журнале боевых действий очередную реляцию о своих подвигах: 'Полтора часа продолжался ожесточенный бой. Враг был смят. Он потерял только убитыми более двухсот пятидесяти солдат и офицеров. Наши безвозвратные потери – 70 человек'.
Мы захватили 'богатые' трофеи. Если результаты боя увеличить в три, а лучше – в десять раз, то в журнале боевых действий 'дивизии' будут следующие цифры: 'Свыше ста автомашин, около пятидесяти мотоциклов, несколько орудий разного калибра и передвижных радиостанций, тысячи ящиков с боеприпасами, склад с продовольствием', а оружия столько, что 'им можно было вооружить две дивизии'.
Я продолжаю называть своё войско дивизией, хотя оно давно уже не полк, а всего лишь батальон, штатной численности. До сегодняшнего боя. Сейчас в строю всего две роты.
— Товарищ генерал, что будем делать с трофеями? — прервал мои раздумья начальник штаба Яблоков.
— Часть возьмем с собой, а остальное уничтожим.
Решил взять немного оружия, боеприпасов, продовольствия, радиостанцию и несколько мотоциклов.
Обдумываю слова текста, занесённые в журнал боевых действий.
Опять меня подвела любовь к высоким показателям.
Неправда может быть вскрыта первым же пролетевшим над Журавами нашим самолётом.
Представьте, как должна выглядеть деревня, на улицах которой сожгли свыше ста автомашин, около пятидесяти мотоциклов, взорвали несколько артиллерийских орудий и тысячи ящиков с боеприпасами, подожгли склад с продовольствием и таким количеством оружия, что им можно было вооружить две дивизии?
Деревни просто не должно остаться. На её месте должны лежать груды печного кирпича и обугленные брёвна от изб, горевших, а потом – разметённых взрывами боеприпасов и, особенно, авиационных бомб.
И посреди вселенского пожарища – ржавеющие, искорёженные остовы автомобилей, осколки снарядов, гнутые стволы в окалине и безжизненная, отравленная тротилом земля.
Мы уходим из Журав, а за нашими спинами остаётся целёхонькая деревня, с зелёными яблоневыми садами и несколькими струйками дыма, поднимающимися от десятка догорающих грузовиков.
Учитывая количество захваченной техники, в деревне должно было бы не менее двухсот шоферов и мотоциклистов. У мотоциклистов – не менее пятидесяти пулемётов. Кроме того, склады обслуживают интенданты, кладовщики, упаковщики, грузчики. На 'тысячи' ящиков, их нужно не меньше полусотни. Обязательно – рота охраны. В общем, как ни крути, а не может гарнизон с перечисленными трофеями быть меньше четырёхсот человек. Атакующие, практически всегда, кроме засад, несут потери в два-три раза выше, чем обороняющиеся.
Вот и трещит по швам шитое белыми нитками моё враньё про уничтоженные в бою вражескую технику и несколько тысяч ящиков с боеприпасами.
По правде сказать, мы потеряли в бою семьдесят шесть человек и уничтожили около тридцати немцев, находившихся в деревне.
Девятнадцать тяжелораненых и умирающих бойцов, нам придётся оставить у местного населения.
Нести их мы не можем и оставаться из-за них тоже не рационально. Если очень повезёт, то есть вероятность, что кто-то из раненых сможет выжить. Хотя, скорее всего, через пару часов, в деревню Журавы примчатся немцы и прикончат всех наших раненых.
Уходим.
Идти трудно. Каждый из нас основательно навьючен. Досталось и мотоциклистам, волокущим несколько трофейных машин. Им приходилось петлять между деревьями, и тащить мотоциклы на себе.
— Товарищ генерал, радио работает! — с радостью сообщил на привале, прибежавший Крицын.
Знакомый голос московского диктора передает сообщение советского Информбюро. Известия тревожные. На всех направлениях идут ожесточенные бои. Сопротивление врагу возрастает. Он уже заметно сбавил темпы наступления и продвигается вперед ценой огромных потерь.
Значит, Красная Армия наносит врагу большой урон.
А мы всё идём к фронту, а фронт уходит от нас, а мы не спешим его догонять, потому, что не прошел полуторамесячный, задуманный мною срок выхода из окружения.
Продовольствие, взятое в Журавах, закончилось очень быстро, потому, что не было там огромного склада с продовольствием. Не было у нас мотоциклов с колясками, набитыми провизией. Взяли две штуки без колясок, чтобы я мог спастись от погони, если нас начнут преследовать, да и то вскоре бросили. Катить по лесу незаведённые мотоциклы тяжело, а заводить побоялись. От работающих мотоциклов треск стоял бы на весь лес.
Однажды после ночного перехода мы сделали привал. Есть совсем нечего. Ко мне подходит Ершова, просит разрешить ей сходить в ближайшую деревню и попытаться достать хоть немного продуктов.
— Сама достану, только разрешите, — настаивала Ершова.
— Ну хорошо, — согласился я после долгих просьб, однако предупреждаю — будьте осторожны и внимательны.
Так Ершова ушла в свою первую разведку.
