Пять часов ее не было, и все это время я волновался. Уже начинал жалеть, что не проявил твердости. Наконец она появилась. В руках Ершова держала большую плетеную корзину, на дне которой лежали хлеб, сало и другие продукты, украденные в немецком штабе.
Вошла Лиза в избу, где веселились штабные офицеры и строго приказала хозяйке: 'Если немцы спросят, кто я, отвечайте: сестра'.
— Ради бога, уходите, — взмолилась женщина, — ведь из-за вас они, проклятые, повесят и детей и меня.
Из комнаты, где веселились офицеры, вышел солдат. Со страхом наблюдала хозяйка, как отважная Лиза шутила с гитлеровцем, помогая ему готовить угощение для начальства.
Когда все было готово, солдат удалился к офицерам. А Ершова быстро сложила оставшееся масло, сардины и колбасу в корзину и ушла.
Интересно, повесят ли теперь немцы деревенскую женщину и её детей за кражу продуктов мнимой родственницей?
Как дешевеет в войну человеческая жизнь? Жизнь нескольких человек из незнакомой мне крестьянской семьи – нынешняя цена куску сала…
После Лизы в деревню незамедлительно направились Осипов, Дубенец, Булгаков и Калюжный с группой бойцов. Они тихо сняли часового, вошли в дом, где недавно побывала разведчица, и без единого выстрела прикончили пьяных офицеров и всю их прислугу. Забрали остальные продукты. Теперь, после убийства немецких офицеров, согласно новому немецкому порядку, введенному на оккупированных территориях, карающему за убийство немцев, все жители деревни будут казнены, а деревня сожжена.
С тех пор, как у нас появилось радио, жизнь стала куда полнее, содержательней. Исчезло чувство оторванности от Большой Земли.
Когда мы вступили на смоленскую землю, рядом со мной шагала всего лишь рота бойцов. Немногим больше ста человек. Полтора месяца назад командовал армиями. Потом полком, который выдавал за дивизию. Сейчас у меня нет даже батальона. Господи, какой стыд, я командую ротой словно стареющий капитан с неудавшейся служебной карьерой.
Чем ближе к фронту, тем тревожнее становится у меня на душе.
Слушая московское радио, я почти уверился, что Красная армия скоро остановит и погонит назад немецкие войска. Значит нельзя делать ставку на будущую победу Германии. Нужно прорываться к своим.
Но что ждет меня там?
Я представлял предстоящие разговоры и хотел выть волком.
Любого красноармейца, вышедшего из окружения, я спросил бы, где его винтовка и почему он оставил свой окоп перед наступающим врагом?
Любого сержанта артиллериста я бы заставил ответить, почему он вышел без своего орудия, почему он оставил вооружение врагу и как посмел он отойти с позиции, вместо того, чтобы погибнуть, защищая Родину там, где приказано?
Лейтенант ответил бы мне за то, что посмел явиться из окружения, потеряв вверенный взвод и не удержав линию обороны.
Теперь я, заместитель командующего Западным особым военным округом, должен буду ответить за то, что не защитил границ Родины, что фашистские сапоги истоптали землю Белоруссии и подошли к Смоленску. Почему я позволил уничтожить аэродромы с незаправленными и безоружными, по моей вине, самолётами. С какой целью оставил без снарядов и топлива танки, которые с величайшим напряжением сил и средств построила страна для своей армии. Как, по моей вине, сотни тысяч красноармейцев попали во вражеский плен, вместо того, чтобы до последней капли крови бить врага, посягнувшего на первое в мире государство трудящихся?
У меня есть оправдание, что согласно распоряжению товарища маршала Тимошенко находился в десятой армии.
— Гражданин Болдин, — спросит меня следователь, — а как била врага под вашим руководством десятая армия?
Я могу сослаться на то, что по приказу командующего округом генерала Павлова, возглавил конно- механизированную группу войск для удара на Гродно.
— Подследственный Болдин, как вы смели отправить в Гродно танки, не обеспечив их прикрытия с воздуха? Где была авиация и зенитная артиллерия? Почему вы послали танки в рейд, заранее зная, что у них нет топлива и что они остановятся на полпути? Почему, вверенный тебе, гнида, танковый корпус был наполовину уничтожен немецкими бомбами, а вторая половина досталась врагу и сейчас те танки, с нарисованными немецкими крестами, утюжат окопы с русскими солдатами, уничтожают батареи и давят на дорогах наших женщин беженок и детей, уходящих от врага?
Где 1597 танков, где шесть тысяч автомобилей, где тысячи орудий, где десятки тысяч лошадей и где четыреста сорок тысяч человек, входивших в порученную тебе, сволочь, группировку?
Люди, брошенные тобой, две недели кровь свою проливали. Потом тех, кто уцелел, оставшихся без патронов, снарядов и командиров, фашисты, словно скотов в плен погнали, а ты, гад, уже на третий день войны, бросил их, устранился от командования и с кучкой прихвостней свою задницу в лесах спасал?
— Я Минск пытался освободить.
— Ты, Минск? Под Минском Стрельбицкий воевал, а ты, фашистский пособник, тысячи его людей на смерть послал, вместо того, чтобы остановиться с ними в укрепленном районе, где в казематах были люди, продовольствие, боеприпасы, пулемёты и артиллерия. Ты бы там мог не только гитлеровские полчища перемолоть, но и умереть как герой!
Сто человек вывел? Молодец. Вот теперь бери роту своих прихвостней – политработников, штабистов, прокуроров и членов совета трибунала и пошёл вон, штурмовать деревню Пендюкино.
Мы за неё два полка положили, а теперь тебе даём шанс доказать, что не зря тебя Родина много лет деньгами осыпала, на машинах катала, в ткань 'Бостон' одевала, красной икрой кормила, позволяла в Крыму задницу греть и баб – артисток советского кино да балерин Большого театра на служебной даче мять.
Оправдывай доверие Родины и лично товарища Сталина! Покажи свою любовь к стране! Докажи верность присяге и своё воинское мастерство! Или хоть сдохни за деревню Пендюкино по человечески!
…От таких мыслей становилось совсем невесело, потому что уцелеть в фронтовой круговерти и вновь пройти все ступеньки от командира роты до командования фронтом или армией просто невозможно.
Опальный бывший генерал не нужен даже немцам.
Единожды предавший – предатель на всю жизнь…
Ещё грустнее стало, когда услышал я по радио, что всё руководство Западного фронта, кроме меня, расстреляно по решению суда.
Не спал всю ночь, а утром вышли к нам три бойца и лейтенант из 134-й стрелковой дивизии, собиравшие по лесу своих разбежавшихся бойцов.
Мы отступали от Белостока, а они драпают из-под Витебска.
Рассказал лейтенант о том, как дивизия попала в окружение.
Очень интересно попала.
Я бы за такие дела, будь моя воля, всё ихнее командование расстрелял бы, к чёртовой матери!
Вот как бывает с дивизиями, которыми командуют генералы, считающие, что надев генеральскую форму, не они должны служить Родине, а Родина должна служить своим генералам.
Слушал я рассказ лейтенанта про ихние 'приключения' и возмущался!
Но чаще ужасался тому, как схожи были мои действия и решения с действиями комкора Честохвалова и его подчинённых…
— Днем 11 июля 1941 года, немцы прорвались через Западную Двину на шоссе Витебск – Смоленск и Витебск – Сураж. Два батальона 501-го стрелкового полка, не имея надлежащего руководства, в панике разбежались. Охваченный паникой 'окружения', в ночь на 12 июля начал менять свое месторасположение штаб корпуса.
В конце дня 12 июля командир корпуса генерал-майор Честохвалов с группой штабных командиров и батальоном связи, бросив часть автомашин, прибыл на командный пункт 134-й стрелковой дивизии в село Прудники.
