удовольствием перестал бы играть в холодность и обнял бы ее, поцеловал. Он скучал по ней. Только эта сумасшедшая занятость и помогала ему удержаться от того, чтобы не названивать ей каждый день. Он с силой закусил фильтр сигареты, вглядываясь в ее родные черты, пытаясь найти в них отклик того, что чувствовал сам, но не видел ничего, кроме тщательно скрываемого волнения. Конечно, она волновалась, но нет ничего интимного, того, что он видел в ее глазах раньше.
— Хорошо, — после паузы произнес Дубровин. — Доброе утро, Даша. Теперь правильно?
— По крайней мере — по-человечески, — Даша откинулась на высокую спинку кожаного кресла, почувствовала, что оно вращается, и принялась поворачиваться то вправо, то влево, не сводя глаз со Стаса. — Знаешь, я знала, что ты появишься в самый неподходящий момент.
— Да? А когда, по твоему сценарию, я должен был появиться?
— Как минимум после того, как я впервые бы вышла на сцену твоего кабака, — улыбнулась Даша. Она лукавила, но почему-то снова ощутила непреодолимое желание разозлить Дубровина.
— Прекрасная идея. Кто подсказал?
— Сама додумалась.
— Я забыл, что у тебя было слишком много свободного времени. Это опасно — в голову обязательно приходят бредовые мысли, — резко выпуская дым, заметил Стас.
— Да, ощущение невесомости и полная неразбериха могут сотворить нечто подобное, но к моему случаю это не имеет отношения. У меня были очень насыщенные общением и интересными встречами дни. Не смотри с такой усмешкой. Я даже не заметила, как пролетело время. Словно один день прошел со дня нашего расставания.
— Теперь желание пожить у мамы ты называешь расставанием, — констатировал Стас.
— Слова могут быть разными, но смысл один — я прекрасно провела время. Я была свободна! — последние слова Даша произнесла с вызовом.
— Ты хочешь продолжать в таком же духе или можно начать нормальный разговор? — поинтересовался Дубровин, потушив сигарету. Даша молча пожала плечами. — Хорошо, будем считать, что перепалка окончена. Итак, ты зачем здесь?
— Я действительно пришла получить работу.
— Ужас какой-то, детство. Ты в семь лет поступала умнее.
— Как хорошо, что у тебя в твоем возрасте такая замечательная память!
— Нормальная память, обычная. Она оставляет только то, о чем вспоминать приятно, — отмахнулся Стас.
Даша скрестила руки на груди. Она не хотела признаваться в том, что ей холодно. Даша решила, что в коротком топе, открывающем талию, живот, она выглядит более соблазнительно. Она хотела так выглядеть.
— Послушай, что дальше? — нервно спросила она.
— Честно говоря, у меня нет возможности решать свои семейные проблемы в рабочее время, — поднимаясь, ответил Дубровин. — Мы могли бы поговорить в другом месте. Где скажешь.
Даша насупилась. Ей не нравилось его самообладание, но ее не обманешь: Стас поедал ее глазами, однако говорил сухо и сдержанно. Каков молодец!
— Долго говорить не придется, — Даша тоже поднялась и пошла ему навстречу.
Они остановились друг против друга и молча смотрели в глаза. Дубровин медленно взял ее за руки. Пальцы оказались холодными, словно из них ушла жизнь — Стас поднес их к губам, закрыл глаза и поцеловал. Ни одна мышца не дрогнула на Дашином лице. Она только заметила, что у Дубровина прибавилось седых волос, а может быть, ей только показалось. Она хотела найти следы страдания, мук одиночества. Его карие глаза вдруг подобрели, Дубровин усмехнулся кончиками губ, а в ответ на недоуменный взгляд Даши взял и крепко прижал ее к себе.
— Какой же ты ребенок, — прошептал он, целуя ее.
— Я не ребенок! — пытаясь оттолкнуть его, протестовала Даша, но сильные руки Дубровина не давали ей и пошевелиться.
— Хорошо, хорошо, успокойся, — добродушно сказал Стас. — Давай так. Я вызову машину, и ты поедешь домой. Я вернусь к восьми, и мы поговорим.
— Я не хочу ждать до восьми. Я не хочу снова оказаться одна в этом огромном доме, — Даша почувствовала, как ослабли объятия Стаса. Она посмотрела ему в глаза. В них была настороженность и напряженность ожидания. — Я хочу понять сейчас, что-нибудь изменится или все останется по-прежнему?
— Ты можешь выражаться конкретнее? — Дубровин опустил руки, выпрямился и свысока посмотрел на Дашу.
— Может быть, ты забыл, что последнее время мы жили плохо. Ругались, скандалили, не находили общего языка.
— Да, я помню.
— Скажи, ты по-прежнему против того, чтобы я вела нормальный образ жизни?
— В каком это смысле? — иронично поинтересовался Стас. Он почувствовал, что ему невыносимо жарко.
Горячая волна прокатилась с головы до ног, оставив неприятное онемение в кончиках пальцев.
— Начнем по порядку. Если я снова заговорю о работе, ты как к этому отнесешься?
— О господи, — Дубровин вздохнул, беспомощно огляделся по сторонам, словно ища поддержки у стен своего кабинета. Он отодвинул один из стульев и тяжело опустился на него.
— Такой простой вопрос приводит тебя в совершенно необъяснимое состояние, — заметила Даша. — Значит, ничего не изменилось. Ты продолжаешь думать, что я вернусь и снова добровольно стану затворницей, послушной женой, вымаливающей у тебя разрешение поехать к маме. И, конечно, вместе с тобой, ведь иначе.
— Ведь иначе у супруга сердце разорвется от страха, что с его женой опять может что-нибудь случиться, — перебил ее Дубровин.
Он закрыл ладонями лицо и тихо заговорил. Речь его была складной, слова лились беспрерывно. Создавалось впечатление, что он давно и не один раз произносил их самому себе. И только теперь позволил им быть услышанными той, кому они предназначались. Даша присела рядом, обхватила его колени руками. Она ждала, что он сейчас отнимет руки от лица, но Стас продолжал говорить, словно стыдясь своих слов.
— Ты так и не поняла, Дашуня, что все это время я живу в страхе. Я гоню его от себя, говорю, что нельзя думать о плохом. Нужно притягивать мыслями и делами хорошее, но прошлое преследует меня. Он идет за мной днем, приходит ко мне во снах. Это ужасно. Ты словно перестаешь быть хозяином своего тела и мыслей. Они живут своей жизнью, создавая жуткий дискомфорт, разрушая все, к чему ты так долго стремился. Насилие над собой приводит к тому, что разрушение касается уже не только тебя, но и самых близких людей. Ты знаешь, у меня никого нет, кроме тебя. С некоторых пор никого. Сыновья не желают общаться, остались одни воспоминания. В моей жизни все рано или поздно приобретает термин «бывшее»: бывшая жена, бывшие родственники, бывшее благополучие. Или мнимое, как ты считаешь?.. Все летит к чертям. И ты хочешь стать прошлым, — Дубровин медленно отнял ладони от лица. На щеках остались красные следы, словно кто-то отхлестал его. — Я не умею любить, не умею жить, не умею расслабляться и отпускать прошлое. Может быть, я отчаянно цепляюсь за него, потому что не верю в будущее? Вот я и сказал это. Ты довольна?
— Я рада, что ты нашел в себе мужество признаться в том, что тебя беспокоило так долго. И глупо, что мы не поговорили об этом раньше, — Даша провела рукой по его волосам. — Самое интересное, что я сама додумалась до этого недавно.
— Что это значит?
— Несколько дней назад я поняла, что ты получил не то, о чем мечтал. В твоих руках оказалась подделка, — голос Даши сорвался. — Во всем только моя вина.
— Ты извратила проблему, — Дубровин покачал головой.
— Все-таки проблему.
— Да.
— И как нам ее решать? — Даша с надеждой посмотрела Стасу в глаза. Только в эту минуту она отчетливо поняла, что они на грани или примирения, или окончательного разрыва. Она не видела выхода, Дубровин, кажется, тоже.
— Не знаю, — Стас осторожно убрал руки Даши с колен и, поднявшись, взял со стола пачку сигарет. — Я не знаю. Может быть, должно пройти время, и я успокоюсь. Или страхам надоест меня мучить, и они выберут новый объект.
— Стас, прости меня, — Даша поняла, что близка к слезам.
— Не за что, милая. Ты уж точно ни в чем не виновата. Только я, старый дурак, заморочивший тебе голову, позволивший себе жениться на ребенке! Иллюзии развеялись, и мы остались ни с чем. Ты первая поняла это, а я до сих пор боюсь признаться.
— В чем? — Даша внимательно посмотрела на Дубровина. Он курил, выпуская дым, который облаком окутывал его, щипал глаза. — Так в чем?
— У нас вряд ли что-то получится. На этом этапе мне приходит в голову вот такая глупость, — виновато улыбаясь, сказал Стас. — Но я все равно зову тебя домой. Мне плохо без тебя. Ты сможешь приехать? Сможешь вернуться? Может быть, нам не стоит на ходу разбираться со своей судьбой?
— Может быть, может быть, — согласилась Даша. Она подошла к креслу, медленно надела свитер, брюки. — Зеркало у тебя здесь есть?
— Есть, — Дубровин открыл дверь встроенного шкафа. Внутри засверкало огромное овальное зеркало. — Вот, пожалуйста.
Даша достала из сумочки расческу, привела волосы в порядок, усмехнулась, увидев, как нелепо выглядит с яркой косметикой на лице. Дубровин стоял у нее за спиной, разглядывая ее отражение. В какой-то момент он улыбнулся и отвернулся к окну. Даша взяла дубленку, быстро надела ее и окликнула Стаса. Он повернулся.
— Куда ты?
— К маме, — и увидев, как напряглось его лицо, поспешила добавить: — Там остались кое-какие вещи. Я должна забрать их и предупредить, что… Сказать, что ты заедешь за мной вечером. В конце концов скоро Новый год. Нужно отпраздновать его по-людски.
— Замечательно, — улыбнулся Дубровин. — Я позвоню перед выездом.
— Все, до встречи. Работай и пока выбрось меня из головы, — тихо произнесла Даша.
— Ты считаешь, что это возможно?
— Вполне, ты ведь как-то жил эти три недели, — закинув сумочку на плечо, Даша махнула рукой. — Все, до вечера.
— Даша! — Дубровин окликнул ее в последний момент.
— Что?
— Скажи честно, ты бы действительно стала танцевать?
— Без комментариев, — лукаво улыбаясь, ответила Даша.
