Она поспешно вышла из кабинета и оказалась в длинном коридоре. Она в таком волнении следовала за Стасом, что сейчас совершенно не могла понять, куда ей нужно идти. Благо в одном конце коридора показался молодой мужчина, и Даша поспешила ему навстречу.
— Простите, я ищу выход. Вы мне не поможете? — мило улыбнулась она, но в ответ увидела удивленное лицо, совершенно лишенное приветливости.
— А как вы сюда попали? — его гулкий бас окончательно сбил Дашу с толку, но возвращаться к Дубровину она не хотела. Это было еще одно маленькое представление, которое она задумала разыграть.
— Как попала? Может быть, если я представлюсь, у вас с лица исчезнет эта жуткая неприязнь?
— Попробуйте.
— Дарья Дубровина, — чуть запрокинув голову, надменно произнесла Даша. — Дубровина.
— Простите, — его голос стал еще более глубоким, низким. Не глядя ей в глаза, он сделал легкий кивок. — Прошу прощения. А теперь соблаговолите следовать за мной.
— Бог мой, какой высокий стиль! — иронично заметила Даша, но мужчина промолчал. Он решил больше не вступать в разговор с женой хозяина. У самого выхода он помог ей, придержав вместо охранника входную дверь. — Всего доброго.
— Хорошая танцовщица? — удивленно спросил охранник своего шефа.
— Танцовщица?
— Ну да. Она пришла по объявлению.
— Вот черт, попался, как последний идиот, — недовольно пробурчал мужчина, нервно застегнув все пуговицы пиджака. — Сучка, обвела, как пацана! Попадется она мне. Не завидую!
Охранник ничего не понял. Он только пожал плечами, глядя вслед помчавшемуся по коридору шефу. Пожалуй, за полгода работы в этом заведении это был первый раз, когда он видел на его строгом, застывшем лице выражение, отличное от надменного презрения ко всему миру.
Марина посмотрела на часы: скоро пора домой. Загуляли они. Но на улице так здорово, что никак не хочется уходить. Лидочка с удовольствием копала маленькой лопаткой пушистый снег. Улыбаясь, поглядывала на маму, щурясь от яркого снега. Она тоже ждала улыбки в ответ, но в последнее время мамино лицо оставалось грустным, а обращаться к ней приходилось по нескольку раз. Мама словно была далеко-далеко, хотя до нее можно было дотронуться рукой, и сейчас она задумчиво смотрела куда-то вдаль, совершенно не обращая внимания на то, как ловко Лидочка управляется со снегом.
— Мама! — Лидочка подошла к Марине и, запрокинув голову, посмотрела на ее отрешенное лицо. — Мама! Мам, я тебя зову!
— Да, дорогая, — откликнулась Марина, приседая к дочке. — Что, холодно?
— Нет. Просто ты совсем не обращаешь на меня внимания.
— Тебе показалось.
— Тогда почему у тебя такое лицо?
Марина вздохнула и струсила снег с рукавичек Лидочки. Как ей было объяснить, что у нее так тяжело на душе, что даже любимая малышка не приносит радости. Грешно думать так, но она ничего не может с собой поделать. С каждым днем все труднее с привычной для дочки улыбкой склоняться над ее кроваткой и улыбаться, приветствуя начало нового дня. Не получается притворяться, к тому же детей не обманешь.
— У тебя глаза не смеются, — говорила Лидочка, внимательно вглядываясь в мамино лицо.
Что ей ответить? Марина отводила взгляд. Она и сама понимала, что превратилась в молчаливое, медлительное и равнодушное ко всяким проявлениям жизни существо. Она теперь словно и не жила вовсе. Дышала, ела, пила, кое-как общалась с Лидочкой, а внутри все умерло. Остановилось сердце, замерла душа. С того самого дня, как Сергей собрал вещи и переехал к родителям.
Он вернулся на следующий день после выписки Марины из больницы. Лидия Павловна привезла внучку и помогла невестке соорудить обед. Поводов было два: выздоровление Марины и возвращение Сергея из командировки. Свекровь суетилась, стараясь справиться с волнением. Будто и позади все, но она переживала за Марину, к которой относилась, как к родной дочери, беспокоилась за малышку, тосковавшую по родителям.
Сергей не разрешил ходить с ней в больницу. Он категорически настоял на том, что будет делать это сам, а когда уехал на несколько дней из *торска, поручил матери и отцу по очереди проведывать Марину. Лидия Павловна не могла понять, почему сын так настаивает на этом. Вообще, все было странно. Казалось, что молодые поссорились. В их поведении появилось что-то необъяснимое. Отношения между Мариной и Сергеем всегда были полны нежности, поцелуев, лукавых взглядов, шуток, знаков внимания, говоривших о том, что они близки. А сейчас Лидия Павловна ничего не понимала: Сергей односложно отвечал на все ее вопросы о здоровье невестки. Марина встречала ее глазами, полными слез, не хотела говорить о своем самочувствии. А слезы объясняла тем, что скучает по Лидочке.
Но и теперь, когда Марина уже выписалась из больницы, ничего в ее настроении не изменилось. Лидия Павловна привела внучку, но, наблюдая за Мариной, не увидела того восторга и радости от встречи с дочкой, на которые рассчитывала. Поцелуй, объятие и явное желание снова оказаться в одиночестве — это заметил внимательный взгляд Лидии Павловны. И наблюдение совсем ее не порадовало.
— Что у вас происходит, Мариночка? — не выдержала она, когда Сергей, переступив порог квартиры, поприветствовал всех и, едва взглянув на Марину, пошел играть с дочкой. — Я не узнаю вас. Что случилось?
— Не спрашивайте меня ни о чем, ради бога, — сдерживая слезы, попросила Марина. Она сдавила виски руками, закрыла глаза. Она ненавидела себя за то, что из-за ее легкомыслия рушилось все, что было так дорого. Она давно поняла, что Незванов — самый лучший. Он — мужчина, о котором можно было только мечтать. О таких отношениях, которые были между ними, стихи писать можно, только не дал ей Бог таланта. Но она старалась, старалась, как могла, выражать свою любовь и уважение к этому необыкновенному человеку. Она благодарила судьбу за то, что та подарила ей такого спутника. Права была Даша, когда говорила, что Сергей — счастливый билет в долгую, прекрасную жизнь. Все правильно, только в прошлом у Марины слишком много ошибок. За все надо платить. Она чувствовала, что рано или поздно прошлое напомнит о себе и вытащит все потаенное на суд. Наказание оказалось более суровым, чем Марина могла себе представить…
Она машинально продолжала стряхивать снег с рукавичек и шубки Лидочки, вспоминая тот день, когда Сергей ушел из дома. Он не стал выяснять отношения. Он словно дал обет молчания. Он даже лишний раз не смотрел на нее. Было заметно, что ему невыносимо тяжело ее общество.
— Сережа, мы сможем поговорить, когда мама уедет? — тихо спросила его Марина, улучив момент, когда они остались вдвоем. Лидочка с бабушкой разрезали на кухне торт, а они остались в комнате, глядя на экран телевизора. Обоим явно не до передачи, но это было спасением, позволявшим не смотреть друг на друга. И все-таки Марина решилась задать вопрос.
— Нет, Мариша, ни о чем говорить не нужно. Я хочу сказать единственное: ты остаешься полноправной хозяйкой этой квартиры. Ты можешь в любой момент обращаться ко мне, к родителям за помощью.
— К чему ты это говоришь?
— Я уйду сегодня вместе с мамой. Я не могу оставаться в этом доме. Ты должна меня понять. — его голос звучал, как никогда, ровно. Как будто он потерял способность выражать свои чувства или, скорее, лишился всех чувств.
— Сережа, не уходи. Прошу тебя, пожалуйста. Я не смогу без тебя. Я люблю тебя. — Марина протянула руку, чтобы накрыть ею руку Сергея, но он угадал ее намерение. Его рука быстро соскользнула со стола.
— Я сам скажу маме все, что нужно, — тихо продолжал он, не глядя на Марину. — Не переживай, я не стану говорить правды. Сочиню что-нибудь вроде несходства характеров и взглядов на жизнь.
— Она не поверит.
— Думаю, так ей легче будет смириться с этим. Согласна?
— А Лидочка?
— Скажешь, что папа уехал по работе, надолго уехал. Она привыкнет к тому, что меня нет дома. Я не собираюсь исчезать из ее жизни. Она по-прежнему и моя дочь, — делая ударение на слове «моя», ответил Незванов. — Просто меня не будет здесь, в этих стенах. Она привыкнет. Детям всегда легче принять новые обстоятельства.
Марина не успела ничего на это ответить, потому что в комнату под звуки торжественного марша вошли Лидия Павловна и Лидочка. Бабушка с улыбкой несла торт, но, увидев выражения лиц Сергея и Марины, остановилась в дверном проеме. Она опустила глаза и медленно вошла в комнату, поставила торт на стол. Лидочка забралась к отцу на колени.
— Папа, как хорошо, что мы собрались! То мамы не было, то тебя. Мне это не нравится. Сейчас все опять хорошо! Мама выздоровела, ты вернулся. — В ответ Сергей не сказал ничего, лишь прижал Лидочку к себе, провел ладонью по ее рыжим кудряшкам и поцеловал в макушку.
А когда вечером они с бабушкой закрыли за собой входную дверь, девочка нахмурилась. Она села на пол в коридоре и принялась стаскивать с головы бантики. Марина наблюдала за ней краем глаза, делая вид, что занята уборкой со стола. На самом деле у нее так дрожали руки, что она не могла ничего отнести на кухню. Переставляла чашки, блюдца с одного места на другое и едва сдерживалась, чтобы не расстроить малышку окончательно своими слезами. Украдкой вытирая их, Марина повторяла про себя: «Все будет хорошо. Все еще поправится». Она уговаривала себя, заглушая внутренний голос, упорно повторяющий, что все кончено.
Марина перестала считать дни, замечать ход времени. Она даже упустила из виду, что приближается Новый год. Звонок Даши вернул ее в реальность, но не принес ни малейшей радости. Та поняла, что подруга в отчаянии, и сразу нашлась:
— Марина, я, собственно, звоню затем, чтобы пригласить вас с Лидочкой к нам на Новый год. Прошу тебя, не отказывайся. Отвлечешься хоть немного, и девочке будет радость. У нас такая елка — красавица!
— Значит, ты снова вернулась в сказку, принцесса? — все так же безразлично спросила Марина.
— По телефону всего не объяснишь, — после короткой паузы ответила Даша.
— Да ты и не обязана передо мной отчитываться. Пусть хоть у кого-то все будет по-человечески, — поспешила сказать Марина. — Спасибо за приглашение, я подумаю, можно?
— Можно, — Даша была рада уже тому, что не услышала категорический отказ. Оставалась надежда. — Я очень скоро перезвоню, а ты решай. Мы будем рады видеть вас. Время летит, не забывай!
Марина еще утром поняла, что настал день принятия решения — Даша вот-вот позвонит. Все-таки тридцатое декабря. Нужно было решаться. Вчера Лидия Павловна предлагала встречать Новый год у них. Она по-прежнему тепло относилась к невестке, так и не разобравшись в причинах разлада в семье сына. Для свекрови все казалось очень странным, необъяснимым: сын стал молчаливым, резким, порой несдержанным, Марина плакала, стоило только задать ей
