это. Раньше она всегда любила первый месяц весны. Он был заполнен приятными событиями: днем рождения Лидочки, собственным днем рождения, и Восьмое марта тоже приносило праздничную суету в дом. Марина любила эти особые дни, когда появлялся повод собраться вместе, увидеть близких, друзей, повеселиться, потанцевать, удивить гостей совершенно новым блюдом.
Но этот март был особый. В нем словно не осталось праздников. Да Марина попросту не ждала их. И Восьмое марта, первый из вереницы событийных дней, провела в одиночестве, отправив Лидочку накануне к бабушке и дедушке. Сама же целый день смотрела телевизор, совершенно не вдумываясь в смысл происходившего на экране. Не хотелось ни есть, ни пить, ни разговаривать. И в этот день, кроме отчима и тестя, о ее существовании больше никто не вспомнил. Это был один из трудных, убийственных дней без Незванова, когда его отсутствие становилось еще более болезненным и невыносимым. Марина только и могла думать о том, как ей теперь жить без него, без его голоса, без постоянно меняющихся глаз, без его прикосновений, которые окрыляли ее. Она теряла не только мужа, но и любящих ее Лидию Павловну и Степана Сергеевича. Все равно они не смогут относиться к ней так тепло, как раньше. Особенно если когда-нибудь Сергей не выдержит и все им расскажет. А ведь ему захочется снять с себя вину за их расставание. Захочется? Марина спрашивала себя, спрашивала и строила цепочку ответов, из которой должно стать ясно, как же быть, но цепочка внезапно обрывалась и Марина снова начинала плакать. В наступившем году она делала это чаще, чем за всю свою жизнь. Слезы стали неотъемлемой частью ее существования. Марина цинично называла себя «Пьеро». Недавно она даже нарисовала тушью черную слезу на щеке, черным карандашом — умоляюще опущенные брови, но Лидочка вошла в этот момент в ванную и испуганно уставилась на нее, широко раскрыв рот. Еще мгновение, и она заплакала, убежав в комнату. Марине пришлось долго успокаивать ее, потому что пока она смывала с себя «макияж», у Лидочки чуть не началась истерика. На следующий день Лидочка принесла и положила на кухонный стол рисунок.
— Посмотри, — сказала она, привлекая внимание Марины, и быстро вышла из кухни.
Марина мыла посуду и не спешила оборачиваться. Но все-таки нехотя обернулась и увидела рисунок. Сделан он был неумело, без соблюдения пропорций и с нарушением законов пространства, но важно было то, что на нем нарисовано: маленькая девочка с растрепанными волосами сидит в углу. Она закрыла лицо руками, но видны ее испуганные глаза. Они очень большие, гораздо больше, чем бывает в реальной жизни. Вся картина была нарисована красным, а глаза — голубым. Увидев это, Марина вбежала в комнату. Лидочка снова что-то рисовала, сидя за столом.
— Лидочка, — тихо позвала ее Марина. Та медленно оторвалась от своего занятия и, сдвинув к переносице брови, уставилась на мать. — Лидочка, я испугала тебя, я знаю. Прости, пожалуйста, и давай забудем эту историю, хорошо?
— Какую историю?
— Ну, с моим разрисованным лицом.
— Лицо? Да, оно мне не понравилось. Но то, что из-за тебя ушел папа, мне не нравится больше! — насупившись, сказала Лидочка.
— Что ты в этом понимаешь… — прошептала Марина, собираясь выйти из комнаты.
— Я скажу, чтобы папа забрал меня с собой. Или бабушке скажу.
— Что? — Марина резко обернулась.
— Мне с тобой плохо. Ты стала плохой.
— Мне просто очень тяжело, доченька, — начала Марина и тут же осеклась. Что она пытается объяснить девочке, которой через несколько дней исполнится всего пять лет?
Но Лидочка смотрела на нее глазами, в которых не было ничего даже отдаленно напоминающего любовь и привязанность. У Марины сжалось сердце: единственный ребенок, на которого она может изливать всю свою любовь и нежность, не нуждается в этом. И никогда они не найдут общего языка. Они всегда будут разговаривать вот так — словно чужие люди. Умение быть близким и в одно и то же время держаться на расстоянии — характерная черта поведения Юры Мирного. Марина смотрела на дочку и словно только в эту минуту отчетливо увидела в ней его миниатюрную копию. Она переняла его внешность и характер — это точно.
— Да, — ни к кому не обращаясь, сказала Марина. — От родительских генов никуда не денешься.
— От кого? — спросила Лидочка, продолжая сверлить мать взглядом.
— Тебе этого не понять.
— Я умная девочка, мне бабушка говорила. Я все понимаю! — она почти кричала.
— Успокойся. Ты действительно очень умная и способная, — выходя из комнаты, согласилась Марина.
— А ты плохая.
— Лида, нельзя так разговаривать с мамой! — Марина очень редко повышала на нее голос. За все годы — считанные разы, но сейчас она не сдержалась. — Не смей!
— Можно! — тихо, с каким-то недетским злорадством ответила та. — Можно, потому что я говорю правду! И папа ушел, потому что ты плохая!
Марина вышла из комнаты и на непослушных ногах побрела на кухню. Дорога через небольшой коридор показалась ей вечностью. Опустившись на стул, Марина сдавила голову руками, закрыла глаза. Внутри разливалась невыносимая боль, и места ей было мало, казалось, что она хочет вырваться за пределы замкнутого пространства и упрямо ищет выход. Медленно Марина открыла глаза и почувствовала, как носом пошла кровь. Зажав нос салфеткой, Марина запрокинула голову и, опершись затылком о холодную стену, долго сидела, прислушиваясь к тишине в квартире.
Сменив салфетку, Марина шмыгнула носом. Взгляд ее невольно остановился на календаре, висевшем напротив. Март заканчивался. Она уже не ждала свой день рождения двадцать пятого числа, а за ним — двадцать восьмого — Аидочкин. Казавшиеся такими важными, они сейчас были еще одним напоминанием о ее одиночестве, о неудавшейся судьбе. Все изменилось. Марина уже не знала, что может ее обрадовать. Что может изменить ее выражение лица и убрать эти застывшие горькие складки в уголках рта? Она ощущала себя неспособной радоваться чему-либо.
Взять недавний приезд Симы. Наверное, будь у Марины не так тяжело на душе, она иначе отнеслась бы к этому. В отличие от Даши, которая знала, что Симка собиралась приехать на мамин юбилей, Марина совершенно не ожидала ее увидеть. Она уже собиралась укладывать Аидочку спать, когда раздался звонок в дверь. Марина медленно шла открывать, теряясь в догадках, кто бы это мог быть. Напряженность последних месяцев сказывалась — дрожащими руками она прижалась к обивке двери и, посмотрев в глазок, увидела Симу. Вместо радости она почувствовала разочарование, и теперь нужно было каким-то образом скрыть его от подруги.
— Привет! — как можно радушнее сказала она, приглашая Симу войти. — Какой сюрприз!
— Привет, Машка! — Сима бросилась обнимать ее, целовать. Она делала это так искренне, что и Марина невольно поддалась ее настроению. Аидочка, бесшумно возникшая рядом, с интересом наблюдала за происходящим. Увидев ее, Сима, присела на корточки и улыбнулась. — Привет, не забыла меня?
— Здравствуйте, тетя Сима, — серьезно ответила Аидочка.
— Как ты выросла! Держи, это тебе, — Сима протянула девочке кулек. — Надеюсь, тебе понравится.
— Спасибо, — Аидочка приняла подарок, но не помчалась в комнату смотреть его содержимое, а продолжала наблюдать за взрослыми.
— Раздевайся, — спохватилась Марина, помогая Симе снять куртку.
— Я на минуточку, — словно оправдываясь, сказала та. — Вы, наверное, уже спать укладывались?
— Ничего, один раз можно нарушить правило, — улыбнулась Марина.
— Просто мне не терпелось увидеть тебя, Аидочку, Дашу. Я только сегодня приехала.
— Ну что ты оправдываешься? Заходи, пойдем выпьем кофе. Ты не против кофе? — Марина пыталась выглядеть гостеприимной хозяйкой, с ужасом думая о том моменте, когда Сима поинтересуется тем, как у них дела.
— Держи, этот кулечек для тебя. Это не подарки ко дню рождения. Двадцать пятого я приду, имей в виду! — Сима снова обняла Марину. — Я так соскучилась по тебе.
— Спасибо, — крепко прижимая к груди шелестящий кулек, ответила Марина и перевела взгляд на Аидочку. — Иди поиграй.
— Я тоже хочу сока, — обиженно сказала Аидочка.
— Хорошо, я налью и принесу.
— Я хочу посидеть с вами на кухне.
— Нет, взрослым нужно поговорить. Понимаешь? — едва сдерживая раздражение, ответила Марина.
— Нет, не понимаю! — Лидочка повернулась и пошла в комнату, волоча кулек по полу. Сима удивленно посмотрела ей вслед, перевела взгляд на Марину.
— Не обращай внимания, Симка. Пойдем.
— Да, у вас, я смотрю, полный напряг, — констатировала Сима. Она села за стол, машинально взяла с блюда крекер и, жуя, осматривалась вокруг.
— Что ты имеешь в виду? — В какой-то момент Марине расхотелось рассказывать Симе о своих личных проблемах. За то время, что они не виделись, Марина успела отвыкнуть от традиционных обменов новостями. К тому же хвастаться было нечем. Может быть, именно в этом скрывалась истинная причина нежелания говорить о личном.
— Да ладно тебе, Маш, — Сима устроилась поудобнее, закинула ногу за ногу. — Я ведь от Даши. Она кратко описала мне все перемены, которые у вас происходят. Очень поверхностно. Ты ведь знаешь, Даша не любит играть в «испорченный телефон».
— Ничего хорошего, — зло сказала Марина. — Ничего, черт возьми, хорошего не происходит!
— Ладно, не кричи. Ребенок услышит — распереживается.
— Сима, этот ребенок сам кого хочешь заставит переживать, — отмахнулась Марина. — Хотя ты права. Нужно сдерживаться. Нужно, но как? Я даже говорить о Сергее не могу. Разревусь только и все.
— А я не буду тебя расспрашивать. Я все понимаю. О чем захочешь, сама расскажешь.
— Спасибо и на этом, — наливая кипяток в чашки, сказала Марина. — Нет настроения рассказывать о том, что ты в полном дерьме.
— Как-то мы все вместе, все втроем решили провести революционные преобразования в личной жизни, — задумчиво сказала Сима, кладя в чашку сахар.
— Ты что имеешь в виду? — удивленно спросила Марина.
— Я имею в виду тебя, меня и Дашу. У тебя кризис с Незвановым. Даша ушла от Стаса.
— Она регулярно от него уходит, — съязвила Марина. — Не так просто расстаться с иллюзиями. Поостынет — помирится.
— Нет, на этот раз все серьезнее. Они расстались навсегда. Даша еще в начале месяца переехала к маме и подала на развод.
— И Даша мне даже не позвонила! — Марина стукнула ладонью по столу.
