Убийцу с ножом в руке – настоящего, не тех уродов, которые вчера подобрали автомат у разгромленного мобсклада и сейчас палят по окнам, пьяные от той власти, которую дает настоящее оружие. Другого снайпера, который засек движение – просто невнятное, не имеющее причины движение – легкое шевеление в траве, взлетевшую ворону, лающую собаку, и сейчас высматривает тебя в перекрестье прицела. Эта опасность намного серьезнее, чем опасность от банд бородатых, не смотрящих под ноги, расхристанных уродов и постоянно ошивающегося на станции обнаглевшего торгово-бандитского бычья. Эта опасность невидима, окончательна, бесповоротна, обжалованию не подлежит и жалости не знает. И жизнь профессионала – она до этой самой, до первой такой опасности. Пятьдесят на пятьдесят…
Несколько куч мусора, лежавших в траве рядом с рельсами, вдруг пошевелились, одна за одной начали переползать через гладко-блестящую даже в темноте сталь. Перебравшись, они снова пропадали в темноте…
На горке была установлена позиция, ее прикрывали два крупнокалиберных пулемета. Тени замерли, вслушиваясь в залихватски-разухабистую песню…
Это был изначальный вариант той песни, которая была принята как гимн Украины. Старый вариант этой песни был неофициальным гимном УНА-УНСО, проявившей себя еще в первой Чечне. На путях были бандеровцы.
Одна из теней пошевелилась, немного повернулась. Вторая достала прицепленную к боковому карману рюкзака систему минирования под названием «Одуванчик». Довольно примитивная, скопированная с норвежской разработки – три небольшие, примитивные ракеты, на них навернуты осколочные гранаты РГН без детонаторов. Как и в оригинале, всего гранат было три, управлялась она по проводу, по рации или просто звонком с мобильника, дальность выставлялась углом наклона пусковой установки. При подаче сигнала ракеты взмывали вверх, под заранее установленным углом и, пролетев строго тридцать метров, давали команду на подрыв боевых частей осколочных гранат. Получалось примерно как мина-«лягушка», даже покруче. Сейчас сапер устанавливал угол такой, чтобы в нужный момент гранаты разорвались над позициями бандеровцев на высоте примерно пятнадцать метров…
– Мыкола! – заорал кто-то пьяно, и все замерли.
– Шо?
– Не ходи. Заминировано.
– Да ты шо?.. Коли?
– Съигодни. Там я насрати…
– Гы-гы-гы…
– Иде хохол, насрав на пол, иде кацап – с пола цап!
– Гы…
Они двинулись дальше, но тут же замерли рядом с путями. По путям шли люди…
– Мух ду обстановк? – хриплый, явно командирский голос.
– Обстановка дикду…[96] – отвечает кто-то из украинцев, знающих чеченский язык.
Чеченцы идут по путям, потом один из них останавливается. Всматривается куда-то вдаль, где еще не угасли последние отблески заката.
– Хъюн цигахь? – Тот же самый, хриплый, командирский голос.
Молчание.
– Хъюма…[97]
Шорох щебня, скрип удаляющихся шагов…
– Слышь, Иван…
– Га…
– А чо черные нами командуют?.. Э, за что?!!
– Заткнись…
Станция молчит. Не работают маневровые тепловозы, хотя раньше работали днем и ночью, не слышно стука сцепок, крика работяг. Молчание…
Несколько куч мусора скатываются под насыпь. Там темно, полно грязи и до сих пор пахнет соляркой.
– Твою мать… – приглушенный, придавленный голос, – думал, хана…
– Заткнись.
– Тут одни чехи, б…
– Минируем дальше?
– Не. Рисковать не будем. Отработаем так. Расходимся.
– Есть.
– За Россию, мужики…
– За Россию…
Интересно, есть что-нибудь более обыденное и ожидаемое на железнодорожной станции, чем прибытие поезда?
Нечего было и думать о том, чтобы проводить классическую наступательную операцию на Агрыз. Согласно классическим канонам войны для штурма укрепленного пункта требуется создать как минимум трехкратное превосходство сил либо компенсировать недостаток живой силы артиллерийскими и бомбовыми ударами. Ни то ни другое не представлялось возможным хотя бы по той причине, что это была территория России, и Агрыз просто нельзя было брать снесенным до основания артиллерией. Грозный девяносто четвертого был тяжелейшей ошибкой, не всеми осознанной и не всеми понятой. Грозный девяносто четвертого обернулся отчуждением целого народа, четвертью века войны, Кавказским Имаратом, который неизвестно, удастся ли ликвидировать, и еще менее известно – а надо ли? На территории Татарстана таких ошибок допускать было нельзя.
Невозможна была классическая военная операция и по причине того, что скрытное сосредоточение сил в ней было просто невозможно. Прифронтовая полоса превратилась в гибрид рынка и белорусских лесов сорок второго, в ней было полно глаз, враждебных и просто любопытных. Таких глаз хватало даже в самом Ижевске, где каждый двенадцатый был татарином, и никто не мог поручиться за чью-то благонадежность. Любое скрытое прибытие и сосредоточение сил было бы отмечено, и банды боевиков либо отошли бы, взорвав все что можно, либо приготовились бы к обороне.
Агрыз можно было взять лишь наскоком, чрезвычайно малыми, но отлично подготовленными силами, нанеся один, но ошеломляющий удар, причем в самое болезненное место врага. Впервые за сорок лет долгой войны мир перевернулся, и роли перевернулись, и исламистам пришлось выступить в роли неповоротливой, привязанной к одному месту армии, а русским – мобильными, отлично подготовленными и мотивированными силами боевиков, пробивающих один-единственный удар по одному-единственному месту. Таким местом могли быть только железнодорожная станция и железнодорожный вокзал…
Ради такого дела человек, известный в спецслужбах как Кузьма (назвали так за запасливость – этакий домовенок Кузя из мультфильма), достал из своих запасников свой последний аргумент, который он купил в лучшие времена на деньги, заработанные в спецкомандировках. Снайперская винтовка Zbroyar Z10, ничем не уступающий прославленному Knight Armament М110 полуавтомат, схема «Стонера» и тяжелый, холодной
