И столетья кишели. И молчала заря. Золотые шинели Глаз истории прял… Густо сумерки встали, Память прошлого чтя. Нынче вылит из стали Белый месяц, дитя. Кудри тучки напялил, Бросил ныть и говеть. Луч стальной, не тебя ли Ждет лягушка в траве? Мастер пьян, безграничен От эрекции строф. И в сугробы страничек Огневое перо. Мир на слове отчалит С маской мглы на лице. Слово было вначале, Слово будет в конце.
74
Листья звезд давно завяли, Млечный путь давно прокис. Всё нет лица, всё сеть вуали, Всё тот же каменный эскиз. Почтенным слоем пыли едкой Там скука вечности легла, И не смести ни звездной веткой, Ни мглой закатного крыла. Лишь запирает мастерскую, Как рыжий сторож, новый день. У врат ночных сильней тоскуют, И кудри слов еще седей.
75
В осиннике смеется сирин, В саду жар-птица, гамаюн… Я не один в журчащем мире, Еще люблю и, значит, юн. Еще звезда, белком сверкая, Гипнотизирует меня. И песня сумерок морская Краснеет, крыльями звеня. И ты, безумие, зачатье И юности и песни той, И ты, любимая, – качайте, Мой сон качайте золотой.
76
Еще весна не пропиталась Горючей пылью городской. Еще поэт свою усталость Не простонал своей строкой. А говорливый звонкий ветер Уже по-новому звенит И говорит, что есть на свете
