В зеленый час не оттого ли Звездами вздрагивает глубь, Что царь-завод ее изволит Насиловать лесами труб. А дрожь поэта ледяная, Когда он женщина на миг И слов зачатье чует… Знаю, Не ты – кричала ночь: возьми.
120
Медом месяца стоялым Льет затишье во всю мочь. Кто один под одеялом, Не дыши ты в эту ночь. Жил безумец Пирауи, Был он властно обнажен, Властно пил он поцелуи На волнах душистых жен. Он в пустыню с ними съездил, Где синеть боится Нил. Там запястьями созвездий Он Изиду задушил.
121
Планету пенную качает, И якорь лунный в синеву. И льются стаи звездных чаек И бурю сумрака зовут. Уйти нельзя от качки лютой, Волна от сумрака пьяна. И пену льет на дно каюты Окошко круглое – луна. Опять она, опять такая ж Пшеничная, гримаса та ж. Влюбленно плечи облекаешь Ты, облак – легкий трикотаж. Заря, что парус старой шхуны, И холст холодный пожелтел. И рвет с утесов якорь лунный, И облака утесы те.
122
Не мудрено певцу пророчить. С времен царей заведено Сидеть на черных плитах ночи И пить грядущее вино. Веселье будет, говорю вам, Взойдет в столетьях белый мед. Яйцо рассвета желтым клювом Цыпленок солнца проклюет. Как сон, забудут черноземы Сохи широкие ножи. К мирам-соседям подойдем мы, Табак земной чтоб предложить. Сойдет звезда сырая на ночь К цветку сырому на кровать.
