много, он сильный мужчина. В горах.
Саша мой. Он будет его. Не скоро. Он мой. Нет в жизни ничего другого, что может с ним сравниться. Мои мечты всегда в другом месте. Я их плохо сейчас помню. Что может быть важнее Саши?
Зачем все? Для моего маленького сына? С этим я смогу согласиться. Он станет большим. Уже очень скоро. Мои мечты всегда в другом месте. Там я ничего не нашла. Кроме моего маленького сына. Я еще молодая. Спросить Марию. Ее можно спросить. В ее глазах спокойствие. Я хочу такое же спокойствие. А что, если она тоже ничего не нашла? Что, если там ничего больше нет?
Я не нашла Диму. Он не мой, его забрали себе горы. Они его любят. Молодят. Неужели дело в пещере? Там случится чудо? Он никого больше не брал с собой. Павла, маму. Сашу. Не все могут туда подняться. Неужели дело в пещере? Мои морщины. Он их тоже видит. И руки. У него молодые глаза. Хочет взять с собой Сашу. И Павла. Не спросили у Марии. А что она скажет? Бедная Мария. Я еще молодая. У меня есть Саша. Пусть только с ним будет все в порядке.
Маленький жадный ротик. Делал больно. Сама выжимала остатки молока. Мама помогала. Дима был в горах. Задержался. У них была большая непогода. Большая экспедиция. У них там все большое. У меня был маленький ротик, который хотел молока. Я его вдруг полюбила. В один день. Поняла, что мой. Это мой клубочек. Ничей больше.
Сколько времени? Почему Андрей не звонит? Уже пора. Самой попробовать?
Зазвонил телефон.
– Алло.
– Алло, Тамара? Добрый вечер.
– Добрый вечер. Как у вас там?
– Все в порядке. Они поднялись в третий лагерь. Я только говорил с отцом. Завтра в пещеру. Погода немного выправилась. Главное – ветер ослаб. До пещеры два часа ходу.
– Как Саша? Ты с ним говорил?
– Говорил. Он прошел последнюю веревку сам, своими ногами. Отец похвалил, что очень хорошо прошел. Высота на него не действует. В отца. Не то, что я.
– Как Дима, Павел?
– Дядя Паша немного ослаб, но дошел.
– Не говори Марии, что ослаб.
– Не скажу.
– А как отец?
– Как всегда. Железный. Ситуация хорошая. Было тревожно, когда они застряли во втором лагере из-за ветра. А теперь хорошо. Прогноз тоже хороший.
– Хорошо. Ты позвонишь Марии? Будет лучше, если она тебя услышит.
– Позвоню. Только коротко. У меня батареи кончаются. Отец сказал, что выше третьего лагеря связь очень плохая. Возможно, что их не будет слышно несколько дней. Они собираются сидеть в пещере. Два, три дня.
– Совсем без связи?
– Может быть, совсем. Там какая-то дыра. Я попробую куда-нибудь забраться повыше. Отец сказал, что это бесполезно. Так что я не знаю. Может, не получится.
– Осторожно. Слушай, что отец говорит.
– Я осторожно. Ты меня знаешь. Ну хорошо. Я завтра позвоню.
– До завтра. Позвони Марии.
– Прямо сейчас.
Тамара положила трубку, откинулась на спинку кресла и стала разбираться в своих чувствах. Несколько дней без связи. Как она будет знать, что они в пещере? Может, Дима сможет что- нибудь придумать. Не будет он для меня ничего придумывать.
Несколько дней без связи. Дима сидел там три дня. Или четыре? Он будет сидеть по крайней мере столько же. Дольше, если нужно. Он будет думать о Саше, а не о ней. Три дня. Может случиться что угодно. С ними никогда ничего не случается. С ними Саша. А что, если пройдет три дня, четыре дня – и от них ничего нет?
Страх. Где он прятался раньше? С таким мне не справиться. Она услышала, как застучало громко ее сердце. Назад, назад, туда, где ты был до сих пор. Я должна верить. Для них, для себя.
Сколько времени прошло после звонка? Который час? Она не хотела смотреть на часы, зная, что рано, очень рано. Предстоит долгая ночь. Все, что нужно было сделать сегодня, сделано, все, что нужно было сказать, сказано. Ничего не исправить, ничему не помочь. Тамара встала с кресла и начала приготавливаться ко сну.
Теплая вода с тихим журчанием выходила тонкой струей из крана и исчезала в отверстии раковины. Тамара смотрела на себя в зеркало. Зачем ему все это, если есть горы? Когда возвращается, ему нужно все. Моя грудь, мои бедра. Сразу все. Не хочет лежать со мной рядом каждую ночь и гладить мою грудь. Зачем он забрал себе это? Как будто не мое.
Она наполнила ладонь своей грудью. Многие женщины отдали бы все за такую грудь. И мои бедра. Мои губы. Она почувствовала холодный воздух всем телом, но продолжала стоять не двигаясь. Надеть пижаму и пойти в спальню. Там долгая ночь. Тамара выключила воду и повернулась к одежде.
Она не любит читать в постели. Любимое занятие Димы. Она взглянула на часы – только половина десятого, осмотрела потолок и выключила ночную лампу. Все. Сегодня она не сможет ничего больше делать. Только лежать и пытаться уйти в мыслях в приятное время. Когда в мире не было ничего важнее ее. Ее легкого послушного тела, улыбки. Когда в мире не было ничего несправедливого, ничего страшного. Замечательный мир. Но нет, она боялась. Боялась, что он не вечный. Вокруг были примеры невечности. Не всех этот мир любил так, как ее.
Тамара засыпала. Ей снилась широкая улыбка, похожая на ухмылку. Слегка глуповатая и самодовольная. С черными усами. Предупреждающая и манящая улыбка. Обещающая. Она ей не верила. Она никому не верила.
Она никогда не раздевалась так перед мужчиной. Освободившись от всего, она почувствовала легкость и свободу. В просторной комнате с плотными безвкусными занавесками. Перед раскрытой постелью. Ни ее постелью, ни его. Постелью чужих людей, выбравших эти желтые занавески с драконами. Он быстро открыл дверь и впустил ее внутрь. Это была единственная поспешность, которую он себе позволил. Она улыбнулась про себя. В квартире не жили постоянно. Наверно, ее единственное предназначение – для таких встреч. Это объясняло занавески. Больше она ничего не запомнила в квартире. Ни ванну, в которой обмывалась несколько раз, ни кухню, кроме бутылки вина и чаши свежепомытых абрикосов и винограда на покрытом скатертью столе. Там же стояли в вазе ее цветы.
Цветы чрезвычайно удивили ее, она не ожидала их. Цветы? Она взяла в руки букет и приблизила его к носу. Запах сделки, взаимной выгоды. Не ищи в нем любви, не ищи в нем страсти. Он уже мужчина. Не букет юноши. Она пыталась вспомнить, дарил ли он ей цветы тогда. Конечно, дарил, но какие? Она не могла вспомнить. Ей стало легко. Никогда она не раздевалась так перед мужчиной.
Он знает, что хочет. Он хочет ее тела, все еще завернутого в его давние мечты. Он их не забыл. Ей это очень нравилось. Никогда она не раздевалась так перед мужчиной. Он уверен, что знает, что хочет она. Эта самонадеянность ей нравилась тоже. Он с ней просто мужчина. Все остальное он оставил в другой квартире. С ней он просто мужчина, желающий женщину. Научившийся желать женщину мужчина. В этом она не могла ему отказать. Ее тело осталось ему благодарным. Она прощала глупую самодовольную улыбку. Она ей нравилась, эта улыбка. Научившегося желать женщину мужчины.
На кухне было жарко. Она разрешила слегка раскрыть занавески. Она подложила небольшую подушку на клейкое сиденье стула. Одежда на кухне была совершенно неуместна. Вкус спелых абрикосов в полном согласии со вкусами перевалившего на вторую половину жаркого лета. Поры свободы и легкости, лености и желания. Она отказывалась от вина. Оставалось еще два абрикоса, но он поднял ее на плечо и понес к их кровати с двумя мокрыми пятнами на помятой простыне. Она ощутила одно из пятен спиной и раскинула в стороны свои руки и ноги.
Вечером дома она помыла арбуз и взяла в руки большой нож. Одна в пустом доме. Две половины разделились с многообещающим хрустом. Она отправляла в рот сладкий кусок за куском, радуясь своей свободе. Где-то есть ее счастье. Она только должна начать его искать.
– Папа, а инопланетяне есть?
– Что? Не знаю. Наверно, нет. Почему ты спрашиваешь?
– Грустно, если их нет.
– Почему грустно?
– Что больше никого нет. Мы одни.
– Мы всегда одни, сынок. Всегда живем в одиночку.
Дмитрий посмотрел на сына. Забываю, с кем говорю. Товарищ по восхождению. Зачем такие слова мальчику? Сам узнает. Эх, дела. Дмитрию не нравилась атмосфера в палатке.
– Как твоя голова?
– Хорошо, – Саша ответил на вопрос не задумываясь.
Дмитрий сам не знал, зачем продолжает задавать этот вопрос. Терпеливый. Наверно, думает, что так принято на восхождении. Павел тоже не возражает. Два бодрячка. Дмитрий не решался пока тормошить друга. Лежит с закрытыми глазами. Молодец, дотащился. До пещеры совсем ничего. Все заберемся. Там спасение.
– А в пещере кто-нибудь живет?
– Нет, там никто не живет. Я там никого не видел.
– А ты много раз там был?
– Много.
– И никого не видел?
– Никого.
– Может, они уходили?
– Может. Почему ты думаешь, что там кто-то живет?
– Она волшебная?
– Волшебная.
– Она меня вылечит?
– Да.
– У меня ничего не болит. Меня не надо лечить. Дядю Пашу надо. Ты сможешь его туда донести? Он тяжелый.
– Дядю Пашу не надо нести. Он сам дойдет. Да, Паша?
Павел открыл глаза и попытался улыбнуться. Не расслышал вопроса.
– Хочешь чаю? Поднимайся, мы тебе оставили полкружки. Я еще сделаю, если нужно.
Дмитрию пришлось возвратиться за ним. Он нашел Павла в двух веревках внизу. Совершенно обессиленного. Освобожденный от рюкзака, Павел заметно ожил и стал подниматься, подпираемый другом. Очень обрадовался, когда увидел палатку.
Дмитрия испугали его глаза. Когда Павел поднял очки поверх каски. В них отсутствовало что-то, пугающе отсутствовало. Дмитрий никогда не
