— Расскажите мне про Неаполь, — попросила Маргарита. «Там действительно есть вулкан?»
— Везувий, ваше высочество, — улыбнулся Корнель. «Я на него поднимался — сверху открывается прекрасный вид».
— И вам было не страшно? — темные глаза Маргариты расширились. «А вдруг началось бы извержение?».
— Он уже давно спокоен, — улыбнулся Корнель. «Хотя, — он помедлил, — я бы не отказался посмотреть на это зрелище. Помните, конечно, что Плиний Младший писал Тациту: «Столб огня поднялся на огромную высоту, языки пламени простирались, словно ветви, и цвет его менялся от яркого к более темному».
— Бесстрашный вы человек, Пьер, — рука Генриха Анжуйского, — нежная, с длинными пальцами, — легла на плечо мужчине. «То льды, то вулканы».
— Ну, — улыбнулся Корнель, — Неаполь, откровенно говоря, не очень интересный город, если бы не Везувий, там можно было бы умереть со скуки. Все же ничто на свете не сравнится с Парижем, — он чуть вздохнул, опустив длинные, темные ресницы.
— Вот и оставайтесь с нами, — проговорила Маргарита, поглаживая комнатную собачку. «Хотя бы до моей свадьбы».
— Непременно, — ласковые синие глаза посмотрели на принцессу. «Я буду рад, ваше высочество».
— Пьер, — вдруг сказал Генрих Анжуйский, когда они покончили с закусками и принялись за оленье жаркое. «В этих слухах о том, что Хуан Австрийский хочет освободить Марию Стюарт и жениться на ней — в них есть хоть доля правды? Она же его старше на пять лет!».
— A jeune chasseur, il faut vieux chien, ваше высочество, — Корнель чуть прикусил нижнюю губу, будто стараясь удержаться от смеха.
— Он еще и краснеет, — герцог Анжуйский чуть не застонал вслух, представив себе, что целует эту гладкую, загорелую, с чуть заметным румянцем щеку. «Уезжал бы он быстрее в свою Фландрию, что ли, невозможно так страдать».
— Так вот, — невозмутимо продолжил Пьер, глядя в темные глаза герцога, — его святейшество, новоизбранный папа Григорий поддерживает этот план.
— Говорят, это был самый короткий конклав за всю историю папства, — герцог вытер губы и бросил кости охотничьим собакам.
Корнель откинулся на спинку кресла:
— Учитывая поддержку короля Филиппа, все было решено с самого начала. Но я имел честь быть удостоенным аудиенции его святейшества, и я должен сказать — это великий человек, человек безупречной репутации, да хранит его Господь наш Иисус и все святые, — мужчина перекрестился.
— Приезжайте завтра, Пьер, — сказал герцог Анжуйский, разливая вино. «Будем фехтовать».
— Как я сказал, ваше высочество, я всего лишь ваш скромный ученик- Корнель отпил и чуть помедлив, добавил: «Я бы взял несколько бутылок этого белого во Фландрию. Они мне будут напоминать о Париже».
— И о нашей дружбе, Пьер, — рассмеялся герцог. «И о нашей дружбе».
Они встретились на узкой улице в Марэ, когда над Парижем повисла томная, теплая ночь.
Выйдя к реке, Корнель долго смотрел на темную воду, а потом сказал своему спутнику:
«Пусть он уезжает».
— Невозможно, — твердо ответил высокий мужчина.
— До свадьбы он никуда отсюда не двинется, а после свадьбы ему надо обсудить с королем мирное соглашение.
— Merde! — взорвался Корнель.
— Ты что, не видишь, что делается в городе? Ты по улицам не ходишь? Скажи ему, что свадьбу он переживет, а дальше его уже никто не защитит, ни я, ни ты, ни Господь Бог!
— Пьер, — мягко сказал ему собеседник, — он верит королю.
— Очень зря, — желчно ответил Корнель.
— Я тебя еще месяц назад предупреждал — герцог Альба не потерпит того, что адмирал послал войска на подмогу защитникам Монса. Ты хоть знаешь, что все Нижние Земли полны слухами, что Колиньи сейчас собирается освободить их от испанского владычества?
Мужчина молчал.
— Гийом, — сказал ему Корнель, — послушай, Гийом, есть риск, и есть безрассудство. Вот вы сейчас занимаетесь именно этим — безрассудством. Я везу герцогу Альбе письма папы Григория — мне, может быть, достать и прочитать их тебе — тогда ты мне поверишь?
— Я постараюсь, — Гийом Ле Тестю устало потер лицо руками. «Может быть, увеличу его охрану. Спасибо, Пьер».
— Увеличь, — посоветовал Корнель. «А еще лучше — чтобы его вообще тут не было».
Мужчины помолчали, вглядываясь в слабые огоньки на том берегу реки.
— Тихо как, — вдруг сказал Гийом.
— Это ненадолго, — ответил Корнель. «Помяни мое слово».
— Прекрасная была свадьба, — Корнель налил себе еще вина. «Ее величество королева Наваррская будет очень счастлива».
Генрих Анжуйский и герцог Гиз переглянулись и рассмеялись.
— Пьер, — сказал Гиз, — вас не затруднит взять с собой несколько писем к герцогу Альбе? Вы когда собираетесь ехать?
— Завтра к вечеру. Конечно, ваша светлость, — спокойно ответил мужчина, — с радостью возьму.
— Завтра к вечеру, — герцог Анжуйский нежно погладил шелковистую голову собаки, лежащую у него на коленях. «Вам, Пьер, придется задержаться на несколько дней».
— Почему, — недоуменно спросил Корнель, оглядывая их.
— Потому что городские ворота вот сейчас, — Гиз взглянул за окно, — закрываются. И надолго.
— На сколько, ваша светлость? — еще более спокойно поинтересовался Петя.
— Пока в Париже не останется ни одного гугенота, — рассмеялся Генрих Анжуйский, и, потянувшись, взял со стола кусок заячьего паштета. «Да, да, моя прелесть, — проворковал он, кормя с руки собаку, — я знаю, как ты его любишь».
— Добрые парижские католики уже получили оружие. Пойдемте, Пьер, — Гиз встал, — передам вам письма. И заодно выпишу охранную грамоту — пока вы в Лувре, вас никто не тронет, но мало ли».
— Возвращайся, Анри, — герцог Анжуйский зевнул. «Нам надо еще кое-что обсудить».
— Вот, — Гиз протянул Корнелю тонкую пачку писем. «И еще вот это, — он размашисто подписался внизу листа, и посыпал чернила песком, — но я бы на вашем месте сидел сейчас здесь, все, же безопаснее. Герцог Альба расстроится, если убьют его личного посланника».
