расписанию, лишен уюта и комфорта, всегда битком набит чужими потными телами. По словам одного из врачей, «горожанин должен иметь способность к быстрому восприятию и мгновенную реакцию». Эта тема активно и с большим чувством обсуждалась в разных источниках:
«Повсюду шум и грохот современного города, резкий уличный свет, давка и неразбериха... раздражение и суета...
Я выхожу из дому, и вижу, как подъезжает трамвай. Иду к нему через улицу, но дорогу мне преграждают дрожки, внезапно появившиеся из-за угла. Следующий трамвай приходит переполненный, и я с трудом помещаюсь в него. Мужчина рядом со мной курит ужасную сигару, его пепел летит на воротничок моей чистой рубашки; вагон сильно качает: трамвай то разгоняется так, что мы едва удерживаем равновесие, то резко тормозит»3.
Помните фланёров, неспешно прогуливающихся по улицам города и отстраненно наблюдающих за происходящим? Этот текст предлагает нам сильно модернизированный тип наблюдателя, рожденный современным постоянно изменяющимся обществом. Для такого человека характерны нетерпение, возбуждение, смены настроения, эмоциональность. Современный человек окружен реальностью, в которой все, «что было прочно, становится текучим», сказал много позднее Маршалл Берман', ссылаясь на слова Маркса. «Быть современным — значит находиться в среде, которая обещает приключения, власть, развлечение, карьеру, изменение нас самих и окружающего мира и которая может в мгновение ока уничтожить все, что у нас есть, все, что нам знакомо, все, что есть мы сами»4.
В современном обществе человеку нужна сильно развитая способность к рефлексии. Появилась даже новая психическая разновидность человека — нервный человек, отличающийся беспокойным нравом, гиперчувствительностью, резкими перепадами настроения.
Возникновение этого понятия совпало по времени с активными клиническими экспериментами по изучению человеческого организма. В больнице Сальпетриер Шарко исследует истерию как форму нервной патологии, а также меланхолию, фугу, посттравматическую гиперчувствительность. Жане, Брей-ер* и Фрейд пытаются при помощи гипноза разобраться в таких явлениях, как внушаемость и подсознание. Авангардисты живут в пограничном мире снов, воспоминаний и лекарственного дурмана. Помните, как у Пруста (начало романа «В сторону Свана») внутреннему взору открываются все новые и новые картины? Символизм также поменял местами внешний и внутренний мир и активно использовал ресурсы внушения, культивировал чувство. Представители модерна, работая с формой, проявляли интерес к интерьерам и прикладному искусству, поскольку архитектура, дизайн и предметы быта должны воздействовать на воображение плавными линиями и оттенками цвета3.
Весь этот опыт нашел выражение в широком спектре различных ощущений и состояний, которые можно отнести к нервозности и которые одновременно стимулировались окружающей действительностью и адаптировались к ней. Нервозность проникает в самые сокровенные глубины личности, беспокоит душу и выводит из равновесия тело.
Нервозность, как структура чувств, на редкость хорошо документирована. Письма, дневниковые записи, истории болезни свидетельствуют о том, как влияют изменения в темпе и качестве жизни на отдельную личность и какой дискомфорт она испытывает. Томас Манн пишет, что рубеж веков отличается почти невыносимым напряжением нервов.
Однако именно в качестве приметы времени нервозность приобрела невыразимую привлекательность. В 1920-е годы это состояние считалось признаком элитарности и интеллектуальности. Современный человек должен быть нервным. Человеку, который что-то собой представляет, следует быть нервным. Это состояние, пограничное между болезнью и здоровьем, между ролью, позой и гендерной идентичностью, — неопределенность придает ему очарование. Нервозность давала право вести особый образ жизни, много ездить, посещать модные курорты, общаться. Гостиницы на водах стали своего рода подиумом, где нервная личность могла продемонстрировать себя окружающим. «Самое приятное, что можно вращаться в кругу неврастеников», — писал Уильям Тейлор Мэррс в «Исповеди неврастеника»6. С одной стороны, обостренная чувствительность вроде бы приносила страдания, с другой, люди сами искали новых, экстравагантных ощущений, которые подпитывали их нервозность.
Но нервозность также рождала стресс. Человек был очень раним и страдал от невозможности соответствовать предъявляемым к нему требованиям.
Йоахим Радкау39 считает, что эпидемия нервозности, разразившаяся в Западной Европе в конце 1880-х годов, заложила основы современной «моды» на стресс. В нашем распоряжении находится огромное количество медицинских источников, посвященных обсуждению проблемы нервозности. Некоторые врачи даже ставят этот диагноз себе. (Яркий пример — Пауль Юлиус Мёбиус**, который утверждал, что заболел импотенцией и тяжелой формой нервозности после выступлений шведских феминисток, спровоцированных его статьей о женской неполноценности7.)
Как соотносится нервозность с меланхолией, праформой психического страдания? Многие состояния, «причисляемые к “нервозности”, в действительности являются меланхолией», — констатирует шведский психиатр8. Структура чувств у них сходная — в основе ее лежит чувство потери (в данном случае потери способности к социальной адаптации) в сочетании с мучительной саморефлексией и резкими перепадами настроения. Отмечаются также чувство внутренней неудовлетворенности, ранимость, летаргия и саморазрушительное поведение. Но есть и отличия. Во-первых, нервозность соотносится с конкретным моментом. Она не имеет ничего общего с решением экзистенциальных вопросов, сомнениями по поводу устройства жизни и окружающего мира (только по поводу себя самого!). Во-вторых, она четко ориентирована на телесные ощущения. Обычно нервный человек кажется вполне социализированным, однако иногда это состояние может проявлять себя так же ярко, как «волчья» меланхолия, ипохондрия и истерия9.
Нервозность, как и меланхолия, сохраняет связь с элитой и творчеством. Письма и дневники Вирджинии Вулф будто сотканы из разнообразных нюансов настроения. Для нее нервозность — пограничное состояние мозга, ключ к эмоциям. Она приписывает этому качеству собственную эстетику и говорит о «наготе и нервной красоте» текстов. С детства привыкнув объяснять все происходящее «нервами», Вулф часто упоминает свою «знаменитую чувствительность», иногда сопровождая это замечание ироничной гримаской: «Я вела себя до неприличия невежливо. Во всем виновата жаркая погода, от которой разгулялись нервы».
Кое-кто эксплуатировал феномен нервозности в своих интересах. Ее распространение было на руку представителям различных профессий: врачам, пропагандистам здорового образа жизни, производителям лекарств и товаров для здоровья. Современным языком можно сказать, что это был проект популяризации страдания, учитывающий выгоду рынка и адаптированный к вкусам и предпочтениям элиты общества. Лечение расшатанных нервов превратилось в услугу. Многие прежние гостиницы на водах стали курортами, модными санаториями, специализировавшимися на нервных болезнях. У каждого была своя клиентура. Например, Макс Вебер, делая выбор, писал, что не хочет ехать туда, куда ездят «надменные аристократы- сифилитики», завсегдатаи элегантных курортов. Лечение предлагалось традиционное: диета, питье минеральной воды, массаж и комфортные условия проживания — примерно так описывает Томас Манн жизнь в санатории «Бергхоф». Предпочтение отдавали натуральным препаратам, в отличие от психиатрических лечебниц, где пациентов пичкали лекарствами. Кроме того, активно поощрялись различные культурные мероприятия — музыка, литература и лекции (в «Бергхофе» посетители с восторгом слушали лекцию доктора Кроковского о симптомах, «принимающих форму любовной игры, и болезнях, как метаморфозах любви»10.
Благодаря рекомендациям врачей лечение нервов превращалось в приятный отдых: «Подъем в восемь утра. Теплая ванна, затем отдых, завернувшись во влажные простыни, потом — растирание жестким полотенцем. Завтрак — рыба или жаркое... тосты из хлеба мелкого помола. Чтение газеты (разделы о политике или финансах — под запретом). Прогулка примерно на час или катание на лошади. Обед в половине второго, четыре раза в неделю — устрицы. <...> Во второй половине дня моцион, затем ужин в семь часов. Перед ужином — турецкая баня. На ужин не более четырех блюд, никакой сдобы или крепких напитков. За час до сна — бутылка сельтерской или другой минеральной воды с лимонным соком»11.
Наука тоже сумела извлечь пользу из нервозности. Врачи, специализирующиеся на нервных болезнях,
