психиатры и эксперты-психологи упрочили позиции в обществе благодаря увеличению количества высокопоставленных пациентов, пытавшихся облегчить свои страдания.
Триумфальное шествие нервозности в обществе, таким образом, было подкреплено действиями самых разных действующих лиц. В качестве структуры чувств нервозность получила поддержку представителей культуры, рынка, средств массовой информации. Она дала толчок проведению интенсивного культурологического анализа. Поставленные вопросы оказались столь же провокационными, как и сам объект изучения. Что есть нервозность — издержки развития культуры или феномен ее самопознания? Общество ставит слишком высокие требования или человек слишком слаб? А может, нервозность — ни то, ни другое, а непомерная боль, кризис, вызванный проблемой адаптации человека к новому, которое обрушивается на него нескончаемым водопадом.
Термин «новый нервный человек» тоже понимался по-разному. Некоторые описывали его как «морально беспомощное существо, лишенное кожи, чувствительное к каждому слову, беззащитное, окровавленное и нагое»12. Были мнения, что нервозность — явление декаданса и вырождения. В литературе рубежа веков нервный человек представлен как человек высокой культуры, непостоянный и чувствительный, харизматичный и бесплодный.
Бледный, увядающий в парнике цветок.
Что же конкретно вызывает нервозность? Какие ощущения лежат в ее основе? На эту тему в свое время были написаны сотни книг, причем большинство — в популярной и компактной форме справочника по борьбе со стрессом.
Я выбрала одну из книг, наиболее известную, — «Нервозность и культура» Вилли Гельпаха13. Этот ученый специализировался на применении психопатологических понятий к социальным феноменам — так называемая психопатология культуры. Эта проблематика очень интересовала Макса Вебера, и он состоял с Гельпахом в оживленной переписке. Из писем видно, как Вебер, озабоченный повторяющимися нервными срывами, пытается разобраться, насколько его состояние обусловлено процессами, происходящими в культуре. Его отчаянно угнетала собственная неспособность выполнять ключевые требования современности: делать карьеру и работать по заданному графику. После размышлений Вебер, однако, приходит к выводу, что никакого конфликта нет — его стиль работы не противоречит «культуре»14.
«Нервозное состояние не может быть объяснено с медицинской точки зрения», — утверждает Гельпах. Нервозность живет в теле общества. Эмоциональная жизнь человека «распалась на тысячи отдельных чувств и состояний», которые управляют взаимодействием личности и общества. Преимуществом нынешней ситуации является открытость человека к разным ощущениям, недостатком — «опасность захлебнуться резкими перепадами настроения и контрастами чувств... Многие почти хвастаются своей нервозностью или неврастеничностью, поскольку это вполне соответствует духу времени».
Как же совершается перенос информации от общества к человеку? Гельпах является приверженцем феноменологии. Соотношение между личностью и обществом может быть понято только через бессознательное восприятие общества телом индивида15.
Возникает вопрос: как социальные изменения отражаются на чувствующем и воспринимающем теле субъекта?
Гельпах делает краткий социальный анализ и приходит к выводу, что нервозность — привилегия элиты. У современной буржуазии есть «новое психическое качество» — раздражительность, в отличие от рабочего класса, который является ведомым, то есть «эмоционально несамостоятельным». Раздражительность подразумевает резкие перепады чувств и характеризуется укорачиванием связей между восприятием, телом и чувством. Привычная среда обитания разрушена, перспективы искажены, границы подвижны, на субъекта волнами, потоками и валами обрушиваются новые впечатления. Обычная площадь кажется ему огромной пустыней. «Перед пересечением открытого пространства нервный человек может испытать приступ ужаса и вспотеть от страха» (Стриндберг, прижатый к столбу на парижской площади, ведет себя ничуть не более странно, чем наш современник, боящийся лифтов или пауков).
Нервозность — это чрезмерная раздражительность. Она бывает нескольких видов. Первый — раздражение органов чувств звуками, светом, запахом, вкусами, которых в большом городе очень много. При этом сила воздействия — не главное, главное — его новизна для организма. Интенсивность воздействия в городе, наоборот, меньше: скотину забивают на специально оборудованных бойнях, и вокруг не витает удушливый запах сырого мяса; дороги выложены асфальтом, экипаж едет мягко — не то что телега по кочкам и булыжникам; электрический фонарь, в отличие от газового, работает бесшумно. Таким образом, раздражение уменьшилось количественно, но увеличилось качественно за счет новизны раздражителей, их неизвестности для организма.
В начале XX века уделяли много внимания тому, как органы чувств человека регистрируют информацию16. Глаз сравнивали с мозгом: он принимает информацию, сортирует ее и может, при необходимости, отсеять. Но широко открытый глаз беззащитен. Культура может «засорить и повредить» глаз.
Уши также могут засориться. В старые времена слушание приравнивалось к прикосновению — слух помогал человеку ориентироваться в пространстве и обеспечивал безопасность. Современный человек, напротив, должен научиться отгораживаться от звуков. Шум транспорта, который мы сегодня едва замечаем, для древнего человека был бы нестерпим. Описывая Вену на рубеже веков, Роберт Музиль называет ее «клокочущим кипятком в сосуде», какофония звуков режет ухо. Изнеженным людям, которые «носили на белье свои со значением вышитые инициалы», трудно лавировать и выживать в такой обстановке17.
Обоняние, осязание и вкус привыкают к новому еще дольше. Они моментально выстраивают вокруг себя стену из отвращения и неприятия. В начале XX века в качестве примера ситуации, провоцирующей возникновение нервозности, постоянно приводили трамвай, где люди сталкивались с непривычной и неприличной близостью чужих тел и запахов. Например, у Эльфриды Елинек в романе «Пианистка» трамвай описывается как место невротической агрессии.
В городской среде данные, полученные при помощи органов чувств, подкрепляют представления о классовых различиях. Людям физического труда приписывается грязь, неприятный запах, отталкивающая жестикуляция, — от них следует держаться подальше. Низкое и нечистое противопоставляется высокому и чистому, «сливкам общества»18. Ссылаясь на тонкость обоняния, элита решает социальную задачу: отделяет тех, кто грубо материален, занят физическим трудом и имеет примитивный вкус, от других — тех, кто живет духовной жизнью, способен испытывать удовольствие от абстрактных наслаждений и потому вправе демонстрировать свою чувствительность. Различие между грубостью и чувствительностью органов чувств получило социальное наполнение.
Вернемся к тексту Гельпаха. Если первой причиной нервозности является перевозбуждение органов чувств, то его вторая причина — темп. Спешка и жесткий график городского жителя вызывают у него стресс. Горожанина со всех сторон «толкают, топчут, отодвигают и ругают». Тело его должно приноравливаться к коллективному ритму, который далеко не всегда совпадает с его собственным. Третья причина нервозности — избалованность. Центр удовольствия подвергается постоянной стимуляции за счет увеличения количества универмагов, галерей, театров, ресторанов и кафе, а также за счет необходимости их посещать. Четвертая причина — консюмеризм: потребности замещены желаниями и «стремлением получить больше жизненных благ, чем человек способен потребить». Пятая — честолюбие, инстинкт постоянно «говорить, быть на виду, действовать» и зависимость самооценки от того, насколько хорошо это удается.
Пять вышеназванных причин раздражительности (несколько упрощенно можно сказать, что они актуальны и поныне при объяснении стрессового синдрома) убедительно показывают нам, что наша личность постоянно находится под воздействием новых впечатлений, ощущений, чувств и импульсов. Человеку приходится постоянно быть наготове — парировать, направлять, сдерживать, защищаться, терпеть. Одним словом, адаптироваться. Это вызывает у него хроническое нервное напряжение.
Образ задерганного и спешащего человека стал типичным для Европы в начале XX века. Диагноз гласил: «лихорадочная суета, требующая огромных затрат сил, энергии и времени»19. Расплатой за технические и материальные блага стали эпидемии нервозности и меланхолии. Газеты
